ЛАБИРИНТЫ РОМАНА ГОФМАНА
Альбине Соколовой
КООРДИНАТЫ
1) Академия наук СССР
2) Литературные памятники
3) Эрнст Теодор Амадей Гофман
4) «Крейслериана», «Житейские воззрения кота Мурра с присовокуплением макулатурных листов из биографии капельмейстера Иоганнеса Крейслера», «Дневники»
5) И.Ф.Бэлза «Капельмейстер Иоганнес Крейслер»
6) О.К.Логинова «Дневники Гофмана»
7) Примечания (Сост. О.К.Логинова)
8) Основные даты жизни и творчества Э.Т.А.Гофмана (Сост. О.К.Логинова)
9) Издательство «Наука»
10) Москва 1972 год
СТРУКТУРА
1) Роман в двух томах
2) Каждый том делится на два раздела
3) Первый, второй и третий разделы состоят каждый из десяти, условно, «главок», четвертый раздел имеет четыре главки плюс так называемая «Приписка издателя»
4) Все главки, «принадлежащие» коту Мурру (Мурр пр.), имеют порядковым номером нечетные цифры, главки, посвященные Иоганнесу Крейслеру (Мак. л.) – четные
МАРКИРОВКА ЦИТАТ
1) Например 1-6-134 обозначает: 1 – номер раздела, 6 – номер главки, 134 – номер страницы.
2) ПС – пояснительная справка автора статьи в тексте цитаты
* * *
Никого не щадит неумолимая смерть: ни простого пахаря, не дав ему возделать свой надел, ни гениального писателя или композитора, жестоко оборвав их труд.
Н.А.Римскому-Корсакову пришлось завершать «Князя Игоря» Бородина и «Хованщину» Мусоргского, Францу Зюсмайеру «Реквием» Моцарта.
А.Квиллер-Куч дописал роман Роберта Стивенсона «Сент-Ив»; гораздо катастрофичнее полная потеря второй половины романа Чарльза Диккенса «Тайна Эдвина Друда»; фактически незакончен «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова: финал романа явно имеет характер черновика, т.к. в нем присутствуют взаимоисключающие эпизоды.
Незаконченным считается и роман Гофмана: ««Житейские воззрения кота Мурра» не были закончены Гофманом…» (И.Бэлза, стр. 559).
«И, как бы фантастичен ни был этот образ столь заботливого опекуна прославленного кота Мурра (образ Абрагама Лискова ПС), нельзя не почувствовать, каким обаянием наделил его Гофман, пересоздавая историю своей любви к Юльхен Марк, становящейся, впрочем, на последних страницах недописанной книги невестой не преуспевающего коммерсанта, а …. слабоумного титулованного выродка» (И.Бэлза, стр. 542).
«В Бамберге Юлия по настоянию своей матери («советницы Бенцон») вышла замуж за преуспевающего коммерсанта, который, как уже говорилось, преобразился в «Житейских воззрениях» в титулованного кретина, быть может, в последней ненаписанной части этой лебединой песни великого писателя, сложные сюжетные узлы оказались бы так и нерассеченными» (И.Бэлза, стр. 559).
Незаконченная книга – безусловный соблазн для создания версий дальнейшего развития сюжета: вокруг романа Диккенса образовалась уже целая библиотека, Гофману в этом отношении «повезло» гораздо меньше.
В примечаниях, составленных О.К.Логиновой, приводится «…попытка исследователя Вальтера Гариха, давшего в своей обстоятельной работе о Гофмане (см. стр. 582) генеалогическую таблицу, которая должна представить подлинные родственные отношения персонажей романа. Согласно этой таблице, Крейслер является сыном княгини Марии и художника Этлингера, Гедвига – дочерью маэстро Абрагама и Кьяры, а Кьяра находится в родстве с обоими принцами – Гектором и Антонио (Киприаном)» (Примечания, стр. 602).
