1. ТУМАННЫЕ КАЧЕЛИ
Все было в тумане в этот вечер: и проспекты, и бульвары, и кофейни, и маленький дворик в центре города, куда попал Антон. Он зашел в этот двор и очутился как будто в другом мире. Здесь не было слышно ни шума больших проспектов, ни шарканья ног суетливых прохожих, здесь не было напряженных лиц и очумелых машин. Здесь время как будто остановилось. И остановилось оно как минимум лет тридцать назад. Желтые обшарпанные стены, травка сквозь старый треснувший асфальт, «Запорожец» у мрачного подъезда. И тишина. Тишина и туман. Ранняя осень. Начало сентября.
Антон вдохнул сырой воздух старины и почувствовал, что все темное и тягостное, что томило его в последние годы его жизни, отступает на второй план. Он почувствовал, что этот маленький двор – отдушина, в которую ему посчастливилось попасть. Этот двор – выход, который он так долго искал неизвестно где, а он оказался неожиданно близко. Просто ему и в голову не приходило – идя с работы не обязательно сразу нырять в метро. Можно и задержаться на несколько минут, завернув во двор. Посидеть немного на скамейке, постоять у старого подъезда, встретить старушку, которая, вероятно, еще помнит наизусть речи Сталина.
Здесь время остановилось. Туман. Тишина. Вот арка – нырни в нее, и ты снова окажешься в современности. Тебя снова охватят тоска и тревога. Ты снова подчинишься бешеному ритму гигантского города, и станешь его рабом. Но только не здесь, не в этом маленьком дворике. Антон посмотрел на часы. Пора. Дома жена, дети. Они его ждут с работы. Ежедневно, с семи тридцати до восьми вечера они его ждут. Он никогда не приходил домой позже восьми вечера. Даже когда в метро возникали проблемы с движением, даже когда на маршрутку была гигантская очередь, он переступал порог своей квартиры не позже восьми вечера.
И так было уже много-много лет. Антон был не в силах нарушить это порядок. И он двинулся к арке, хотя ему очень хотелось остаться в этом дворе если не навсегда, то еще хотя бы на полчаса. Но на левом запястье блестели часы, подаренные женой на тридцатилетие. Он не мог им изменить. Часы говорили четко и непреклонно: пора домой. И Антон зашагал в сторону арки. Но тут раздался странный звук. Антон не сразу понял, что это за звук. Звук был чарующим, знакомым с самого глубокого детства. Это был звук, который, однажды запав в душу, остается в ней навсегда. Как ржание коней, как скрип колодезной цепи, как вой голодных волков, как шорох мышей в деревянной избе… Это был звук качелей. Старых несмазанных качелей. Советских качелей. Антон остановился, как время. Откуда этот звук? Во дворе не было качелей. Ни старых, ни новых. Антон прислушался. Качели скрипели где-то рядом. И тут он увидел, что из двора, где он находился, можно было попасть еще в один двор – просто нужно было пройти по маленькой узенькой дорожке между домами. Он бы ни за что и не заметил эту дорожку, если бы не звук. Антон посмотрел на часы. Нужно было идти к метро, но Антон не пошел. Он прошел между домами по узенькой дорожке и очутился в следующем дворе. Двор был еще более тихим. Он казался совсем уже неправдоподобно первозданным советским двором. Здесь не было ни одной иномарки, здесь не было ни души. Только туман и скрип качелей. Но где же они? Антон повернул голову влево: ничего. Вправо: только кошка беззвучно шмыгнула в сторону подвала… И тут Антон разглядел: прямо перед ним, в облаке тумана что-то равномерно двигалось из стороны в сторону. Туман каким-то таинственным образом сгущался именно в этом месте. Антон сделал шаг и увидел: качели, старые металлические качели, раскачивались как будто сами по себе. Но на самом деле такое было бы невозможно. Их раскачивала девочка лет одиннадцати-двенадцати, одетая в темный теплый свитер ручной вязки и в теплые вельветовые штаны. Ее лицо было сосредоточено, она как будто смотрела, не свалится ли с качелей некто невидимый, кого она так усердно раскачивала.
Антон подошел поближе. Девочка не обратила на него никакого внимания, словно она была слепая. Она продолжала раскачивать пустые качели, которые время от времени издавали щемящий душу печальный скрип.
- Здравствуй. Как тебя зовут? – Антон не спросил, скорее он услышал свой голос со стороны.
Девочка посмотрела на него своими большими карими глазами, в которых была какая-то невероятная для ее лет серьезность и… пустота.
- Зоя, - сказала она. – Плохое имя, да? Но это в честь прабабушки. Она умерла в сорок пятом. Погибла на войне. А соседи говорят, что она была фронтовой шлюхой…
Антон остолбенел. Девочка продолжала раскачивать качели.
- Кого ты качаешь? – спросил Антон.
- Ветер, - ответила Зоя.
- Но я всегда просила купить мне собачку. Или кошку. Мне все равно. Я всех животных люблю. И в зоопарке я была. Я бы всех домой взяла. И обезьянок, и тигров, и Шрека…
- Шрека?!
- Ну да. Он такой симпатичный. Прямо при входе стоял. Но чтобы с ним сфоткаться, тетке пришлось раскошелиться.
- А я… А я похож на Шрека? – почему-то спросил Антон.
Зоя посмотрела на него как-то странно, как будто со снисхождением и сказала:
- На Шрека ты не тянешь. Но как принц сгодишься.
Туман, как показалось Антону, источал аромат прабабушкиной кладовки. В той кладовке хранились довоенные шубы и рубашки, тяжелые чемоданы, битком набитые письмами и открытками, заплесневевшие зонты и даже (они случайно обнаружили это, когда начали разбирать кладовку) скелет кошки, которая была любимицей семьи с 1935-го года. В 42-м году она пропала без вести. Все думали, что она ушла с котом Васькой на фронт – Родине помогать.
Антон сел на качели и начал раскачиваться, как в детстве. Правда, длина его ног была уже не та, и ему все время приходилось их поджимать. Качели тихо поскрипывали.
- Тебе хорошо? – Зоя, казалось, нисколько не удивилась тому, что взрослый дядя вдруг решил вспомнить детство.
- Мне просто спокойно. И я не хочу идти домой.
- А где твой дом?
- Если бы я знал!
- Ты, как и я, бездомный?
- Нет, у меня есть квартира, но… А ты разве нигде не живешь?
Девочка стояла за его спиной. В ответ она ничего не сказала. Он обернулся и увидел, что она уходит. Туман медленно поглощал ее. Исчезал ее серый вязаный свитер. Растворялись коричневые вельветовые штаны. Она обернулась и помахала ему рукой. Он поднял руку, чтобы помахать ей в ответ. И ему вдруг захотелось
спросить, придет ли она сюда завтра. Но он ничего не произнес. Может, потому что
туман был слишком густым, а может и оттого, что знал ответ наверняка: она сама придет, но не завтра. Когда будет нужно…