Случайно найденная тетрадь.
* * * * * *
«... Огромный и страшный, немецкий танк медленно наползал на траншею. Долинин весь напрягся, съежился, готовясь к броску. Ладонь, в которой он сжимал рукоять противотанковой гранаты, стала липкой от пота. Танк с крестом на угловатом, словно вырубленном топором листе темно-серой брони, угрожающе урча своим мотором, подъезжал все ближе.
«Ну, давай, давай, сволочь! Еще чуток поближе...» - рассуждал про себя Долинин. Граната была у него одна, поэтому он не имел права на промах. Промах означал смерть.
Танкисты внутри стального чудовища, словно почувствовав опасность, стали стрелять из курсового пулемета, но пули летели не прицельно, уносясь куда-то в пространство позади изготовившегося бойца. Наконец, улучив момент, Долинин швырнул гранату в сторону вражеской машины. Снаряд угодил под левую гусеницу и раздался оглушительный треск разрыва, после чего стальная махина вместо движения вперед, сделала пол оборота влево и остановилась. Танкисты, повернув башню, снова принялись поливать свинцом бруствер окопа, откуда, по их мнению, прилетела граната, но Долинин не стал дожидаться такого сюрприза. Почти сразу после броска он поменял позицию, перебежав в соседнюю стрелковую ячейку, на дне которой уже давно лежал бездыханным их помкомвзвода сержант Иванов, и стал ждать, держа наготове винтовку, когда экипаж обездвиженной машины станет покидать ставшую опасной железную коробку.
Вскоре возле подбитого танка разорвались один за другим два тяжелых гаубичных снаряда, а потом третий, такой же снаряд угодил прямиком в его башню. Раздался мощный взрыв (наверное, детонировали боеприпасы), после которого окончательно исковерканная и уже более не опасная железная громадина стала испускать густые маслянистые клубы черного дыма.
Долинин огляделся по сторонам. Немецкая атака захлебнулась. Помимо подбитого Долининым танка, еще две машины остались на поле боя, так же густо дымя. Остальные стали пятится назад, к противоположному траншее краю ржаного поля, изредка отстреливаясь из своих коротких тупоносых пушек. Где-то за ними сквозь дым и клубы пыли от разрывов и дымящих железок мелькали фигурки солдат в серых мундирах, которые мелкими перебежками тоже отступали восвояси.
Тогда, увидев это, Долинин уселся на дно окопа, устало перевел дух, снял пилотку и стал ею вытирать пот, размазывая пыль и грязь по лицу.
- Уф... отбились, кажись, - вслух сказал он самому себе. До заката оставалось не больше пары часов, и была у него в душе надежда, что эта атака фашистов окажется на сегодня последней…»
«... Я откинулся на спинку кресла. По-моему получилось довольно неплохо. Я шумно выдохнул и полистал еще несколько документальных книжек, стопкой лежавших у меня на столе. Так. Что там еще о боях в Белостокском котле? Хотелось написать правдиво, но информации было маловато и в основном общего плана, без подробностей.
Я вздохнул и пошел на кухню, ставить чайник. Время было для чая самое подходящее – полвторого ночи. Я, по натуре сова, и поэтому сна у меня не было ни в одном глазу, но зато все мои домочадцы давно уже спали, так что двигаться приходилось с особой осторожностью, крадучись, чтобы не дай бог не грохнуть чем-нибудь. В полутемном коридоре, освещенном едва проникающим сюда приглушенным абажуром светом настольной лампы, громко тикали большие настенные часы с маятником. Проходя мимо них, я поднял левое запястье, машинально сверяя время, но вспомнил, что мой наручный хронометр остался лежать на письменном столе, рядом с бумагами и, опустив руку, продолжил свой путь.
Когда чайник зашумел на газовой горелке, я подошел к окну и выглянул во двор. Свет на кухне я не включал, действуя наощупь в давным-давно заученной наизусть обстановке, поэтому ночное пространство у подножия трех, стоящих буквой «П» многоэтажников просматривалось вполне сносно.
