В прошлом году было жаркое-жаркое лето, папа работал, мама тоже работала, а я целыми днями слонялась по двору одна. Все были в лагерях да на дачах. В выходные мама сказала, что у неё много дел, пусть папа меня на речку сводит. Папа сказал, что у него сегодня футбол, что у него осталось два часа, что за это время ни на какую речку мы не успеем. Тогда я села и заплакала. Потому что ещё вчера представила, как я лягу животом на дно и подниму над водой голову, и буду лежать так, как селёдка в рассоле и смотреть как на берегу прыгают девушки и парни с мячом. Папа посмотрел на меня, посмотрел, а потом сказал:
- Собирайся, только о речке и речи быть не может, пойдём на пруд.
Я вскочила быстренько и собралась за одну минутку.
Мы пришли на пруд, который совсем рядом был, за гаражами, и назывался «Щучье болото». Там было много ребят с папами и без, некоторые катались на автомобильных баллонах, очень многие ныряли здорово, рыбу никто не ловил, и папа сказал, что щук здесь, значит, никаких нет, и я могу спокойно поплескаться; вот только бережка здесь с мелководьем нет, поэтому он сам будет меня на руках поддерживать, а в общем и целом, чем здесь хуже?
Мы хорошо поплескались, и у меня косы были тяжелые такие от воды и прохладные, когда я на берег выходила полежать… И на футбол мы успели… А через несколько дней мама спросила:
-- Что это ты все чешешься, клубники, что ли переела?
--Ну, как это можно переесть?, -спросил папа и почесал голову.
Тогда мама покопалась в наших головах и громко заахала. Мы наловили с папой разной живности в этом болоте. Мама ругалась и говорила, что пора запретить купаться людям там, где моют машины и топят кошек, что родителям надо не о футболе думать, а о здоровье своих детей; а на другой день она принесла керосину и крепко намазала мне им голову и пакет на голову надела. Мы вывели этих насекомых, а я еще несколько недель ходила в платочке, потому что мама не знала, что керосин надо водой разводить, обожгла мне шею, и под косами у меня были жуткие волдыри... Папа всех успокоил:
-- Летом голову все равно надо покрывать чем-то… А в следующий раз будешь знать…
Но это уж, само-собой разумеется, фигушки. Какой следующий раз? Никогда больше не стану я купаться ни в каком болоте. Лучше уж в ванне.
Все это было в прошлом году, а в этом, чтобы ничего больше такого со мной не случилось, мне и папа и мама взяли путевки в лагеря, каждый от своей работы, но только на вторую и третью смены, а на первую меня отправили к тете в Малаховку. Там такой хороший садик с яблонями и вишнями, двоюродная сестренка Ира и еще соседский мальчик, зовут которого Миша. Дом у них большой бревенчатый, а перегородка между квартирами тонкая., фанерная, такая тонкая, что через нее разговаривать можно. Когда я приехала ( а я уж два года не приезжала), Ира сразу музыку включила, «Чунга-Чангу», и мы стали перед зеркалом большим веселиться. Тут Мишка и-за стенки спрашивает:
-- Чего дурака валяешь? Выходи погулять.
Ирка ему:
-- Не-а, мне некогда, ко мне Алинка приехала.
Мишка спрашивает:
--А мне к вам можно?
Мы ему разрешили, и он прибежал быстренько, и мы стали играть в детективов. Я была главным следователем, а Мишка был фотографом. Ира была свидетелем, за которым охотились бандиты, и мы ее спрятали под стол, как будто там был подвал. А я на письменном столе сидела и вела допрос подозреваемого. Мишка должен был в это время тайно фотографировать преступника, поэтому тоже сидел в подвале, но немного оттуда выглядывал. Я же высоко сидела, выше всех., и сверху мне было видно мишкину голову, почти полностью побритую. Я его иногда ногой задевала, вот он и говорит:
-- Хватит по башке мне топать, у меня от тебя уже голова чешется,
Тут я ему и говорю:
-- Да ты что?! А ты купался уже в этом году?
Он аж раздулся весь от важности:
-- Сто раз на карьере!
--Ну-ну,- говорю,- ну и молодец… Вот ты и докупался Больше тебя не пустят. Все, Мишенька, будешь теперь в корыте плескаться… Вон у тебя сколько вшей в голове, вот и чешется. При чем тут моя нога?
Он рот открыл, посидел так немного, потом говорит:
-- А, может, я и не сто раз купался, я уж точно не помню…
--Да и не надо помнить уже, какое это теперь имеет значение? Главное, что больше уже не будешь!
Мишке сразу расхотелось играть. Ира из « подвала» вылезла и стала ему голову проверять. Она сказала, что что-то ничего не находится, а я ей объяснила, что вши маленькие такие, их даже и не видно сначала, только голова чешется, а видно их стане потом, когда они подрастут немного, Но я знаю, как их вывести, и если Мишка не будет трусом, то к вечеру от них и следа не останется, и на всю жизнь он забудет голову чесать и будет мне благодарен.
Керосину мы не нашли . Тогда пошли в гараж, где дядя мой, Иркин папа , уже всю жизнь собирает машину сам, взяли там бензинчику, хорошенько разбавили его водой, намочили этим Мишке голову и , по всем правилам народного рецепта, укутали голову пакетом, потом полотенцем , и Мишка пошел к себе домой высиживать , а мы – к себе.
