"Жил был доктор. Он был добрый. Звали его Айболит. И была у него злая сестра Варвара..." К.И. Чуковский
Варенька сидела у окошка и смотрела, как капли дождя стекают по стеклу. В душе её нарастало глухое отчаяние. Варенька рассеянно теребила в руках то, что некогда было зелёной юбкой – последней нарядной вещью, оставшейся от прежнего беззаботного времени. Ныне это были невообразимые лохмотья, пригодные разве что для того, чтоб представлять нищенку в каком-нибудь домашнем спектакле. Варенька всхлипнула и украдкой утёрла набежавшую слезу зелёной тряпкой. Ей хотелось рыдать, ругаться нехорошими словами, выгнать поганой метлой весь этот зверинец, а заодно отходить той же метлою гениального младшего братца, чтоб тот хоть немного научился смотреть на вещи здраво и разумно… но привычка в очередной раз победила. Варенька вздохнула, зажгла свечу и уселась в кресло-качалку, откуда с истошным писком выскочила очередная белая крыса. Варенька про себя чертыхнулась и погрузилась в тяжкие раздумья.
Младшего братца Бореньку Варенька обожала и боготворила, как и все в семье. Папенька с маменькой считали сыночка поистине гениальным и позволяли ему очень многое. Поэтому Боренька таскал в дом всяких жучков, паучков, головастиков, а также специально для любознательного мальчика в доме держали белых мышек, кроликов и прочих мелких зверушек. Боренька, мальчик от природы добрый и жалостливый, приносил домой всякую хворую живность и лечил её разными способами. Живность когда выздоравливала, а когда и дохла, отчего жалостливый Боренька заливался слезами и подолгу рыдал. Маменька с папенькой прочили сыночку карьеру великого доктора и потому биологическим экспериментам отпрыска никоим образом не препятствовали.
Вареньку же, как более старшую и ответственную, родители держали в строгости, называли по-взрослому Варварою и всячески подчёркивали, что она должна за Боренькой присматривать и создавать благоприятные условия для развития способностей маленького гения. И Варенька очень старалась. Она отмахивалась от каких-то собственных устремлений и с энтузиазмом репетировала Бореньку сначала по гимназическим наукам, затем и по университетским. Варенька, от природы способная к языкам и музыке, в любимые книжки заглядывала украдкою и лишь изредка; она потихоньку музицировала, чтоб не раздражать родных, но по первому требованию бросала свою «блажь» и «ерунду» и, вздыхая, отправлялась штудировать книжки по биологии, медицине и ветеринарии, а также чистить клетки с подопытными мышками и крысами.
Все привыкли к Варенькиной жертвенности и считали, что так оно и должно быть. Время шло, папенька с маменькой упокоились на местном кладбище, а Варенька всё так же создавала лучшие условия для гениального братца, который, справедливости ради, и впрямь стал замечательным доктором, и к нему буквально выстраивались очереди страждущих. Боренька не отказывал никому, он врачевал абсолютно всех – и людей, и их питомцев, и даже всяких диких тварей, которые в том нуждались.
Так они и жили в небольшом домике на побережье. Варенька, которую отныне иначе, как Варвара, не называли, хлопотала по хозяйству и готовила лекарства, которыми и лечил своих пациентов великий доктор. Чаще всего, разумеется, приходили лечиться жители ближайшего кишлака. Обычно страждущий заходил в приёмную с жалобными стонами:
- Ай, болит!
- Ну что, шибко болит? – участливо спрашивал Боренька, ныне – Борис Пантелеймонович.
- Ай, болит, шибко болит, доктор-джан! – ответствовал скорбный пациент и показывал, где ж у него «шибко ай, болит»
- Ай, болит, ай, болит, - жизнерадостно напевал добрый доктор, осматривая пациента. Местное население потому и прозвало его «доктор Айболит», игнорируя паспортное имя «Борис Пантелеймонович», очень трудное в произношении.
- Варвара! – зычно произносил Борис Пантелеймонович, и сестра покорно бежала на зов, бросая все свои текущие дела.
Доктор скоренько ставил диагноз, приказывал Варваре принести нужные препараты, и та, снабдив очередного страдальца необходимыми микстурами и порошками, провожала его до дверей, шёпотом разъясняя, что и как принимать – разумеется, на местном наречии, которое она втихаря выучила в кратких перерывах между штудированием медицинских книг, приготовлением лекарств и бесконечными домашними заботами.