Собственно, кроме беспорядочного нагромождения машин и явно нетрезвой компании молодежи, пристроившейся на детской площадке под покосившимся грибком с шаткими скамейками, смотреть там особо было не на что. Молодежь, подогретая алкоголем из стоящей тут же большой двухлитровой бутылки какого-то зелья, что-то живо и громко обсуждала, а машины ничего не обсуждали, безжизненно таращась друг на друга пустыми стеклами потушенных фар.
Тогда я стал смотреть на кусок неба между крышами домов. Ночь была ясная и, несмотря на свет фонарей, звезды были видны довольно отчетливо. Я стал, как в детстве, представлять себе, какой бы вид на небо мог открыться «во-о-он с той звездочки. Или вон с той… или…».
Чайник зашипел и заклокотал крышкой, возвещая меня о том, что вода закипела. Я нехотя отвернулся от окна, зажег свет, заварил себе чаю и стал ждать, пока заварка настоится, сидя на табуретке возле стола.
«Мда-а, - стал я мечтать. – Вот бы мне полететь к звездам. Не как наши космонавты летают, болтаясь возле земли и глядя на неё сверху, будто голуби с крыши, а куда-нибудь в глубокий космос, на самую границу видимой Вселенной. Туда, к неизведанным далям, к квазарам и радиогалактикам, сквозь туманности, мимо цефеид и пульсаров, мимо белых карликов, красных гигантов и нейтронных звезд, стоя на мостике межзвездного крейсера… эх!».
С самого детства хотелось непременно быть капитаном на мостике. Офицеры внимательно выслушивают твои приказы, почтительно наклонив головы и стараясь не упустить ни слова, радисты сосредоточенно сканируют в эфир, рулевые крепко сжимают в руках штурвалы, а красивые стюардессы в коротенькой униформе с улыбкой приносят на мостик горячий кофе.
А кругом проливаются метеоритные дожди, хлещут солнечные ветра, бушуют магнитные бури, но капитан уверенными, четкими фразами отдает отрывистые команды, вселяя своим примером уверенность в экипаж крейсера, и ловя на себе восхищенные взгляды стюардесс. И этот капитан – я…
«Мда, сегодня, пожалуй, с бойцом Долининым уже ничего не выйдет, - с досадой решил я. – Не лезет ничего в голову. Надо еще про 3-ю и 13-ю армии почитать, про бои 21-го стрелкового корпуса в районе Лиды. А то получится жидковато… да! именно жидковато! На самом деле мясорубка-то там была жуткая, та еще каша».
Я отхлебнул чаю, и мысли мои,сами как-то переключились обратно к межзвездному кораблю. Как-то сегодня особенно хорошо мечталось, уж и не знаю даже, почему. Я стал представлять этот огромный космический дредноут, хотя, насколько я знаю, дредноуты это, кажется, тяжелые линкоры, вроде… а, какая разница? Это же мои мечты, а не флагманский совет на каком-нибудь «Гангуте» в Первую мировую, так что я решил не обращать внимания на такие мелочи.
Так в фантазиях о межзвездном походе пролетело мое чаепитие, и я с досадой вынужден был признать, что если немедленно не отправлюсь спать, окажусь, назавтра, вял и совершенно непригоден для предстоящего дня. А день этот обещал быть вовсе не таким уж простым и праздным, ибо предстояла тяжелая поездка на расположенный в пригороде дачный участок, прополка, окучивание и полив всевозможных овощных культур, со всеми вытекающими из этого последствиями в виде боли в спине, покрытых мозолями руках и тихим восторгом в момент отъезда обратно в город.