О.К.Логинова называет эту «попытку» весьма интересной, автору статьи она тоже кажется «весьма интересной», но не с точки зрения литературоведения, а с точки зрения махровых дилетантизма и безответственности.
К слову: крайне сомнительно пристегивание к Гофману «Мастера и Маргариты» М.Булгакова: «Вероятно, булгаковский Мастер, обращаясь к нему (к коту Мурру ПС) повторил бы свои достопамятные слова: «Мне кажется, что вы не очень-то кот…»» (И.Бэлза, стр. 553).
Да, был бешено популярен во время оно далеко не самый гениальный роман русской литературы, но литературоведу должно же быть понятно, что «не очень-то кот» одного автора не имеет ничего общего с «не очень-то котом» другого и проводить неадекватные параллели «не очень-то следует».
Да и котов появляется целая свора: помимо булгаковского «не очень-то кота», которого мы отринем, как незаконно примазавшегося, и «не очень-то кота-литератора» имеется и «очень кот», натуральный, так сказать, кот непосредственно принадлежавший самому Гофману: «Прообразом одного из героев послужил его собственный кот…» (Примечания, стр. 600).
Прообраз (прототип): «Реальное лицо как источник для создания художественного образа, героя» (Толковый словарь русского языка).
Что же из этого источника, кроме полосатых хвоста и шкуры, пошло на создание грандиозного художественного образа наглого, подлого, трусливого, самовлюбленного, одолеваемого манией величия обывателя?! Прототипом Мурра может быть только примат, но никак не представитель семейства кошачьих: хвост и шкура здесь даже менее, чем фиговый листок.
«Но Гофман вряд ли придумал все черты облика Мастера (прототип – Христиан Подбельский ПС), руки которого так прочно держат все нити невероятно сложного и запутанного сюжета. Конечно, искренняя любовь к учителю согревает все страницы книги, на которых появляется этот мудрый ДРУГ КРЕЙСЛЕРА И МУРРА. (Подчеркнуто автором статьи)» (И.Бэлза, стр. 542).
Ни много, ни мало: друг благородного и романтичного музыканта и… книжного кота, о котором в совершенно определенном контексте упоминается двумя абзацами выше.
И как это: поставить в один ряд Крейслера и кота Мурра?!! Впору «литературоведчески» предположить, что подлинный кот Мурр, любимец Гофмана, покинул земную юдоль заболев от огорчения, узнав, как его оболгал хозяин, пишучи свой роман.
И, закрывая «кошачью» тему, две цитаты: «…у нас нет никаких данных, позволяющих утверждать, что соборный органист Кенигсберга умел делать такие чудесные автоматы, которые поразили воображение не только старого князя, но и самого Мурра», «…святая инквизиция, пораженная всем этим не менее, чем кот Мурр…» (И.Бэлза, стр.543).
Что значат в данном контексте эти многозначительные «НО И САМОГО МУРРА», «НЕ МЕНЕЕ, ЧЕМ КОТ МУРР» и приведенные выше «…заботливого опекуна ПРОСЛАВЛЕННОГО КОТА МУРРА»?.. (Подчеркнуто автором статьи). Ненужное плетение словес, когда мало что можно сказать по существу.
Сомнительны (если не сказать возмутительны!) ламентации в адрес такой-сякой нехорошей маменьки бамбергской Юлии: ах! ах! ах! – не захотела отдать дочку Гофману, выдала ее за какого-то паскудного коммерсанта, превращенного впоследствии в кретина Игнатия! Ну и что, что дочке пятнадцать, а учителю тридцать пять?! Ну и что, что он вечно пьян?! Ну и что, что у него проблемы с психикой?! Ну и что, что он женат?! Причем жена не где-то за тридевять земель, а рядом, и даже ворует тетрадки дневников, где муж запечатлевает свои страсти по девчонке!
Будь это любовь, она бы таилась в самых сокровенных глубинах души, а не мельтешила записями в тетрадках и не вспыхивала безобразным скандалом. Да, существует безумная любовь, но существует и не менее безумная похоть, и не следует выдавать черное за белое и грязное за чистое.
