шрам на боку почесывался, а в особо жаркие ночи ныл. в те вечера, когда луна оборачивалась своей темной стороной, изнутри что-то начинало биться и скрестись. ну что там опять у тебя? – иногда устало спрашивала я у него, он жалостливо вздыхал в ответ, но дальше этого у нас не заходило.
я узнала, что он открывается, когда на двадцать восьмой свой апрель решила не спать до утра. это решение приходит обычно спонтанно, отсвечивая веселым безумием и безрассудством, а это единственное, что могло отвлечь меня в ту пору от подло напополам разведенного табаком кофе и напоминающей о себе на чужих фотографиях сутулости.
тогда я уже не особо обращала внимание на то, как он скребется (привыкла и смирилась). этот шрам, в отличие от шрамов на коленке от каменистого детства или на лбу от нетерпеливой ветрянки, был не приобретенным, а почему-то врожденным и даже взачаточным. никогда не задавалась вопросом, как он мог появиться до зачатия, да и с фактами не поспоришь. над правой тазовой костью он смотрелся очень утонченно и заманчиво, а остальное меня не волновало.
апрель требовал открытых окон, поэтому сквозь шумы большого муравейника я не сразу услышала как из шрама доносится едва уловимая мелодия. хриплый мужской голос печально и растяжно уповал на последнюю оставшуюся на столе рюмку водки, в этот момент я впервые начала подозревать, что что-то может происходить.
стекло снаружи затянуло мутной белой корочкой. это значило, что изнутри оно тоже уже шершавое и пушистое, и его можно царапать и отдирать. апрели нынче суровеют и суровеют, градусы опускаются до непозволительного уровня, пар изо рта превращается в елочные игрушки и разбивается об асфальт.
но это все снаружи, поэтому я могу об этом только догадываться, находясь по теплую сторону стены и отскребывая снежные стружки с оконного стекла.
в этот то момент меня и застал стук откуда-то изнутри. нельзя сказать, чтобы это был очень уж вежливый стук, скорее даже совсем наоборот, стучали будто сразу ногами и головой, и кто-то надрывно орал пусти сука, а на фоне все так же беспечно и чьим-то густым хором пелась рюмка водки на столе.
я осмотрела шрам на какие-либо внешние признаки, которые могли бы подтолкнуть меня к разгадке, но ничего особо выдающегося не обнаружила, только с правого своего края одна из точек, в которой раньше проходила хирургическая нить, бледно мерцала нежно-голубым. я попыталась немного подавить ее, но из нее ничего не вышло.
на помощь пришел кот, но целился он, прямо скажем, никудышно, и вместо шрама откусил часть левой ноздри и немного от левой же пятки. потом была долгая беготня с бинтами и пластырями, и о шраме я как-то забыла. о том, что было таки решено всю ночь не спать, тоже забыла. и даже дерзко заснула, а потом все-таки не выдержала, проснулась, пощупала его еще раз, шрам этот мой несчастный. стуки и ругань поутихли, но обрывки мелодий, надетых на сухие хриплые голоса, все еще доносились. если бы у меня были часы, то на них показывало бы четыре утра, но часов не было, и оставалось только читать время по температуре кожи и тональности котовьего храпа.
мне уж очень хотелось заглянуть туда, разузнать и понять, поэтому я сходила к нежно-вежливой соседке, которая подрабатывает подпольной акушеркой, за медицинским скальпелем.
перед тем, как вскрыть его, я решила сделать ставки, кто там, по ту сторону, и где я окажусь.
примерно двадцать процентов я поставила на то, что окажусь в своем дворе в азино, из ржавого запорожца волнуется цой (как это вяжется с рюмкой водки на столе я еще не придумала, но на то они и двадцать процентов), пацаны пьют на скамейке девятку и счищают одному из них татуировку с груди краем консервной банки от шпрот, он орет: все равно люблю тебя, людка, а коты дворовые попрятались по подъездам и чешут нервно за пазухой.