А забот у неё было действительно бесконечное множество – ведь в доме кроме самой Варвары и доктора Айболита проживало огромное количество зверья – и зайчики, и кролики, и мыши, и крысы, и ёжики, и кого только не было… даже, кажется, бобры и выхухоли. А уж насекомых никто и не считал. Всё это звериное поголовье доктор обожал, и домашний зоопарк неустанно пополнялся новыми экземплярами. Содержать животных в клетках Боренька считал немыслимой жестокостью, и потому все звери бегали, где хотели и гнездились, где вздумается. Разумеется, животные роняли шерсть во время линьки, а также оставляли прочие следы своей жизнедеятельности иногда в совершенно неожиданных местах. К примеру, в блюдечке с семечками можно было запросто найти крысиные какашки, а книги и газеты частенько были погрызены просто в труху.
Варенька вздыхала, ежедневно вытирала пыль, выметала отовсюду кучи шерсти и разнокалиберных какашек, ну и конечно же – постоянно стояла у плиты, потому что надо было кормить и этот зоопарк высококачественной витаминизированной пищей. Частенько она думала, что вот ей бы очень хотелось завести котика. Одного только котика! Боже упаси – никаких экзотических пород, обычного полосатенького котика. Чтобы он мурчал, лёжа на её коленях, пока она при свете свечи читает книжку любовной поэзии на персидском, в те редкие минуты отдыха, иногда выпадающие на ее долю. Но как на грех – у Бореньки на кошек была аллергия! И поэтому с самого детства даже мечтать о котике Вареньке было строжайше запрещено.
Иногда Варенька, сидя по вечерам у окошка, потихоньку плакала, осознавая, что жизнь проходит, а она всё так же прикована к дому, к плите, к лаборатории и этим бесконечным склянкам с лекарствами. Она мечтала, что когда-нибудь выйдет замуж и обзаведётся кучей детишек. Её совершенно не пугали ужасы домашнего хозяйства, лишь бы из-под ног не выскакивали мыши и крысы, а в буфет не нужно было бы лазить с фонарём, чтоб нечаянно не напороться на очередного колючего ёжика. Но мечты оставались мечтами, потому как гости, изредка приезжающие к её именитому братцу, либо давно и прочно были женаты, либо даже и помыслить не могли заглядываться на печальную, замученную и кое-как одетую Варвару, платья которой были все в заплатках. Ведь над её одёжками частенько усердно трудились многочисленные грызуны, проживавшие в доме. Варенька же свою одежду терпеливо штопала и залатывала.
Вдобавок, Боренька подхватил очередную блажь – вдруг стал убежденным веганом и кроме шпината, морковки и прочей зелени кушать ничего не желал. А также в приказном порядке рекомендовал всё это и Варваре – для сохранения здоровья и долголетия. Несчастная Варенька, и так обладавшая телосложением весьма худощавым, стала вовсе прозрачной и анемичной. В возвышенные мечты её поневоле стали вклиниваться прозаические мысли о сочной отбивной, чахохбили, на худой конец – о хачапури с сыром. Но увы – всё это было под строжайшим запретом.
Однажды на пороге приёмной появился очередной посетитель из кишлака – черноволосый носатый Ахмет Бармалиев, пригнавший своё небольшое стадо баранов на профилактическую прививку. И покуда доктор возился с баранами, Ахмет кидал огненные взоры на докторову невзрачную сестру.
- Вах, какой жэнчин! – восхищённо сказал он, когда после окончания процедур Варвара провожала его до ворот вместе с блеющими спутниками, - Пэрсик! Рахат-лукум!
Варенька покраснела и потупила взор. Такое незамысловатое выражение восхищения потрясло её до глубины души, и с этого самого дня между нею и Ахметом установилась прочная связь. При каждом чихе любой домашней скотины Ахмет бегал к доктору. Он перетаскал лечиться всех своих куриц, гусей, баранов и даже козу, обладающую на самом деле чрезвычайно дурным нравом и несокрушимым здоровьем. И всё только ради того, чтоб перекинуться словечком с Варварой, которую он теперь называл не иначе, как Варя-джан. Варвара же при виде Бармалиева алела, как маков цвет, отчего становилась почти хорошенькой, а может быть – даже вовсе красавицею.