Да не посчитает никто эти слова за желание опорочить память писателя: наследственные, физиологические и психические реалии его жизни чрезвычайно тяжелы и трагичны.
В связи с этой «любовью» глупо и неуместно выглядит (снова Булгаков!..) лирическое упоминание о чувствах Михалины Рорер-Тшциньской к будущему супругу: «Так же, как булгаковской Маргарите, ей не нужны были ни роскошные апартаменты, ни дорогие уборы, ей нужен был Мастер» (И.Бэлза, стр.545).
Как говорится «в огороде бузина, а в Киеве Булгаков».
* * *
То, что «Житейские воззрения кота Мурра» являются вполне законченным произведением можно доказать всего лишь одной цитатой: «…повествователь располагает лишь известными … отрывочными сведениями … и тогда, быть может («ты, любезный мой читатель» ПС), не вменишь в вину составителю ее несколько рапсодический характер и, пожалуй даже, убедишься в том, что она лишь на первый взгляд представляется несколько отрывочной и хаотичной, а на деле все ее фрагменты связаны некой крепкой и прочной нитью» (1-6-134).
Если бы предполагалось продолжение, то данное, брошенное вскользь добродушно-лукавое пояснение, было бы абсолютно лишним, это раз, во-вторых весьма неосмотрительно принимать за чистую монету уже печально-лукавую «Приписку издателя»: ее последний абзац – трюк Гофмана, создание видимости незаконченного романа.
Как бы выглядела «Приписка издателя», да еще с в траурной рамке извещением о смерти «Умнейшего, ученейшего, философичнейшего, поэтического кота Мурра…», вклинившись меж вторым и предполагаемым третьим томом?!
Обратимся к хронологии. Создание первого тома «Житейских воззрений…» приходится на весну-лето 1819 г., второго – на сентябрь-ноябрь 1820 г., т.е. через немногим более года. Временной промежуток между последней датой и датой смерти Гофмана (25 июня 1822 г.) полтора года, за этот период он написал «Повелителя блох» и «Угловое окно». Ни одной страницы, даже черновика, имеющей отношение к пресловутому третьему тому, не обнаружено. (В указанном в начале статьи издании они, во всяком случае, не упоминаются). Поверить, что великий писатель не сознавал истинного масштаба своей «лебединой песни» (таковыми песнями стали почему-то «Повелитель блох» и «Угловое окно») и манкировал работой над ней, весьма проблематично.
Но логично предположить, что упрямый поклонник романа не согласится с приведенными выводами. Пусть так. Зайдем с другой стороны.
Где и на чем заканчивается текст пусть и незавершенной книги?
Как где и на чем?! Четвертой главкой четвертого раздела второго тома, последним абзацем – отчаянным письмом маэстро Абрагама, где он сообщает, что Юлия выходит замуж за коммерсан… пардон! – за принца! – кретина Игнатия и где требует от Крейслера немедленно вернуться в резиденцию князя Иринея!! Что непонятного то?!
Гм. На самом деле финалом двухтомного романа является вторая главка первого раздела первого тома, т.е. самое начало текста.
Крейслер Абрагаму: «…невзирая на то, что прошло уже довольно много времени с тех пор, идут разговоры о дне рождения княгини…» Т.е. о том дне, на который Абрагам отчаянно призывал Крейслера. «Ты ведь знаешь, я тогда как раз был в отлучке» (1-2-109).
В какой отлучке? Ведь Крейслер получил и прочитал письмо маэстро, но: «–Вот именно поэтому, – перебил своего друга маэстро Абрагам, – …что тебя тогда не было здесь, что ты, гонимый – одному небу известно, какими фуриями ада, – умчался отсюда, как безумный…» (1-2-109). Определение «отлучка» здесь явно не подходит: это бегство.