Я вздохнул, лениво поднялся, убрал со стола и отправился спасть, уговаривая свое подсознание продумать во сне детали сюжета о выходе моего Долинина вместе с его товарищами из окружения в район Могилева…»
«...Утро встретило ярким солнцем, скорыми и сумбурными сборами, во время которых все мои домочадцы, включая меня и даже нашего пса Бобика, умудрились переругаться между собой, потом помириться. А потом, когда атмосфера стала накаляться вновь, ввиду того, что накануне, при посещении магазина никто не догадался купить хлеба в дорогу, я решил предусмотрительно покинуть квартиру и, подхватив все, что только мог унести, крикнул:
- Я пошел машину греть, если что, я жду на улице!
И не дав уже никому опомниться, протиснулся с битком набитыми руками и подмышками всякими там сумками, пакетами, лопатами и граблями в подъезд, ногой захлопнув за собой дверь.
Когда вещи с трудом, но все же были утрамбованы в багажник и, частично, в салон стального коня, а двигатель заурчал, постепенно набирая температуру и сбавляя обороты, я смог наконец-то перевести дух, и стал задумчиво протирать стекла машины, мысленно не переставая корить себя за то, что за ночь так ничего и не придумал из планируемых деталей оставшейся лежать на столе рукописи. Сандаля тряпкой очередное боковое окно автомобиля, я машинально посмотрел на объявление, наклеенное прямо на столб освещения рядом со мной, как раз на уровне моих глаз. Я прочитал его и обомлел. Потом перечитал еще раз и покрылся холодным потом. На криво обрезанном тетрадном листочке в клетку было лаконично указано следующее:
«Желающих пройти отбор на должность капитана межзвездного крейсера для полета в глубокий космос, просим явиться в рабочие дни с 12 до 14 часов по адресу...».
Далее следовало название переулка и номер дома, которые мне ничего не говорили. То ли это было не в нашем городе, то ли адрес находился в таком захолустье, что даже я, коренной житель, не мог сказать, где это находится. Перечитав объявление еще несколько раз, я решил забрать его себе, даже не знаю, собственно, зачем. Не успел я оторвать листок от столба, как услышал позади себя раздраженный голос жены:
- Нашел чем заняться! Чем всякую гадость собирать, лучше бы помог!
Я обернулся. Все мои родные и близкие, одетые по-походному, спешили к машине, как могли. Во главе походной колонны двигалась, держа на руках трехлетнюю Аську моя жена Зина. Следом за ней, отклонившись назад, чтобы из последних сил сдержать рвущегося вперед Бобика, следовал сын Севка, только что закончивший первый класс, скребя по асфальту кроссовками. Замыкала строй необъятных размеров Гертруда Павловна, моя теща, с трудом, вразвалочку, мучаясь одышкой, переставлявшая ноги в домашних тряпичных тапках с потертыми носками. В руках у неё была пластиковая коробка с рассадой, заботливо взращенной на подоконнике в спальне.
- Толя, ну что ты стоишь, как пень? – снова крикнула мне Зина. – Возьми рассаду у мамы, видишь же, как она мучается!
- Ну что ты, доченька, - услышав эти слова, немедленно съязвила теща, - разве ж ему есть дело до больной старухи? Кабы не ты, золотко, он бы меня давно уже со свету сжил.
«Да уж, Гертруда Павловна, - мысленно ответил я ей. – Вы, пожалуй, и сами кого хочешь со свету сживете».
Вслух я такого, конечно, сказать не посмел, во избежание опасности грандиозного скандала, который мог разразиться в ту же минуту, прямо на стоянке посреди двора. Вместо этого я услужливо принял коробку с ненавистными кустами и повернулся к машине.
- Дверь нам открой! – тут же потребовала Зина, когда я подошел к машине. Я открыл. Они с Аськой устроились на заднем сидении, и машина заметно накренилась на эту сторону. Супруга моя последние годы все больше походила телосложением на свою мать. Конечно, до размеров самой Гертруды Павловны Зине было еще далеко, но благодаря привычке есть по ночам (и по дням, вместе со всеми, тоже), недюжинному аппетиту, и неправильному образу жизни, разница в весе и объемах между женой и тещей неумолимо сокращалась.
