Детство моё прошло в небольшой деревушке, рядом с Алтайским краем. Мой дед Прокопий был страстным охотником. Он и меня, озорного мальчишку, с ранних лет стал приучать к охоте. Лет десяти, я уже запросто мог подстрелить зайца, копалуху, а то и лису.
И вот однажды он решил, настало время проверить меня на добыче более крупного зверя. Выследив рысь, недалеко от речки Талица, дед велел мне притаиться за кряжистой валежиной. А сам же пошёл по увалу загонять её в мою сторону. Вглядываясь в редкие кусты шиповника, припорошенные первым снегом, я напряжённо ждал появления пятнистой кошки. Несмотря на прохладное утро, внутри меня обдавало жаром.
Неожиданно впереди меня грохнул выстрел и, вскоре, я заметил между сосен рыжее пятно на снегу. Поймав его на мушку, я нажал на курок. Рысь, вспахивая лапами снег, припала к земле и осталась лежать неподвижно. Я боялся подойти к ней, но вот появился разгорячённый дед и склонился над лежащим зверем. Перебравшись через валежину, я поспешил к нему. На снегу, величиной с телёнка, лежала моя добыча. Дед радостно похвалил меня за удачный выстрел. Набрав сухих сучьев, распалили костерок. Вскипятив на нём чаю, присели возле убитого хищника. Остекленевшие глаза зверя сверлили моё нутро. А дед, поглаживая свою пышную бороду и дуя на кипяток в большой кружке, неторопливо повёл рассказ о своей молодости.
- Помню, в 19-году, когда мне было, как и тебе, лет шестнадцать в нашу деревню на лошадях ворвались колчаковцы. Они рыскали вокруг Маслянино, выискивая провиант, а заодно расправлялись с теми, кто поддерживал советскую власть. Многие сельчане, узнав о предстоящем налёте и прихватив свою животину, попрятались в соседнем бору за Калтаем, а мы не успели. В окошко я увидел, как в наш двор заскочило трое всадников. Батя, стоя на крыльце, перекрестился: «Опять реквизиция». Но вооружённые люди ограничились тем, что поймали за шею заполошного гусака, выскочившего из пригона. Затем, не терпящим возражения голосом, приказали отцу: «Хозяин, готовь подводу. Повезёшь в Черепаново жратву для нашей доблестной армии». Отцу не хотелось ехать и он послал меня, не ведая, чем это обернётся.
А обернулось это тем, что в Черепаново, на привокзальной площади, полной вооружённых солдат и мужиков с подводами, на меня положил глаз белочешский офицер: «Такой здоровый парень и не на службе? А ну-ка, иди к тому вагону и получай амуницию. Если не пойдёшь, становись к стенке вокзала. Видишь напротив пулемёт для не согласных». Побрёл я к вагону, наказав знакомому мужику отогнать подводу домой и рассказать, куда я девался. А что оставалось делать? Много нас таких мобилизованных в рядах колчаковцев было. Воевали спустя рукава. Целиться в противника мы не стремились, всё больше поверх голов. А то подойдёшь к озерку, дуло в воду и на курок. Лишь бы нагар в стволе был.
А в Башкирии, под Бугурусланом, попали мы в окружение к чапаевцам. Винтовки побросали под ноги, и руки в гору. Видим, сам Василий Иванович в папахе и бурке подскакивает к нам на горячем коне: «Отвоевались лапотные рожи. Вижу, вижу, насильно вас загнали воевать против таких же, как вы, рабочих и крестьян. Я предлагаю всем дружно влиться в наши ряды, а кто побежит опять к белопогонникам, того ожидает его участь». - Он указал плёткой на валявшийся в мокрой траве труп офицера. – «Обернитесь направо. Видите пулемёт на тачанке, а за ним мою Анку. Она вас быстро отправит на небеса. Ну а кто воевать не хочет, разбегайтесь по домам и не вздумайте ставить палки в колёса мировой революции».
Почесал я затылок. Далеко мне до родной деревушки. И опять же, там всё ещё колчаковцы шуруют. Вспомнив хищные глаза белочеха, который погнал меня на войну, точь в точь, как у этой зверюги,- дед пустой кружкой указал на убитую мной рысь,- примкнул я к красным. Так вместе с ними и добрался до родного подворья. Много ещё чего было в то неспокойное время…
Дед Прокопий поднялся и, взяв топор, пошёл вырубать из берёзки слегу. Привязав к ней за лапы зверя, мы подняли поклажу на плечи и потащили её домой.