Еще четыре цитаты от маэстро Абрагама: «Ты требовал от меня описания этого рокового празднества – так выслушай меня теперь спокойно» (1-2-110). «Но тебя не было, тебя не было с нами, мой Иоганнес!» (1-2-113). «В этот миг я собирался нанести решающий удар, но тебя не было, мой Иоганнес» (1-2-113). «Юлия и принцесса стояли, преклонив колени перед налоем … но тебя не было, мой Иоганнес! – позволь мне умолчать о том, что случилось потом … и я узнал то, о чем я, простофиля, вовсе и не подозревал» (1-2-114).
Еще одна цитата: «Ты, мой Иоганнес, заполнил всю мою душу, заполнил настолько, что мне подумалось, что ты вот-вот встанешь передо мной, воспрянешь над могильным холмом утраченных упований, невоплотившихся мечтаний, несбывшихся грез – и упадешь мне на грудь» (1-2-115).
Трагический финал безнадежной любви и с ней – романа; какой и о чем мог быть третий том?.. Крейслер прикидывается смиренником и становится тайным возлюбленным Юлии? Уговорит ее покинуть двор князя, мать, сестру Гедвигу и сбежать с ним в тридевятое царство? Или еще лучше: проткнет своим замаскированным клинком принца Игнатия, как разделался с адъютантом Гектора? Хорошие сюжеты, но годятся они для Александра Дюма. Не для Гофмана.
Или писатель намеревался «приклеить» к каждой четной главке ее «оборванные» начало и конец? И, тем самым, безнадежно девальвировать гениальный художественный прием: при помощи мнимо отрывочных эпизодов полностью освободиться от, своего рода, соединительной ткани, в той или иной мере присущей любому крупному произведению?
Осталось выяснить еще одно, не столь уж важное обстоятельство, но тем не менее: сколько длилась «отлучка» Крейслера, о которой он говорил с Абрагамом?
Проведем временнУю нить меж злосчастным празднеством, когда, возвращаясь с него, маэстро Абрагам спас котенка до его просьбы к Крейслеру: «…возьми моего многообещающего кота Мурра и подержи его у себя по крайне мере до тех пор, пока я не возвращусь из путешествия» (1-2-116).
Непосредственных хронологических данных в тексте нет, но косвенные однозначно указывают, что это не два-три месяца (хотя и двух достаточно, чтобы поставить жирный андреевский крест на идее третьего тома): ведь на данный отрезок времени приходится создание всего гигантского автобиографического повествования гениального кота; далее: прямым текстом сообщается, что детородного, так сказать, возраста достиг не только сам Мурр, но и его дочь Мина, на девичьи прелести которой он так сладострастно раскатал свои усы. Автор статьи не знаток кошачьей физиологии, но, думается, даже минимум в полгода закрывает тему.
Ко всему прочему предполагаемое повествование лишается одного из главных (если не главного) персонажей – Абрагама, который, оставив кота Крейслеру, отправляется в путешествие.
* * *
Далее двинемся по стопам Вальтера Гариха, который так изумительно определил в маменьки Крейслеру княгиню Марию, а в отца и мать Гедвиги маэстро Абрагама и Кьяру.
Крейслера касаться не будем: он сам достаточно убедительно рассказал о себе, а вот Гедвига… Не зря ведь упоминалось о «невероятно сложном и запутанном сюжете»!.. (И.Бэлза, стр.542).
Впрочем, «невероятно сложным и запутанным» роман является если прочитать его… один раз. Ну – два. На деле же он прост, как лепет ребенка.
Не будем скоблить потолок, добывая таким образом удивительные сведения о генеалогии героев, лучше примитивно обратимся к тексту и потасуем колоду цитат, которая, надо сказать, достаточно велика.
Итак, Гедвига.
«Дочь ее (Бенцон ПС) Юлия, выросла вместе с принцессой Гедвигой, и на духовное развитие принцессы советница оказывала такое заметное влияние, что принцесса казалась чужой в княжеском семействе, особенно разительно отличаясь от своего брата» (1-4-126).