Некоторое время я сочувственно глядел на накренившийся автомобиль, но вскоре на переднем сидении с противоположной стороны взгромоздилась Гертруда Павловна и машина выровнялась, хотя клиренс её при этом стал заметно меньше.
Последним пассажиром залез вплотную к матери с сестрой Севка, схватив обезумевшего от счастья Бобика на руки, после чего я сел за руль, включил передачу и машина, поскрипывая нагруженной подвеской, поехала по двору в сторону выезда на улицу.
Весь день на даче я неотрывно думал о тетрадном листке у себя в кармане. Жена даже что-то заподозрила, потому что я совсем не ворчал и не возмущался и даже с тещей ни разу не поцапался за все время, исправно выполняя различные их капризы. Мысли мои были всецело заняты объявлением. Я твердо решил в понедельник на работе разузнать, где же находится этот загадочный адрес. Не то, чтобы я собирался туда пойти, этого я еще для себя окончательно не решил, просто меня раздирало любопытство. Тогда я …»
«... почти сразу. Едва дождавшись понедельника и очутившись в своем офисе, я первым делом написал на стикере выученный наизусть адрес из объявления и направился с ним к своему коллеге, работающему за соседним столом, Саньке. Санька был человек веселый, отзывчивый, словом, вполне неплохой. Он легко налаживал отношения с коллегами и был со всем коллективом, в том числе и со мной, в легких приятельских отношениях.
- Саня, привет, - первым поздоровался я, походя к нему.
- Привет, Толян! – откликнулся он, поворачиваясь в кресле, и не вставая пожал мне руку.
Саня выжидающе уставился на меня, и я немедленно смутился, сам не зная почему. Постояв несколько секунд молча, борясь с неловкостью в душе (я с детства был человеком стеснительным, поэтому такая борьба была для меня делом обыденным и привычным), я, наконец, решился и, мысленно холодея от беспричинного страха, задал тот самый вопрос, который мучил меня последние сутки.
- Слушай, Сань, - стараясь говорить непринужденным тоном, при этом весь сжавшись внутри, начал я. – Ты, случаем, не в курсе, где у нас вот такой адрес находится?
- Ну-ка покажи, - потребовал он. Я протянул ему бумажку, Саня посмотрел, прикинул что-то про себя и ответил. – Знаю такое место. Это знаешь, где лабазы за комбинатом. Вот там этот переулок, ну а номер дома… там кажись, всего-то один дом и есть. Здоровенный такой лабазище. Что ты там забыл-то?
- Да так, теща объявление в газете видела, оптовка там, - соврал я, не моргнув глазом. – Говорит: «вези», а я не знаю где это. Вот и решил узнать, чтоб не прослыть симулянтом.
- Понятно, - покивал Саня сочувственно. – Вот потому-то я и холостой.
Приветливо улыбнувшись ему, словно бы отблагодарив за понимание, я вернулся на свое рабочее место.
Обеденный перерыв у нас с двенадцати до часу, стал размышлять я, открыв на компьютере электронную карту города и прикидывая каким образом быстрее добраться до района за комбинатом. Никак мне за час не обернуться. Надо у начальства отпрашиваться. А как? Если я вторую неделю торчу своему боссу, Юлию Леонидовичу, квартальную аналитическую справку, да еще подвизался к девятому мая «дать материала для корпоративной брошюры». На деле это значило, что я напишу небольшой рассказ, а Юлий Леонидович напечатает его в корпоративном ежемесячном журнале под своим именем в рубрике «Наши таланты» к празднику Великой победы. За это он мне обещал отпуск в июле, а то Зинаида меня со свету сживет, если я в отпуск не уйду. Она выхлопотала на лето путевку для тещи с детьми и намеревалась за это время сделать в квартире ремонт.
