Глава 1. К истокам. Часть 4. Штейны

               

        Описать подробно семью отца мне будет значительно труднее, так как никого из его близких я в живых не застала. Вспоминаются лишь какие-то отрывочные эпизоды. Например, такая версия: для того, чтобы попасть в Сибирь (а попадали туда «по этапу», то есть заключённые, которых гнали пешим ходом через всю страну в ссылку или на каторгу), так вот чтобы попасть в Сибирь, кто-то из моих предков дал в морду уряднику (полицейскому). На Штейнов это очень похоже: они были горячими и несдержанными в своём гневе, что унаследовала, к сожалению, и я. Но один документ, сохранившийся в архиве семьи, опровергает эту «романтическую» версию. Документ этот – офицерская книжка моего деда Штейна Мовше Ицык Зельмановича.
 
     «Объявитель сего, служивший в 53 Иркутском губернском Батальоне и находившийся в бессрочном отпуску унтер-офицер Мовша Ицыкъ Зельманович Штейн  имеет знаки отличия: бронзовую медаль на Андреевской ленте в память войны 1853 и 1856 и одну нашивку из жёлтой тесьмы «за 6-тилетнюю безупречную службу».
    Жалование получал по 4 рубля 80 копеек в год.
    От роду ему ныне 38 лет, приметами: росту 2-х аршин 48 вершков, лицо чистое, глаза карие, нос обыкновенный, волосы на голове и бровях черные.
    В службу вступил, как из послужного его списка видно, из мещан евреев Ковинской губернии Новоалександровского округа Солокского Еврейского общества.
    Вероисповедания Иудейского. Читать и писать по - русски умеет.
    В службу вступил рекрутом 1855 года декабря 2 дня, зачислен рядовым в тверской батальон внутренней стражи 1856 года февраля 5 дня. Награждён нашивкою за шесть лет 1864 года апреля 14 дня. Унтер-офицером 1864 апреля 18 дня.
      Выключен в Восточную Сибирь 1865 года июня 30 дня, по прибытии зачислен в 53 Иркутский губернский батальон 1866 года января 1 дня. Каптенармусом* ротным 1866 года января 4 дня, уволен в безсрочный отпуск 1869 года октября 3 дня. ( Каптенармус - от фр. «капитан де армус» – должностное лицо в роте, взводе, отвечающее за учёт и хранение оружия и имущества. В России с 1716 по 1917годы, в Сов.Армии – с1918 до конца 50-х годов.)

     Ныне Штейн как выслуживший определённый законом двадцатилетний срок от военной службы уволен, с правом проживать повсеместно где пожелает.
 
      Это очень важный факт – снятие «черты оседлости», которая являлась ограничением для проживания евреев.

     Итак, в Сибири дедушка Штейн на свободном поселении с 1866 года.  Родился он где-то в  1841 году.  Место рождения – Литва, Ковинская губерния ( Ковна – это Каунас нынешний).

     Из книжки же мы узнаём, что женат был Мовша Штейн на Энте Блатовой. В быту бабушку звали Таня, по виду она вполне крестьянская женщина той поры, даже как будто русская лицом. Папа рассказывал, что бабушка была суровой и деловой женщиной. Жили тем, что она пекла пироги и торты на продажу. Детям сладости никогда не доставались. И когда парни подросли и начали работать, они «выкупали» у матери неудавшуюся выпечку. Придут домой с работы – мать сидит плачет.  – Что случилось, мама? – Пирог с закалом. Не продать! – Сколько ты хочешь за него? Мать называет цену. У сыновей – праздник, а мать печёт новый пирог. Страсть к пирогопечению  у меня, наверно, от бабушки Тани, моя мама не была в этом деле мастерицей. В книжке упоминается только о трёх детях. Видимо, дед женился сразу же после демобилизации ( и было ему
около сорока). И сразу же пошли дети:

Залман –1870 год, Бэлла – 1873 год, Лейб –  1877 год,               
 
Яков и Михаил - между 1877-1887, Абрам -  1887.