«…лицо принцессы озарила некая странная для шестнадцатилетней девушки усмешка…» (1-6-135).
«Крейслер собрался уже немало подивиться таким престранным мыслям совсем еще юной принцессы (ей было лет семнадцать, – ну, самое большее – восемнадцать)…» (2-6-222).
Гофман не уточняет возраст Гедвиги, но из последующих эпизодов явно следует, что она старше Юлии:
«…принцесса вырвалась и бросилась к Юлии, которую она увидела невдалеке. Она прижала ее к своей груди … восклицая: «Это моя милая, любимая сестра, моя прекрасная, чудная Юлия!»» (2-8-247).
«…моя милая, нежная подруга: нет! Ты мне больше, чем подруга. Ты – моя верная сестра!» (3-8-333).
«Девочка, останься со мной, не покидай меня никогда – никогда!» (3-8-334).
В абзаце, из которого взята последняя цитата, Гедвига трижды называет Юлию девочкой. Прямое указание, что она должна быть старше Юлии как минимум на год. Старшую по возрасту «девочкой» не называют. Факт этот важен, запомним его.
Теперь обратим внимание на сцену, когда Гедвига, танцуя с принцем Гектором, лишилась чувств.
«Принц Гектор сам отнес лишившуюся чувств в соседнюю комнату и уложил на софу, где Бенцон натерла ей лоб какой-то крепкой жидкостью, оказавшейся под рукой у лейб-медика» (2-8-248).
«Княгиня знала, каким могуществом психического воздействия на принцессу прежде обладала Бенцон, ей было известно также, что этому психическому воздействию уступали также болезненные приступы подобного рода» (2-8-249).
«…принцесса вскоре пришла в себя, после того как Бенцон неустанно обращалась к ней с нежными словами» (2-8-249).
«…ранним утром Бенцон, которая бодрствовала над ложем принцессы…» (2-8-249).
А не кажется ли, что здесь мы видим мать, хлопочущую над своим заболевшим ребенком? «Законная», так сказать, мать упоминается всего пятью пустыми словами: «княгиня знала» и «ей было известно». Не кажется?.. Тогда продолжим тасовать колоду.
Принц Игнатий решил расстрелять из пушки (игрушечной) государственного преступника (птичку) и привел в исполнение приговор в комнате впавшей в каталептическое состояние Гедвиги. Пороху в пушке оказалось слишком много, принц обжег руки и захныкал, но громкий выстрел вернул Гедвигу к жизни.
Княгиня по этому поводу сказала: «Так и должно было случиться, и принцесса не скомпрометирована!» (3-4-301).
Реакция советницы Бенцон совсем другого рода: «Благодарение небесам, она спасена!» (3-4-302).
Дальше больше: «Когда лейб-медик объявил, что наступил кризис, и он надеется, что опасное состояние принцессы теперь уже скоро пройдет … княгиня проговорила менее участливо, чем можно было бы ожидать: «Хвала всевышнему! пусть мне сообщат о дальнейшем течении болезни»» (3-4-303).
А вот Бенцон: «…Едва она услышала о том, что случилось, как стрелой влетела наверх, в комнату принцессы, подбежала к кушетке, опустилась перед нею на колени, схватила Гедвигу за руку и уставилась ей в глаза…» (3-4-303).
И как прикажете понимать цитату из предыдущей четной главки: «По причинам, которые, быть может, чуть позже гораздо более прояснятся, бракосочетание Гедвиги и принца Гектора было пламеннейшим желанием советницы» (3-2-279).
Но какое ей дело, за кого выходит замуж дочь князя и княгини?! А тут не просто «какое дело», а «пламеннейшее желание»! «Пламеннейшим» может быть только желание пристроить за принца собственную дочь. Пристроила же она Юлию за дураковатого Игнатия! Ничего, что дебил, главное – принц!