Как назло злополучный рассказ застрял на второй странице и никак не двигался с места. Конечно, я мог бы написать целую повесть о космическом путешествии, но 12 апреля уже прошло, а в честь дня Победы этого никому не было нужно. И уж тем более, никак не ассоциировался с космическими путешествиями сам Юлий Леонидович, человек серьезный, солидный и основательный. Я отрешенно уронил лицо на ладони упертых локтями в стол рук и мысленно взвыл от отчаянья.
Увлекшись своими переживаниями, я не заметил, как сзади ко мне коварно подкралось начальство.
- Ну как ваши дела, Анатолий Борисович? – вежливо поинтересовался Юлий Леонидович. Наш руководитель всех называл исключительно на «вы» и по имени отчеству. Даже уборщиц. Тем самым подчеркивая свое ровное отношение ко всем без исключения сотрудникам.
- Все в порядке, Юлий Леонидович, - торопливо успокоил я босса. – Справка будет готова к концу недели.
- А почему не к концу года? – недовольно осведомился он. – Сколько можно ждать? Мне её сегодня сдавать уже нужно. Подводите меня, Анатолий Борисович, не хорошо это. Не правильно в корне.
Врал он все. Я прекрасно знал, что справка нужна к концу квартала, то есть как минимум, пара недель, не считая праздников, у меня была. Но вида подавать, что мне это известно, было конечно, нельзя.
- Ну а как там материалы для моей статьи? – понизив голос так, чтобы слышал только я, продолжил свой допрос мой начальник.
- Продвигаются, - уклончиво ответил я, стараясь говорить уверенно. И добавил невпопад, испугавшись, что другого случая может и не представиться. - Юлий Леонидович, можно я сегодня с обеда задержусь? Мне очень нужно, честное слово.
- Справка завтра к вечеру? – вместо ответа уточнил он.
- Х-хорошо, завтра к вечеру, - согласился я, обрекая себя на сидение до позднего вечера за компьютером на работе и выслушивание тещиного ворчания по поводу непутевого муженька для её «золотца» дома, во время разогрева ужина.
- Договорились, - приободрился Юлий Леонидович. – Только не слишком долго задерживайтесь. А то знаю я вас, вам палец дай, так вы руку по локоть…
- Ну что вы…- виновато промямлил я, оправдываясь. – Как можно…»
«... тот самый переулок, указанный в объявлении встретил меня мрачным безмолвием обшарпанных стен, грязными лужами выбоин в старом асфальте, проложенном тут в незапамятные времена, видимо, по чьему-то недосмотру и с тех пор не ремонтировавшемся вовсе. Дом в переулке действительно оказался один. И был это вовсе не дом и не лабаз даже, а какой-то цех с выбитыми стеклами больших многостворчатых и совершенно непрозрачных от пыли и грязи окон, с миниатюрной, пристроенной сбоку, конторой с такими же облезлыми стенами и местами осыпавшейся штукатуркой, обнажившей квадраты подгнившей старой дранки.
Несколько помедлив в нерешительности, я направился к двери конторы, укоряя себя в собственной глупости. Только идиот мог предположить, что на этой помойке кого-нибудь набирают, а уж тем более…
Я шумно выдохнул и потянул металлическую, с налетом ржавчины, ручку двери. Створка подалась, я вошел внутрь и оказался в полутемном коридоре. Отчетливо пахло плесенью, тянуло промозглой сыростью и застарелой пылью. Чувствуя себя полным болваном, я совсем уже собрался ретироваться, как вдруг услышал за второй дверью, ведущей из коридора-предбанника вглубь конторы, отчетливые звуки человеческого голоса. Кто-то говорил, видимо, по телефону, потому что голос бубнил только один…»
«... второй двери. «Ну, бог с ним, зайду, опозорюсь, но это в последний раз!» - твердо решил я, злясь на самого себя за такую дурацкую легковерность, распахнул её и, не давая самому себе времени передумать и отступить, шагнул за порог.