Со споласкиванием пришлось задержаться , потому что в самое нужное время нас посадили обедать. Мы обедали долго, и Мишка прям насквозь провонял бензином. После обеда мы не успели сразу смыть, потому что тетя Мила послала нас с Ирой за квасом. Но как только мы принесли квас, так сразу пошли к Мишке и стали его мыть. Он вонял. Что такое? Мы подождали, когда он высохнет, но он и сухой все-таки пованивал. Он сказал, что если его мама учует, то ему попадет все равно за вшей и купаться ему так и так не разрешат, за что же он тогда страдал? Так уж все складывалось, что оставлять его в беде было нельзя, и мы решили ему голову хорошенько одеколоном полить. Родители спросят, почему от него одеколоном пахнет, а он скажет, что хотел чуть-чуть побрызгаться, а пузырек опрокинул. А вот если спросят, почему бензином пахнет, тогда что говорить?...
И мы стали искать одеколон, но не нашли. Нашли духи в квадратном флакончике. Их там было мало, сразу понятно, что давнишние, но пахли они здорово,- я нюхнула только, а у меня в носу пахнет и пахнет. Полили мы голову этими духами, и ужас какой-то получился. Видимо, было маловато духов на такую большую голову, зато бензином уже не пахло…
Мишка потянул воздух носом и спрашивает:
--Да? И чем это, я теперь скажу, облился случайно?
Иринка только рот руками закрыла и глазами хлопает… Снова пришлось мне думать. Думала я , думала и, конечно, придумала.
--Мишка, ты вот как скажи… Скажи, что мы за забором пузырек нашли, и ты хотел подушиться, а, что в этом пузырьке, ты не знаешь.
--Да? А кто это мне разрешал за забор выходить?
Мне это не понятно, у меня дома забора нет. А Ира говорит:
--Тогда еще хуже влетит. Лучше бы мы вшей оставили…
Мне еще пришлось подумать
--Вот что скажи… Мы, помнишь, за квасом сегодня ходили?
--Ну?
--Мы когда ходили, нашли с Ирой пузырек и тебе принесли, а ты хотел подушиться…
Он не дослушал, как заорет:
--Что это вы мне-то его принесли, а сами чего не душились?
Он такой оказался привередливый, а времени уже не оставалось на всякие глупости, потому что уже вот-вот родители его с работы придут, и я ему тогда сказала все, что о нем думаю.
-- Пассивный ты, друг, какой-то. И вшей тебе выведи, и улику уничтожь, и алиби тебе обеспечь… На все прям готовенькое! Ты мужчина, и за поступки свои сам отвечай. Не нравится –ври сам.
Мишка сказал, что мы жуткие дуры и что никогда в жизни он не будет женщинам доверять важные вопросы, но если уж ему сегодня попадет, то он никакой не герой Советского Союза, а нам достанется тоже. Он вытолкал нас за дверь и хлопнул ею так, что одно стекло треснуло. Мы с Иркой сказали, что теперь-то уж ему точно влетит, а мы тут совсем ни при чем, никто не просил его так дверью хлопать. Мишка покраснел от злости, дверь приоткрыл и запустил в нас дяди Колиной пепельницей, но не попал, она ударилась об яблоню и разлетелась. Мишка тихонько дверь закрыл, чтобы стекло не выпало хотя бы, и мы услышали, что он заплакал.
Мы с Ирой собрали кусочки пепельницы и положили их на Мишкино крыльцо. Ира сказала:
--Миш, ты не плачь, дядя Коля склеит ее, кусочки крупные…..
--Идите, дуры отсюда, --сказал нам Мишка.
И мы пошли.
Очень-очень скоро пришла домой тетя Шура, и мы с Ирой, затаив дыхание, прислушивались, начнут пороть Мишку или нет. В комнату вошла тетя Мила и спросила, чего это у нас так тихо. Мы сказали:
--Да так, день что-то тяжелый.
Она засмеялась и ушла, но скоро вернулась совсем невеселая, взяла нас за руки и вывела на веранду. Там стояла тетя Шура. Тетя Шура сказала, что как только я приезжаю, так начинаются всякие безобразия, что нечего мне делать с приличными детьми в одной компании, что странно, как это мы дом не подожгли, что Миша ее настрадался от меня, чего это только он со мной водится, что на месте тети Милы она бы меня не брала к себе отдыхать… Тогда тетя Мила сказала, что Алина, я то есть, в тыщу раз понятливее ее сыночка, что я уже давно читаю толстые книги, а Мишка еле-еле по слогам, что тетя Мила не нуждается в советах тети Шуры, кого ей брать, а кого не брать, что я дочь ее сестры, а не посторонний ребенок…
--И Мишка должен бы свою голову на плечах иметь…
Я добавила сразу:
--Не вшивую!
Тетя Шура аж руками всплеснула:
--Что такое?!
Мишку сразу за руку притянула, стала голову его осматривать.
--Что за вши? Где?
--Да не ищите, мы уже их вывели. Народным методом….
В общем, нам всем тогда влетело. Мишка со своей стороны фанерной перегородки голосил, когда его отец воспитывал ремнем, а мы, со своей стороны молча прислушивались, каждая из своего угла, и на ус мотали.
А на следующий день, когда мы на улицу выпросились, Мишка дал нам по карамельке, сказал, что теперь мы все трое хулиганы и мы должны его слушаться, раз он пострадал больше всех. Мы сидели на лавочке возле сарая и молчали. Вдруг Ира обрадовалась и говорит
-Больше всех Алина пострадала, потому что тебя твои наказывали, а её - чужие, да ещё в двух экземплярах - твои и мои. Она и главная, выходит.
Мишка даже согласился. И сказал:
-Ну, тогда и придумывай, во что играть...