        Чем занимался дед после армии? Как сложилась судьба этой большой семьи – память не сохранила никаких подробностей. Кроме, разве, одного эпизода, о котором мой отец любил рассказывать. Отец рано начал работать, лет с 14, в ремонтных  мастерских на железной дороге (а старший брат Яков уже работал машинистом паровоза или готовился к этому).  Железнодорожные мастерские, впоследствии Читинский паровозо-вагоно-ремонтный завод – ПВРЗ, были рассадником революционной деятельности, и отец тоже подключился к борьбе. Но поскольку был еще слишком молод, ему доверяли лишь стоять «на стрёме». Однажды жандармы их выследили, арестовали, отправили в кутузку и там сильно избили. Когда отец вернулся домой, дед  попросил объяснить, чего они хотят.

    - Мы против царя, - гордо выпалил отец.
    - Ах, вы против царя? – Дед, двадцать  лет верой и правдой прослуживший царю и Отечеству, снял ремень, уложил отца на лавку, спустил с него штаны и добавил к побоям полиции свою лепту, приговаривая при этом:
     - За  царя...

     Дедушка! Ты был не прав. Полицейские побои и так не прошли для отца бесследно. Ему отбили легкие, и всю оставшуюся жизнь он страдал туберкулёзом: очаги то открывались, то закрывались.  В детсве меня всегда пугало произносимое шёпотом какое-то странное слово «каверна» (Каверна – полость, возникающая в органе при разрушении его тканей патологическим процессом, преимущественно в лёгких при туберкулёзе).

И тем не менее отец дожил до 64 лет. Скончался он 23 августа 1951 года.
               
     Умирая, он думал не об остающихся сиротами малолетних детях. Главная проблема, которую он часто обсуждал с Гришей Нетупским: что будет со страной, когда не станет Сталина. Это была его последняя печаль. Увы! Такое было время...
   
      Брат отца Лейб молодым уехал в Америку, и в 1945-46 годах мы неожиданно стали получать письма и посылки оттуда. Я хорошо помню эти длинные непривычные для нас конверты из плотной белой бумаги и адрес: Сан-Франциско, Калифорния. В посылках было какао в картонных бордовых коробочках с железной овальной крышечкой и в таких же – огромного размера чернослив. Но самым замечательным гостинцем был куринный порошковый суп в целлофановых покетиках с мелкой-мелкой вермишелью и вкусом петрушки. Аромат стоял на весь дом. Отец тщательно исследовал все присылаемые продукты, искал бриллиант, но так и не нашёл. Да и непонятно, зачем он был  нужен ему в то нищее послевоенное время, кому он мог  его продать?  Разве что за гроши... И почему именно бриллиант? Да потому, что сын Лэйба (Лёвы) Рувим стал ювелиром, разбогател, он -то и присылал нам эти посылки. Лёвы к тому времени уже не было в живых, а жена его Анна есть на фотографиях. Рувим был женат на хорошенькой американке Женни, а свою очаровательную дочь назвал Леанной, соединив таким образом имена отца и матери.

     После  1947 года переписка прекратилась, и фотографии зарубежных родственников по традиции зарыли в подполье. Образ Леанны – прекрасной американской девочки в белых ботиночках с огромным бантом в густых вьющихся волосах был ещё одной сказкой моего детства (как и образ Лоры Вихнер), мечтой о далёкой и красивой жизни, абсолютно не похожей на нашу.

     Брат отца Михаил тоже уехал за границу, но не в Америку, а в Китай. Провёл много лет, кажется, в Шанхае, а, вернувшись в Россию, был репрессирован. Жена  его Фаня с двумя дочерьми Неллей и Софой  так и жила в Чите. Фаня до конца дней сохраняла китайский шарм: прекрасно одевалась (шила сама), была статной и стройной, замечательно пекла торт «Микадо» и обязательно приносила его мне на день рождения. Умерла она буквально десять – пятнадцать лет назад в глубоком маразме. Дочь Нелля, очень крупная и полная женщина, вышедшая замуж за шофера, не еврея, умерла ещё при жизни Фани в 52 года от инсульта. А сестра её Софа  вышла замуж за военного и жила на Украине или в Закарпатье в военном городке. В Чите и до сих пор общаются с моим братом внуки Михаила и Фани – смешные и долговязые мальчики (теперь-то уж старички под шестьдесят) Боря и Гриша.