- Выходи за меня, Варя-джан, - часто говорил Ахмет, - зачем тебе эти мищ, крис? У меня всё есть. Дом есть, сарай есть, бараны есть, даже коза есть, курици – есть! И никакой тебе мищ!
- Брат не разрешит, - потупя взор, ответствовала Варенька, - у него же кроме меня помощников нет. А кто за ним будет ухаживать?
- Вай, Варя-джан! – горячился Ахмет, - Как не разрешит? Он что ли совсем шайтан – такой девушка мищам-крисам отдал? Такой красывый жэнчин должен дома жить, красывый платья ходыть, сын-дочка васпитывать, стихи читать, песня петь, на дутар играть – чтоб душа радовать! Давай я ему калым дам, да? Баранов дам, козу, будь она неладна, дам, даже самовар дам, а?
- Какой калым? – пугалась Варвара, - Что ты! Зачем ему бараны, зачем ему коза? А самовар начнёт раздувать – так дом подожжёт!
- Вот ведь шайтан! – огорчался Ахмет, - А давай я тебя украду!
- Типун тебе на язык, Ахметка! – в сердцах отвечала Варенька, - Разве ж можно живого человека воровать?
- Обичай такой, - пожимал плечами Ахмет, - ничего обыднава.
Но Варенька держалась твёрдо и категорически на такой обычай не соглашалась. Как-то раз она заикнулась Бореньке о том, что не худо бы ей, уже девушке взрослой, и замуж выйти. Но Боренька только замахал руками и категорически запретил ей даже думать о таких глупостях. Напротив, будто из вредности, понатащил в дом ещё какого-то зверья, в том числе – семейство чилийских белок дэгу, утку и даже карликовую свинку, которую назвал Хрю-Хрю. Работы у Вареньки стало и вовсе невпроворот, и даже иной раз не хватало времени, чтоб почитать любимые персидские стихи – Варвара до такой степени уставала, что падала в кровать, не успев зажечь свечу, и спала тяжёлым сном до рассвета. А с рассвета начиналась всё та же бесконечная рутина, изредка разбавляемая краткими визитами Ахмета, на чьём лице тоже уже лежала печать безнадёжности.
Отчего Ахмет не женился на какой-нибудь местной девушке? Да всё просто – он был, конечно, джигит хоть куда и хозяин исправный, бараны у него были лучшие во всём кишлаке, однако ж среди местных девушек слыл он странным, да что говорить – не вполне нормальным. Потому что вместо того, чтоб, как подобает нормальному джигиту, закатать девицу в ковёр и украсть, краснел, бледнел, дарил цветочки и читал заунывные персидские стихи. Барышни отчаянно скучали, зевали и в конце концов, приобрёл Ахмет среди однокишлачников репутацию самую прескверную. А в Вареньке он мгновенно увидел существо угнетённое и родственную душу. Ахмет влюбился окончательно и бесповоротно. Он терпеливо ждал, когда уж наконец Варенька научится думать и о себе тоже.
Варенька же работала в поте лица. Свинка Хрю-Хрю неожиданно быстро выросла в здоровенную свинюгу, нагло топала по всему дому, облюбовала угол на кухне, чтоб делать там свои большие и малые дела, и бедной Варваре приходилось вёдрами вытаскивать из дома свиной навоз. Но самыми скверными постояльцами оказались чилийские белки дэгу. Мало того, что твари шныряли по всему дому, они ещё и грызли всё подряд. Варенька всякий раз бледнела, отворяя дверцы шкафа. Она не без основания опасалась беличьего нашествия, потому что в глубине шкафа прятала зелёную юбку, которую надевала исключительно в предвкушении визитов Ахмета. Любимые книжки она прятала в железном сейфе, но кажется, милые белочки уже покушались даже на него.
Варенька была покорна и терпелива, но наконец, и её терпению настал предел. «Завтра придёт Ахмет, - счастливо думала она и тепло ожидания разливалось в её душе, - оденусь понаряднее…» Она открыла дверцы шкафа, и оттуда вывалилась толпа верещащих чилийских белок. Побледневшая Варенька с замиранием сердца кинулась перебирать немногочисленные свои наряды, аккуратно развешанные на плечиках, и к своему ужасу, обнаружила зелёную юбку, разгрызенную и разодранную в клочья.