В небольшом и грязноватом помещении, с отчетливыми следами плесени по углам, за одиноким и пустым письменным столом восседал мужчина среднего возраста, одетый в серый полушерстяной костюм, светло-голубую рубашку и полосатый серо-голубой галстук. Помещение не имело окон и освещалось одинокой лампочкой, вкрученной в патрон без плафона и абажура, висевший прямо над столом на торчащем с потолка проводе. Я закрыл за собой дверь и встал у входа, затравленно оглядываясь по сторонам. Окружающая обстановка нравилась мне с каждой минутой все меньше.
- Мужчина за столом и вправду говорил по телефону. Сказав кому-то в трубку: «Хорошо, Иван Иванович, склады подготовим вовремя!», он положил трубку старого дискового аппарата, треснутого посредине, на место и, подняв голову, посмотрел на гостя.
- Ну что же вы, Анатолий Борисович, проходите, присаживайтесь! – предложил он, широко улыбнувшись и указывая ладонью протянутой руки на второе свободное сидение.
- Спасибо, - вяло и нерешительно промямлил я, садясь на стул с противоположной от незнакомца стороны стола. – Я, собственно по такому вопросу…
- Вы по объявлению? – прерывая мои страдальческие потуги объяснить цель визита, поинтересовался мужчина в костюме и безо всяких насмешек добавил. – Решили стать капитаном звездно крейсера?
- Ну, как вам сказать, - замялся я. Проницательность незнакомца меня всерьез обескуражила. Сердце мое бешено колотилось в груди, а на лбу от напряжения выступил пот.
«Значит, - рассуждал я, - объявление расклеил этот мужик, или кто-то из его подручных. И что же это все, интересно, значит? Заманили! – панически заорал я в душе. - Сейчас войдет еще какой-нибудь бугай, тюкнет по башке и поминай, как звали, дурака! Очнусь где-нибудь в темном подвале, привязанным на цепь… как же, смотрели по телевизору… вот я идиот! Купился на мечту».
- Говорите как есть, - между тем заговорил незнакомец, совершенно серьезно.
- Вообще, была у меня такая мечта, - набравшись смелости, ответил я. – Еще с самого детства. Хотел я бороздить просторы Вселенной на космическом крейсере. Где-нибудь в глубоком космосе. Только ведь это все было сказкой, я никогда не думал, что однажды кто-нибудь предложит мне нечто подобное наяву.
Объяснить мужику так же гладко, как я представлял это в своих мыслях, у меня не получалось. Я чувствовал себя глупо и скованно, раскрывая свои сокровенные мысли совершенно неизвестному мне человеку.
- А вот, оказывается, взяли и предложили! – приободрился мой собеседник. - Ну, так что, вы готовы осуществить свою мечту?
Задав свой вопрос, мужчина глянул на меня, на мое мокрое от волнения лицо и поспешил успокоить:
– Да не волнуйтесь вы так, Анатолий Борисович, ничего вам не угрожает.
Это заявление только еще более насторожило меня, но виду я старался не подавать, хотя, по видимому, удавалось это мне не очень.
- Кто вы? – спросил я дрожащим от напряжения голосом.
- Вряд ли это имеет значение, Анатолий Борисович. Гораздо важнее вопрос кто вы? – парировал незнакомец не моргнув глазом.
- В каком это смысле? – не понял я.
- Знаете, мы ведь давно наблюдаем за вами, - стал объяснять мужчина в костюме. – Объявление оказалось у вас перед глазами совсем не случайно. Уж не думаете же вы, что мы каждому встречному-поперечному предлагаем стать капитаном в таком ответственном предприятии? Не скажу, что вы один такой, конечно, но вообще подобных людей совсем немного.
- Каких? – уточнил я. Вся эта загадочная история по-прежнему мне совершенно не нравилась.