Дадим слово маэстро Абрагаму: «…Юлия-Гедвига – я знаю это, для них были так искусно сотканы эти планы. … Я больше знаю о твоих проектах чем ты можешь думать, более знаю о твоих пресловутых планах устройства жизни, которые должны принести тебе покой, но увлекли тебя на путь позора, позора, позора, достойного кары!
Глухой нечленораздельный вопль, вырвавшийся из груди Бенцон при всех этих последних словах маэстро выдал ее внутреннее потрясение» (3-2-284).
Далее автор статьи признается, что весь вышеприведенный венок цитат, доказывающий кровное родство принцессы Гедвиги и советницы Бенцон, можно было бы и не сплетать, обойтись одной, все ставящей на свои места, частью беседы князя Иринея со своей советницей:
«Еще больше забот, чем принц, причиняет мне принцесса. Скажите, Бенцон, как это было возможно, чтобы мы произвели на свет дочь с таким странным характером, и более того – с этой удивительной болезненностью, которая сбивает с толку даже самого нашего лейб-медика?!» «И мне, – ответила Бенцон, – организм принцессы кажется непостижимым. – МАТЬ ВСЕГДА БЫЛА ЗДРАВОМЫСЛЯЩЕЙ, РАЗУМНОЙ, СВОБОДНОЙ ОТ ВСЯКИХ ЧРЕЗМЕРНО ЯРОСТНЫХ И ПАГУБНЫХ СТРАСТЕЙ» (Подчеркнуто автором статьи) – Последние слова Бенцон произнесла тихо и глухо про себя, причем потупила взор. «Вы имеете в виду княгиню?» – спросил князь с ударением, ибо ему казалось непривычным присоединять к слову МАТЬ титул КНЯГИНЯ (Подчеркнуто Гофманом).
–Кого же еще, – напряженно возразила Бенцон, – кого же еще я могла иметь в виду?» (3-8-341).
Интересно, как возможно, прочитав данный отрывок, записать Гедвигу в дочки Абрагама и Кьяры? Загадка не для слабого ума…
Может показаться, что данной теме уделено слишком много внимания, к ущербу других загадок отрывочного повествования. Не много. Потому что это единственная, не так уж сложная загадка, остальные – производные от нее и еще менее сложны.
Загадка под названием «Анджела Бенцони», несчастной жертвы подлого ревнивца?
«Наконец он (князь ПС) негромко пробормотал: «Анджела! Все еще нет никаких следов? Вовсе исчезла?»
–Да, именно так, – ответила Бенцон, – и я боюсь, что несчастное дитя стало жертвой чьей-то подлости» (3-8-344).
Не странно ли, что эпитеты, которые приводит Бенцон, абсолютно точно отражают характер неаполитанской трагедии: «несчастное дитя», «стало жертвой», «чьей-то подлости»?..
О разговоре князя с Абрагамом: «Я говорил об Анджеле, открыл ему все…
–И он сказал на это что-нибудь? – напряженно спросила Бенцон.
…он, улыбаясь, объявил, что он уже давно все знает и пребывает в надежде, что, быть может, в самое ближайшее время выяснится, где находится Анджела. Тогда развеются кое-какие обманы, исчезнут кое-какие обольщения.
–Так, – проговорила Бенцон, и губы ее дрожали, – так выразился маэстро?
–Клянусь честью, – подтвердил князь, – так сказал он» (3-8-345-346).
И здесь, и в разговоре с Абрагамом (см. цитату 3-2-284) Бенцон охватывает неодолимый ужас, а почему? Ведь если Анджела Бенцони ЕЕ дочь, то всякое известие о ней должно радовать, а не вселять страх, даже факт ее гибели давал ей мощное орудие шантажа князя, дабы он был более сговорчивым в вопросе бракосочетания Игнатия и Юлии: «Сознайтесь, ваша светлость, ведь было ужасно жестоко, что вы велели оторвать ваше дитя от материнской груди, отправили его в безутешное изгнание!» (3-8-344).