И вот теперь он сидела в кресле-качалке, теребила в руках бывшую юбку и тихо плакала. Последняя приличная вещь превратилась в негодный хлам. Варенька смотрела на колеблющееся пламя свечи, и в душе её зрела холодная решимость. Нет, она не взяла метлу и не стала гонять распоясавшихся грызунов. Она аккуратно собрала своё немудрёное имущество, связала в узелок и на всякий случай убрала его в железный сейф, уповая на то, что хотя бы до утра чёртовы дэгу не успеют прогрызть его бронированные стенки. Завтра приедет Ахмет. Завтра. И будь, что будет.
На следующий день Ахмет и правда приехал. На этот раз он привёз своего огромного сторожевого пса. Пёс был патологически здоров, как и все животные на Ахметовом подворье, но ведь джигиту нужен был повод, и потому он решил сделать собачке прививку от бешенства.
- Варвааара! – привычно крикнул Айболит, осматривая собачищу.
Варенька, яростно сверкая сухими глазами, решительным шагом вошла в приёмную и молча подала доктору шприц, наполненный вакциной. Айболит ловко сделал псу укол, пёс взвизгнул и испуганно поджал хвост.
- Ну ладно, ладно, - Айболит потрепал собаку по голове, - всё уже. Варвара! Проводи!
И Варенька, всё такая же прямая и решительная, пошла провожать Ахмета и собаку до ворот.
- Что с тобой, Варя-джан? – обеспокоенно спросил Ахмет, чуя неладное.
- Укради меня, - коротко ответила Варвара, - я согласна. Можно даже в ковёр не закатывать. Да его и нет – последний сожрали чёртовы белки. Бармалиев, если ты меня не украдёшь – я завтра же разнесу к чёртовой бабушке и этот дом, и эту амбулаторию, и на твоей совести будет то, что вся округа останется без ветеринарной и медицинской помощи. Укради меня!!!
Варвару била крупная дрожь, глаза её метали молнии, и Ахмет Бармалиев, джигит не робкого десятка, не единожды вступавший в единоборство с дикими волками, струхнул не на шутку. Милая беззащитная Варенька, которую он боготворил, хрупкая и нежная, как горный цветок, кипела такой дикой первобытной яростью, что Ахмет понял: ему таки придётся её украсть. Иначе пострадает не только домик с амбулаторией, но и его собственный кишлак. Бармалиев кивнул и помчался к дому – готовиться к прибытию невесты.
Далее события развивались стремительно. Ахмет был настоящий джигит и честный человек, он вернулся ночью, на всякий случай обмотав копыта верного коня тряпками, чтобы не стучали. Варвара с бьющимся сердцем уже ждала его у ворот.
- Погоди, - сказал Ахмет, - кое-что оставить надо.
Он прокрался в дом и оставил в комнате Вареньки бочонок наикрепчайшей чачи, прицепив к нему написанную корявыми буквами записку: «Эта калым. Я украл Варя женицца. С уважением, Ахмет Бармалиев».
Утром Борис Пантелеймонович проснулся и обнаружил, что плита холодная, на полу клубятся кучи звериной шерсти, а Варвара куда-то запропастилась.
- Варвааара! – зычно крикнул Боренька, но в ответ услышал лишь свинское похрюкивание и скрежещущий звук – это неутомимые чилийские белки догрызали очередной стул.
- Куда ж она запропастилась? – проворчал доктор, входя в аккуратную девичью светёлку сестры. Увидев бочонок чачи и прочитав записку, Айболит схватился за сердце.
- О женщины! – вскричал он, - Вам имя – вероломство!!!
Отчего-то он мгновенно понял, что похищение своё Варвара подстроила сама. Возможно, потому что дверцы железного сейфа, где сестра держала свою обожаемую восточную поэзию, были настежь распахнуты, а сам сейф – пуст. Только милые белочки шныряли по сейфу и посматривали на доктора умными, всё понимающими глазками.
Но на Боренькино счастье как раз в это время приехал в гости его старый друг Николай. Николай был известным литератором, однако ж истинного имени в произведениях не указывал и литературные труды печатал под псевдонимом Корней.