- Способных по настоящему мечтать, несмотря на возраст и груз жизни за плечами, - коротко пояснил незнакомец. – Осталось лишь выяснить, насколько далеко вы готовы пойти в осуществлении своей мечты, и вообще, мечта ли это или только мысленный треп, а не сокровенное желание. Вам решать.
- Вот так сразу? – удивился я.
- Да. Здесь и сейчас, - подтвердил он.
- И что для этого нужно? Ну... я имею в виду… вот, например, я соглашусь и что тогда? Нужно будет что-то сделать, чтобы добраться до нужного места, купить билет, там, оплатить страховку и так далее? – осведомился я недоверчиво. «Сейчас я тебя расколю, мошенника!» - мстительно рассуждал я про себя.
- Да нет, ничего такого не нужно, - пожал плечами субъект за столом. – От вас вообще ничего особенного не требуется. Разве что все ваши карманные деньги и все. Даже одежду можете свою сохранить, хотя она вам вряд ли понадобиться ТАМ.
- Но у меня с собой только рублей сто пятьдесят, от силы двести, - старательно изображая печаль на физиономии, сообщил я, торжествуя в душе от того, что не имею привычки носить при себе крупных сумм.
- Это абсолютно неважно, - неожиданно просто, безо всякого сожаления ответил незнакомец. – Просто там, куда вы направляетесь, вам вряд ли когда-нибудь понадобятся деньги. И их наличие на корабле считается… моветоном, что ли. Упоминание о деньгах и материальном положении в звездном экипаже не приветствуется.
- А как же остальная моя собственность? Она вас не интересует? – я по-прежнему отказывался верить, что передо мной не член банды хитроумных мазуриков.
- Нет, не интересует, - мужчина в костюме даже бровью не повел. Видимо, моя квартира в центре в, престижном спальном районе, не говоря уже о старенькой машине и опостылевшей даче, его и вправду не интересовала. Я был в замешательстве, а субъект за столом, тем временем, продолжал. – Если вы решаетесь стать капитаном, то приняв все наличные у вас деньги, я выпишу вам пропуск, и вы проследуете вот в ту дверь.
Он указал себе за спину и в полутемном углу плохо освещенной комнаты я и впрямь различил контуры небольшой плотно закрытой деревянной створки.
- А если нет? – тут же машинально спросил я.
- Тогда вы вернетесь обратно через выход у вас за спиной на улицу, - так же невозмутимо объяснил незнакомец, - и мы с вами никогда больше не увидимся.
- Какие у меня гарантии? – ляпнул я, чтобы скрыть свою растерянность.
- Зачем они вам? – не понял субъект за столом. – Вы просто полетите капитаном в далекий космос, что же еще вам нужно? Гарантировать, что полет будет гладким и безопасным я не стану, потому что это будет зависеть, в том числе и от вас, как от капитана и от других членов команды, но не от меня.
- А как же жена, дети, работа? – я все еще не мог сообразить до конца, что это происходит со мной на самом деле. – Что я им всем скажу?
- Ничего вы им не скажете, - скучным голосом ответил незнакомец. – Если решаетесь на полет, то они вас больше уже не увидят. Никогда. Понимаете? – он помолчал, словно подбирая слова. – Ну, вот представьте: идет война, и вам предлагают записаться добровольцем на фронт. Ждать никто не будет, завтра вас эвакуируют, и в действующую армию вы вряд ли попадете, потому, что здоровье у вас скверное и вам выдали белый билет. При этом вы всю жизнь мечтали быть военным. Вот он ваш шанс. Вернетесь ли вы с фронта? Выживете? Станете калекой? Никто не знает, но решать надо немедленно, через пять минут добровольцы грузятся в эшелон и… И вот вы стоите перед столом, на нем лежит лист со списком и от вас ждут подписи напротив вашей фамилии. Если подпишете - пути назад не будет. Не подпишете – фронта не видать и солдатом не быть. И думать некогда, эшелон ждать не станет. Вот как-то так и здесь.