     Ну а Яков, как я уже писала, женился на двоюродной сестре моей мамы Нюте Нейман. Сын их Мося погиб на войне, а дочь Анна Штейн умерла два года назад в возрасте 85 лет, хотя всю жизнь страдала пороком сердца. У неё был настоящий штейновский характер: волевой и сильный. Она сама содержала семью (мать и дочь), работала на трёх работах, возделывала огород, топила печи, прекрасно готовила и очень любила принимать гостей. Она очень дружила с моим папой, шефствовала над ним как медик и, помню, он умолял её принести ему сильные снотворные порошки, чтобы прервать его страдания перед смертью. Аня только отшучивалась:

     - Ты что, дядя, хочешь меня в тюрьму засадить?!

    Вопрос об эфтаназии, как видим, был актуален уже и тогда. Папа умер в 64 года от сердечной недостаточности, но, думаю, и весь его организм был к этому времени разрушен многолетними тяжёлыми болезнями. Они прожили с мамой 16 лет, но, мне кажется, в браке не были счастливы. Для моей избалованной мамы, скромной интеллигентной девушки из хорошей семьи, была непосильной взваленная на неё ноша: больной пятидесятилетний муж, на 15 лет  старше, чем она, двое маленьких детей и старенькая слепая мама.
   
     Кстати, если к рождению первого ребёнка отец отнёсся с пониманием, то второго категорически запретил маме рожать. Он отвёл её к местному светиле доктору Шольцу, который принимал у мамы первые роды

    - Ну, как ваш первый сын? – спросил доктор у отца.
    - О, одно удовольствие...
          - Ну, так будет у вас два удовольствия.

       Но отец строго - настрого наказал маме сделать аборт, а сам уехал отдыхать в Крым. Мама трижды приходила к доктору Шольцу, и трижды он её отговаривал:

          - Ну и что, что муж больной и старый, вы - то молодая и здоровая.

      Спасибо Вам, доктор Шольц, спасибо тебе, мама, за подаренную жизнь! На отца я тоже не обижаюсь: он любил меня так, как только может любить своё последнее чадо человек, терзаемый мыслью, что жизнь-то он ребенку дал, а вырастить его уже не успеет. Так оно и случилось. Когда похоронили отца, Лёве было 15 лет, мне – 13. Лёва вынужден был прервать школьное образование семилеткой и пойти в железнодорожный техникум, где обеспечивали питанием и обмундированием. Железнодорожный институт он закончит только в 35 лет, заочно, когда у него уже будут подрастать две дочери Инна и Таня.

      Сейчас девочки взрослые: Инне – за 40, Тане – за 35. Инна живёт в Чите. Она закончила Политехнический институт и работает в проектном институте. Первый её брак был ранним и недолгим. Сыну Антону уже 19 лет, он закончил школу с серебряной медалью и решил стать географом, учится в Читинском педуниверситете. ( Кстати, это вторая школьная медаль в нашем роду, я тоже имею такую  «награду» и очень горжусь этим). От второго мужа Инны Виктора Броникова родилась дочка Ольга, она еще школьница.

      Таня училась у нас в Омске. Закончила Технологический институт по специальности конструктор одежды. Студенткой подавала большие надежды, работала в Театре мод, ездила с его программой даже в Германию и мечтала представиться знаменитому российскому кутюрье Славе Зайцеву. Но замужество прервало её карьерные планы. Муж Саша Лепешко закончил физтех Новосибирского Университета, но время для фундаментальных наук в России кончилось, и весь выпуск ушёл в коммерцию. А Таня ушла в семью.  У    неё две прелестные дочери – Арина и Аня (девяти и трёх лет), и живут они все в Академгородке, в Новосибирске.