- Что за шум, а драки нет? – оптимистично спросил он.
- Николя! Эта вертихвостка бросила меня! – горестно возопил Боренька, заламывая руки. – Ты можешь себе представить? Ну вот разве можно полагаться на этих женщин!!!
Николай мигом оценил обстановку, подхватил бочонок с чачей, и друзья пошли в столовую, не забыв, впрочем, повесить объявление на дверь амбулатории, что нынче приема нет. Дабы страждущие не мешали дезинфицировать душевные раны светила медицины. Большинство страждущих, однако же, были в курсе событий и предпочли отсидеться у себя в кишлаке, боясь ещё больше разгневать доктора и втихаря проклиная безумного Ахметку Бармалиева.
Николай и Боренька выпивали. К этому делу они подошли со всей обстоятельностью – наливали чачу в большие чашки, а закусывали – уж чем богаты – шпинатом и морковкою.
- Что делать, Николя? – горестно восклицал Боря, - Что делать?! Какой-то чабан, какой-то дикий абрек крадёт мою собственную сестру чуть ли не средь бела дня?! Это же форменное безобразие.
- Безобразие! – подтверждал Николай, наливая себе и доктору очередную чашку чачи, - Однако ж, друг мой, посуди сам: мы же не можем ворваться в кишлак и увести её оттуда силою?
- Дааа, - задумчиво проговорил Боря, - Ахметка – стрелок отменный, ружьё у него всегда наготове. Да и собачка – ого-го. Сам давеча той собачке прививку от бешенства делал.
- А давай ей отомстим! – предложил уже изрядно захмелевший Коля.
- Как? – слегка ожил Боря.
- Я напишу про неё фельетон! Или памфлет. Или, допустим сказку! – слегка заплетающимся языком начал излагать Николай, - И сделаю из неё злобную отрицательную героиню!
- Точно! – вдруг воспылал энтузиазмом Боря, - А Бармалиев пусть будет злым разбойником! Так ему и надо!
- Вот за что я тебя люблю, - серьёзно и торжественно объявил Николай, - так это за твой ум и понимание! Я напишу про тебя, про хорошего доброго доктора. А этих – в отрицательные герои! Ну, будем!
И друзья, попивая чачу, принялись обсуждать план будущего литературного шедевра.
Николай взял слегка обгрызенный мышами лист бумаги, карандаш и начал писать: «Жил был доктор. Он был добрый. Звали его Айболит. И была у него злая сестра Варвара…»
На него внезапно накатило вдохновение, он писал и писал, а кипящий негодованием Боря подсказывал всё новые и новые подробности, кои рождало его неуёмное воображение, подстёгиваемое очередными порциями чачи и шпината. Друзья опомнились только тогда, когда прикончили весь бочонок чачи и все запасы шпината и морковки, имеющиеся в доме. Вокруг царил неописуемый беспорядок, однако ж на столе лежала увесистая рукопись. Шатающийся от выпитой чачи и нескольких бессонных ночей Николай, не перечитывая, упаковал рукопись в газетную бумагу, и друзья отправили её редактору. По почте.
И очень скоро с большим триумфом вышла новая книга под названием «Доктор Айболит»
А что же со всеми героями? Всё сложилось, как нельзя лучше.
Боренька получил приглашение поработать в Африке в рамках программы «Врачи без границ», куда немедленно и укатил, забрав с собой самых-самых любимых животных, в том числе – и огромную свинью. Грызуны и ёжики быстренько сообразили, что в этом доме их вряд ли кто будет кормить, и разбежались по окрестностям. То же самое сделали и зайчики с кроликами. Чилийские белки не стали эмигрировать на родину, а преспокойно расселились где придётся.
В домике на побережье остался жить Николай, ожидая возвращения Айболита. Он совершенно не скучал, потому как к нему приехало всё его большое семейство. Иногда приходили пространные письма от Бориса Пантелеймоновича из Африки. Николай с великим интересом прочитывал их, вдохновлялся и бежал за письменный стол – продолжать сагу о докторе Айболите, популярность которой была просто невероятной. Иногда Николай ностальгически вспоминал о вдохновляющей чаче, вздыхал, но строгая супруга не очень-то позволяла ему пользоваться подобного рода стимуляторами.