- К чему такая спешка? – брюзгливо возмутился я. – Почему нельзя дать времени подумать, принять взвешенное решение?
- Потому, что это будет не поиск взвешенного решения, - устало пояснил мужчина за столом, - а попытка на неопределенной время оттянуть для себя необходимость дать ответ. До тех пор, пока решение не придет само собой. Помните, как у Хаджи Насреддина? Либо ишак помрет, либо эмир. Но нам нужен доброволец не силою обстоятельств, а собственным желанием. Так что договоримся так: я пойду, покурю на воздух, а вы решайте, но когда я вернусь, дайте ответ. Если ответа так и не будет, то тогда прошу прощения, но ваше время истечет. Сейчас 13:56. Как раз до двух у вас есть несколько минут.
Незнакомец выбрался из-за стола и вышел в коридор. Я слышал, как за ним глухо захлопнулась входная дверь, и стало совсем тихо. Я остался один и принялся лихорадочно размышлять.
«Крейсер, звезды, далекий космос… чушь все это! Космонавтов вон смолоду готовят, а я… Меня ведь даже в армию не взяли, какой с меня космонавт? Да и Зина, Аська с Севкой, они же с ума сойдут! Пропал, и нету меня! Не-ет, так не годится. Так совсем не годится. Вот если бы лет двадцать назад… Я бы с удовольствием! Хотя… тогда тоже были бы проблемы… мама, универ, да мало ли? Это ж не шутка – обрубить все концы раз и навсегда! А ради чего? - я вздохнул и готов был разрыдаться от навалившегося чувства безысходности. – Но ведь я всю свою жизнь мечтал об этом! Всю свою жизнь! Ведь я никогда не хотел сидеть в офисе и разбираться в бесконечных скучных таблицах, делать аналитические выборки и объяснять тренды движения показателей. Я же хотел стоять на мостике космического крейсера! Всю жизнь считал, что это невозможно, что это настолько глупая и детская мечта, что даже рассказать о ней никому не решался. Чтоб не издевались потом. Но ведь в душе мечтал, мечтал не переставая! И знал ведь откуда-то, что из меня получиться замечательный капитан звездолета, получиться непременно! Откуда? От верблюда! Не знаю я откуда! Просто знал и все! И что же теперь? Вот он, шанс! Пришел человек и предлагает мне воплотить самое сокровенное желание, то самое, которое я лелеял с малых лет. Нужно хватать за хвост синюю птицу удачи, журавля в руках! И в этот самый момент выясняется, что решиться на это безоглядно, сразу, без каких-либо условий я… не могу? Или не хочу? Или боюсь? Я всю жизнь был нерешительным человеком и все, кому не лень ездили на мне, пользуясь этим – и мать, и жена, и теща, и начальство, и сосед… даже собственные дети. Но трусом-то уж я никогда не был! Или наоборот? Я как раз и был всегда трусом, только не хотел в этом признаваться? Единственный раз потребовалось совершить поступок, и я сразу превратился в тряпку, стал придумывать себе пути к отступлению, только бы ничего не решать самому. Но только не теперь. Только не теперь. Не здесь и не сейчас. Здесь никто ничего не решит за меня, ни жизнь, ни судьба, ни теща. Никто. Только я сам. Господи, как же мне поступить?!»
Я съежился на стуле, как будто замерз, хотя в помещении было достаточно тепло, я бы сказал даже немного жарковато. Вокруг стояла звенящая тишина, а я все ждал, что вот сейчас скрипнет злополучная дверь, вернется строгий субъект в костюме и мне придется сообщить свое решение. Ждал и боялся этого момента. Так боялся, что затряслись коленки, и я машинально обхватил их руками и сидел так, согнувшись в три погибели. И ждал. И боялся. И повторял про себя, как заклинание, как молитву повторял: «Господи, что же мне делать?!».
И снова боялся и ждал. Ждал и боялся…»