      Лёва и Нина уже на пенсии, ставят рекорды на даче . Лёва всю жизнь был главным теплотехником «Читаэнерго», он бы и сейчас работал, но сдаёт здоровье: было уже два инфаркта. В 1997 году он посетил Израиль и с гордостью вспоминает, что искупался в трёх морях,  хотя время было не летнее, март – апрель. В Израиле ему очень понравилось, но слишком крепки корни, пущенные им в Сибири. К тому же он  рыбак, грибник, ягодник и к праздным израильским реалиям пенсионеров относится весьма скептически. И хотя мы каждую неделю говорим по телефону,  ощущение непредсказуемой по времени разлуки сильно печалит меня.

    Ну, и, наконец, о себе. Я – младшая в ряду двоюродных братьев и сестёр, хотя незаметно, пока я писала это долгое повествование, подкрался и мой юбилей – шестидесятипятилетие. Первые десять лет после окончания Свердловского  университета я работала в журналистике, сначала по распределению в районной газете маленького городка Татарск под Новосибирском, потом редактором на радио в Чите, а затем вела программы в музыкальной  редакции Омского Телевидения. С рождением
 дочери ушла в педагогику: преподавала в речном училище гуманитарный цикл – этику, эстетику, правоведение. В 36 лет в 1974 г. родила дочь Наташу от Якова Горна, моего коллеги и сослуживца, из рода сосланных в Сибирь в годы войны кавказских немцев. Семьи, к сожалению, у нас не получилось.  Кроме Наташи у него еще две дочери от двух разных женщин:  Ирина (старшая) – 1962г. и Маша (младшая) – 1980г.   
               
      В 1995 - 96 годах мы с Наташей репатриировались в Израиль. В  Омске она закончила английскую школу и три курса педуниверситета по специальности иностранные языки (английский и немецкий). Здесь поступила  в  Академию  Искусств в Иерусалиме, знаменитую «Бецалель», на отделение   художественной фотографии, так как увлекалась этим искусством с двенадцати лет. Теперь у неё степень бакалавра и постоянная работа в аэрофотопромышленности. Но есть мечта заниматься только художественной фотографией, которой сейчас она  уделяет  всё  свободное  время. Были уже  две   персональные выставки в престижных галереях Тель-Авива и Иерусалима и несколько коллективных вернисажей. Я здесь в первые годы освоила самую популярную среди репатриантов профессию - метапелет. Это уход за бабушками, и, надо сказать, она мне понравилась, хотя израильские бабушки весьма своеобразны. Теперь я получаю пособие по старости, и живём мы с Наташей в живописнейшем поселении под Иерусалимом.

     В Израиле мы нашли свою  Родину и очень счастливы этим. Мы счастливы ещё и потому, что осуществили давнюю мечту – попутешествовать по Европе.

      Ещё до рождения Наташи  я объехала весь Советский Союз, по крайней мере,  почти все его столицы. А Нату впервые взяла с собою,
 когда ей было 2,5 года. Я нашла в её юном лице неутомимого, выносливого и надёжного товарища по вояжам. И с ней мы снова повторили все мои маршруты, были много раз в Ленинграде, Москве, в Забайкалье, В Крыму, на Кавказе, на Алтае, в Прибалтике, посетили все крупные  города  Сибири  и Урала. А  теперь в наших  альбомах  фото из
 Англии, Германии, Франции, Италии, Испании, Чехии, Бельгии, Нидерландов, Турции, Греции. Много путешествуем мы и по Израилю.

     Когда-то в России говорили - «достойная старость». Не более чем словосочетание. Я думаю, здесь в Израиле она у нас действительно достойная, потому что и пожилой человек ( как здесь говорят, «человек золотого возраста») может испытывать всю полноту жизни, следовать своим интересам и наклонностям, чувствовать себя свободным в своей свободной цивилизованной стране. Жаль только,что этого не испытали наши родители.

Июнь 2003 года.
Иерусалим.
          
            Р.S. Дописываю много  лет спустя.

    В 2004 году Наташа вышла замуж за коренного израильтянина Гиля Хаюна, сефардского происхождения, и, взяв его фамилию, присоединила к ней через чёрточку фамилию наших предков, т.к. Штейнов  в роду больше не оставалось. В браке у них родилось трое деток: Лави – 2005 год, Тамар -2008 год и Яэль – 2010 год. В детях наших намешано множество этнических чёрточек сефардских родственников Гиля, но об этом в другой главе.