еще тридцать пять я поставила на то, что шрам ведет в брайтон-бичевский ресторан Приморский, где женщины в прекрасных нарядах заливают двадцатый стакан белого русского, потому что они русские, ну и, по этой причине, скорее всего, белые (и в этом нет ничего слишком чудесного, как, впрочем, и чересчур ужасного), и пляшут под Лепса (а вот тут вяжется!), а их мужики сурово и задумчиво смотрят в океан до тех пор, пока одному из них наконец не покажется, что та, что была, кажется, с ним, подозрительно долго отсутствует по женским причинам, и он начинает ломиться в туалет, представляя порочные сцены в крайней левой кабинке, его держат всем Бруклином, а он кричит пусти сука убью, и вот тут как бы получается, что это не дверь в женский туалет, а портал, ну вы поняли.
оставшиеся девяносто процентов пошли, конечно, на то, что это начало девяностых (а когда появился Лепс?) и непременно теплоконтроль.
и вот один из теплоконтролевских откинулся, и тяп-ляповские же его мужики встречают героя со всеми надлежащими понтами. а он же не просто так пришел, он там что-то приобрел, ценный опыт, знания какие-то, и вот он им торжественно говорит, господа (на самом деле, возможно, что как-то иначе он к ним обратился) в далеком и познавательном путешествии мне было передано потрясающее умение, которое может в десять раз увеличить продуктивность нашей работы и ускорить реализацию нашего влияния в экономике, власти и в других сферах жизни. за годы сотрудничества мы с вами создали классическое преступное сообщество с четкой иерархической структурой, боевыми подразделениями, разведкой и контрразведкой, и осталось теперь самое важное – качественный контроль текущих процессов. самое ценное в знании, переданном мне, то, что оно еще не опробовано нашими конкурентами, и мы станем инноваторами в своей сфере (тут я не ручаюсь за дословность, но примерно так он и выразился). позвольте немного ввести вас в курс дела. новый способ позволит нам в жёстко фиксированные и небольшие по времени итерации предоставлять клиенту работу с новыми возможностями, для которых определён наибольший приоритет. итерации эти назовем для удобства спринтами, и в каждый спринт будем раскидывать задачи в начале месяца, предварительно их оценив (ну, предположим, дать кроссовки – пара часов, а на то, чтоб сделать Венеру, как минимум шесть). каждый вечер будем сходиться и хаотично передвигать стикеры на вот этой специальной доске, а раз в месяц все их можно будет пересчитать и в целом считать себя героями. ну, как вам идейка? и называть меня отныне прошу не как иначе, кроме как скрам-господин (в этот момент он задрал кое-какой элемент своей одежды и представил всеобщему обозрению очень почетную наколку, подтверждающую все его слова и даже больше).
это был переломный момент в истории казанского феномена, и мне больше всего хотелось, чтобы портал вел именно туда, тем более, что голубой мерцающий огонек строго ассоциировался ни с чем иным, кроме как с уведомлением о новом таске в бэклоге.
очень волнительно однажды апрельским вечером узнать, что шрам на твоем животе иногда в особо темные ночи превращается в портал. поэтому пальцы у меня дрожали, потели и соскальзывали на живот.
сейчас мне кажется, что все дело в скальпеле: уже позже, через пару десятков лет, оказалось, что соседка была ведьмой (на самом деле вештицей) и просто создавала видимость акушерки для того, чтобы вербовать новорожденных в армию сатаны. отсюда и стало очевидным то, что она его (скальпель) заколдовала так, что он никогда не смог бы правильно открыть даже вшивый ушной портал, не говоря о деликатном шрамовом. оглядываясь назад, только в этом вижу я теперь причину произошедшего.
а произошло вот что.
пальцы у меня дрожали и соскальзывали на живот. аккуратно зацепив край шрама, я повела лезвие вдоль: в первые минуты голоса и музыка стали громче и отчетливее, запах хмурого перегара и прокуренных соленых огурцов усилился, а тревога и электрическое возбуждение нарастали геометрически прогрессивно.
потом, на третьем сантиметре, что-то пошло не так. стало слишком больно и влажно, из портала всё никто не вылезал, а я в него всё ещё не влезала. ну и всё. ведьму-акушерку я никогда больше не видела, а в больнице, когда мне заново зашивали шрам, встретила своего нового кота, который никогда не промахивался.