Варенька осталась жить в кишлаке. Местный священник провёл обряд бракосочетания, и Варенька стала полноправной хозяйкой в доме Ахмета. Джигит не соврал – никаких «мищ» и «крис» в доме не было, зато, зная Варенькину любовь к кошачьим, новоиспеченный муж подарил ей полосатого котёнка, чем растрогал супругу до слёз и заслужил горячую благодарность. В доме у Варвары и Ахмета царила чистота, вкусно пахло хачапури, чахохбили и бешбармаком, а ненавистный шпинат был объявлен вне закона. Ахмет пас своих баранов, делал мужскую работу по дому, Варенька доила козу, готовила, наводила порядок – в общем, всё то же самое, что и в домике с амбулаторией, но теперь в её доме не было свиного навоза и вездесущих грызунов. И это было невыразимое счастье.
По вечерам Ахмет читал Вареньке стихи при свете керосиновой лампы, а Варенька слушала и пряла шерсть или вязала. С кишлачным обществом у Варвары сложились отношения самые тёплые – во-первых, она умела говорить на местном наречии, а вскоре – выучилась играть на дутаре и петь туземные песни (мы ведь помним, что Варвара от рождения была очень музыкальна), во-вторых, она обладала фундаментальными знаниями в области микробиологии, и потому лучший сыр был у Вареньки, лучшее масло – тоже у Вареньки, никто лучше Вареньки не умел сохранять мясо свежим. Естественно, местные женщины прониклись к ней уважением и бегали советоваться по хозяйственным вопросам. В-третьих, наконец, нужно же было кому-то лечить страждущих, пока добрый доктор путешествует по Африке! А Варвара, хоть не имела докторского диплома, однако ж, повторюсь, знаниями обладала фундаментальными, да и практики у нее было достаточно. Правда, то ли из уважения к Вареньке, то ли из страха перед Ахметом, население кишлака не очень-то её беспокоило разными пустяковыми болячками. Поэтому Варенька не особо напрягалась, и жизнь вела самую что ни на есть счастливую. Очень скоро в семействе Бармалиевых появилось парочка носатых черноволосых отпрысков, которых Варенька ласково называла Бармалейчиками и любила самоотверженно.
Ахмет, женившись на Вареньке, делал всё, чтоб она чувствовала себя счастливою – дарил красивые платья, украшения, услаждал её слух стихами и музыкой, помогал в домашнем хозяйстве и воспитании Бармалейчиков, число которых увеличивалось с течением времени. Он был храбрым джигитом, но не мог без дрожи ужаса вспоминать огонь холодной ярости в глазах любимой жены в тот день, когда она согласилась выйти за него замуж. И Ахмет делал всё, чтоб этот огонь более никогда не вспыхнул.
Иногда Варенька спускалась к побережью, навещала семейство Николая. Николаю было стыдно перед нею за то, какой злодейкою он вывел несчастную сестру друга в своём самом знаменитом произведении. Но Варенька ничуточки не сердилась – она даже и не думала обижаться на «глупых мальчиков», коими считала брата и его друга Коленьку. Напротив – радовалась успеху книги, появлению которой невольно поспособствовала.
А что же доктор? А доктор попутешествовал по Африке и вернулся. Да не один, а с негритянкой-ассистенткой по имени Мама-Зузу. Ассистентка ловко управлялась со всеми банками-склянками и прочей медицинской премудростью. Чистотой особо не морочилась, юбки мастерила себе из травы по мере надобности, веганская диета доктора её ни в коей мере не волновала – в доме опять поселились различные ёжики-зайчики-грызуны, и проворной негритянке ничего не стоило поймать и слопать какую-нибудь зазевавшуюся крысу или глупого кролика – вдобавок, Мама-Зузу была достаточно умна и проницательна, чтоб вовремя заметать «следы преступления». Ежели доктор рассеянно интересовался, куда подевался тот или иной кролик или крыса, ассистентка делала большие удивлённые глаза и обезоруживающе улыбалась. Улыбка у неё и правда была чудесной. Более того, Мама-Зузу ухитрилась помирить Айболита с сестрой, потому как считала, что враждовать из-за всяких глупостей – последнее дело, тем более – с родственниками.
P.S. А Боренька так и не понял, отчего вдруг взбесилась всегда покорная и преданная Варвара.