Глава 4
Убить ветеринара
Наступила такая тишина! Казалось, даже воробьи перестали чирикать и драться из-за брошенной им корки хлеба. И в этой тишине, почти чеканя шаг, Мишкина подошла к командиру части, вытянулась, как и положено, и, преданно глядя ему в мигом покрасневшее лицо, чётким голосом произнесла:
-Разрешите встать в строй, товарищ командир части.
Все молчали. Молчал и командир части. Столб в джинсовой одежде тоже молчал и мечтал об одном. Когда вернётся, убьёт ветеринара и женится на его вдове. Брак – это святое. Впрочем, подобные мысли можно было списать на помутнение рассудка.
-Что это на тебе, - наконец, разродился фразой Брусиловский. Каждое слово прозвучало раздельно. В голосе сквозил ужас.
-Как что? – очень искренне удивилась Мишкина. – Это моя форма. Из коробки с надписью «мишке». Форма, которая делает женщину красивой. Вы убедили меня быть красивой. Можно встать в строй?
Форменная юбка Мишкиной подолом болталась где-то около её ступней. Впрочем, юбка мало что значила в её форменном наряде, поскольку её можно было и не одевать. Форменная рубашка по длине приближалась к коленкам.
Из широкого ворота – почти декольте выглядывала стройная красивая шея. Галстук-бантик болтался где-то в области груди Мишкиной. В руках она держала форменные туфли, размера не менее сорок первого.
Поднялся такой хохот! С деревьев массово снялись воробьи. В окнах дома появились испуганные лица немногочисленных жильцом. Из штаба выскочили все, кто мог выскочить. Да что там говорить, даже те, кому по уставу нельзя было покидать пост, тоже выбежали.
-Где этот прапор, который формой занимается, - громким свистящим шёпотом угрожающе спросил Брусиловский.
-Тёщу позавчера уехал хоронить. Вы его сами отпустили, Алексей Викторович, - доложил молоденький лейтенант.
-Как появится, сразу ко мне, - скомандовал командир части. И отдал ещё одну команду: - Мишкина! Можешь идти и переодеваться. В то, в чём обычно ходишь.
Построение закончили без Мишкиной. В кабинете Брусиловский, предварительно закрыв дверь кабинета на замок, достал из сейфа коньяк, но, не налив ни себе, ни Максиму, убрал его обратно и произнёс:
-Она здесь почти месяц будет. Я так сопьюсь.
Потом они оба пришли в себя и приступили к работе. Надо же было и поработать, хотя присутствие на территории части Мишкиной внесло некоторую сумятицу в нормальное функционирование воинского подразделения.
Во время работы в устах командира части неоднократно звучало слово «оторва», не имеющее непосредственного отношения к работе. Необходимые Максиму документы принесли сразу по команде Брусиловского, и оформление их изъятия заняло время вровень до обеда.
Оставалось разыскать спрятанные на территории части гранаты. На завтра ожидалось прибытие двух сапёров. Поэтому все мероприятия отложили до их прибытия.
Обедали в столовой. Было весело. Все говорили о «явлении Мишкиной народу». Смеялись все, даже Мишкина.
Потом одна из девушек, пошедшая за не положенной прочим военнослужащим, даже командиру части, добавкой, возвращаясь обратно, уронила тарелку.
Тарелка упала удачно, содержимым книзу, и не разбилась. Поскольку посуда бьётся к счастью, в данной ситуации стоило ожидать несчастья. Ждать пришлось совсем недолго. Девушка отнесла тарелку на мойку и пошла за совком, веником и тряпкой, чтобы произвести некую уборку.
И тут Мишкину угораздило пойти за добавкой компота. Задрав голову, она стала по пути рассматривать нарисованные прежними умельцами картины на потолке, наступила в неубранное месиво, поскользнулась, звучно упала на спину во весь рост, проехав ногами вперёд некоторое расстояние, умудрившись при этом не удариться головой.
Закончив стремительное движение, Мишкина сочно произнесла: «...», замерла и закрыла глаза. Где-то в пространстве брякал отброшенный в сторону при падении её стакан.
Державшаяся мгновение другое тишина прервалась топотом ног. Первым к упавшему телу добрался Максим. Глаза Мишкиной были закрыты, а рот, наоборот, приоткрыт, будто ждал прощального поцелуя.
Поскольку Мишкина не подавала признаков жизни, поступил чей-то дельный совет:
-Пульс проверить надо.
Одна из девушек неумело попыталась отыскать пульс на безвольной руке Мишкиной. Из характера попыток следовало, что «целительница» имеет весьма отдалённое понятие о пульсе и, тем более, определении места, где его можно отыскать.
-Сердце послушайте, - заорал кто-то.
Максим склонил голову и прижал ухо к груди Мишкиной. И оторопел. Сердце Мишкиной бухало так, что стоило удивляться, как этот звук не слышат стоявшие рядом люди. И тут около уха Максима раздался тихий горячий шёпот:
-Унесите меня отсюда.
Ухватив Мишкину, Максим шустро поволок её на улицу. В полутёмном коридорчике она руками нежно обхватила его шею и прошептала:
-Извините, но я даже рада, что так позорно навернулась.
На крыльце Мишкина строптиво выскользнула из его рук и строгим голосом произнесла:
-Всё! Мне уже хорошо!
И пошла в сторону общежития. Осыпающиеся с неё остатки второго блюда, привлекли внимание воробьёв. Со стороны выглядело даже сказочно. За удалявшейся Мишкиной передвигался шлейф из птиц.
Опять прозвучало «оторва» в том же исполнении. Впрочем, в этот раз, вернувшись в свой кабинет, командир части коньяк уже не доставал. То ли решил привыкать к выходкам Мишкиной, то ли, действительно, боялся спиться. Спиться перед самым приездом, нет, не начальства, жены.
Максиму пришлось идти переодеваться. В этот раз он кардинально пересмотрел принципы подхода к оформлению своего внешнего вида и оделся в простой камуфляж. Брюки и майка. Украсил голову модной бейсболкой с отечественной символикой и вышел на улицу. Он пару раз прошёл по дорожке около жилого дома, придав лицу строгий и деловой вид.
Джинсы и кофточка Мишкиной сохли на верёвке на балконе второго этажа, из чего следовало, что появиться на улице она может либо, простите, почти голая, либо в наряде, весьма неожиданном. Из окон общежития гремело что-то рок-н-ролльное, но никто не показывался, и Максим ретировался в штаб.
Брусиловский сидел в кабинете с задумчивым лицом и рассматривал паспорт. Паспорт Мишкиной.
-Брак зарегистрирован неделю тому назад. Муж – Литвинов Сергей Игнатьевич. Паспорт на Мишкину, значит, фамилию не меняла. Обычно меняют. Н-да-а-а!
Что подразумевалось под этим философским «Н-да-а-а!», Максим не понял. К тому же он припомнил, что ему знакома эта личность. Литвинов Сергей Игнатьевич. Нет, не ветврач Литвинов.
Продолжение следует
Далее http://www.proza.ru/2016/04/04/916