Но совсем другое дело, если Анджела Бенцони была не дочерью Бенцон и князя, а дочерью князя и княгини! Здесь в перспективе маячила тюрьма, на что весьма эмоционально намекнул еще маэстро Абрагам .
Чтобы разобраться в этом уголовном деле, попробуем разрешить следующую загадку, которую, черного юмора ради, назовем «Загадкой двух старух».
Из вынужденной исповеди Крейслеру бывшего принца Антонио, брата Гектора, а ныне монаха Киприана:
Старуха номер один: «…Бегает себе за первыми встречными девками, а ведь мог бы теперь лежать в объятьях прекраснейшей принцессочки!»
Киприан: «И тут я заметил старуху-ЦЫГАНКУ (подчеркнуто автором статьи) в лохмотьях…» (4-4-423).
Далее. Киприан: «…мой банкир, каждые полгода получал … перевод на значительную сумму, предназначенный для той самой прелестной дамы. Ее звали Анджела Бенцони, а старуху – госпожа Магдала Сигрун» (4-4-424).
Банкир Киприану: «…невозможно отыскать более верную и более заботливую няньку, чем старуха, которая, кстати, прибыла в Неаполь вместе с Анджелой, когда той едва минуло два года» (4-4-425).
Из сообщения аббата Хризостома Крейслеру: «Маэстро Абрагам находился тогда в Неаполе под именем Северино. Он хотел отыскать следы исчезнувшей Кьяры … когда ему повстречалась на пути та старуха-ЦЫГАНКА по имени Магдала Сигрун. … Старуха обратилась к нашему маэстро, когда случилось самое ужасное» (4-4-427).
Невозможно представить, чтобы Бенцон не знала Магдалу Сигрун, наверняка она лично определила ее в спутницы и няньки маленькой девочке, отправляя ту в «безутешное изгнание». И к кому, как не к своей госпоже, должна была отправиться верная служанка, когда Анджела погибла? Так что Бенцон были отлично известны все перипетии неапольской драмы, но, как видно из повествования, почему-то не очень огорчали ее, хотя смертельно пугало, что «развеются кое-какие обманы» (см. 3-8-346).
Старуха номер два: «…на каменной лавке, стоящей под кустом бузины, сидела какая-то женщина, закутанная в темные ткани. Как только Гедвига увидела ее, она воскликнула, полная радости:
–Спасибо тебе, приснодева, и спасибо всем святым, она здесь! – и пошла, будто к ней внезапно вернулись силы, пошла высвободившись от Юлии, к этой женщине, которая поднялась и глухо сказала: «Гедвига, бедное мое дитя!» … «Женщина нежно убрала пряди волос со лба Гедвиги, затем ласково прижала к нему руки и заговорила медленно и тихо на каком-то языке, которого Юлия никогда не слыхала …» (Гедвига уснула, ее унесли в замок, наутро проснулась исцеленная. Юлия спросила ее, кто эта женщина. ПС) «–Я не знаю этого, … один единственный раз в моей жизни видела я ее до сих пор. … я однажды, еще ребенком, тяжело заболела и врачи приговорили меня к смерти. И вот тогда она сидела ночью у моей постели и убаюкивала меня, как давеча, и я … пробудилась совершенно здоровой. … Несомненно, что с этой женщиной связана какая-то тайна … мне думается, что углубляться в нее попросту опасно!» (Все изумлялись выздоровлению принцессы. ПС) … «Однако же советница Бенцон пробормотала себе под нос: «Гм! Старуха приходила к ней – ну, что ж, пусть на этот раз это ей сойдет с рук!» (2-8-254-255).
И с этой старухой знакома Бенцон! Но, уменьшив количество «не очень-то котов», следует уменьшить и количество старух: их всего одна. К тому же намек на язык, «которого Юлия никогда не слыхала», имеет цену только в одном случае: если это язык цыганский. Французский или итальянский она узнала бы.
Уголовная ситуация здесь проста, как дверь. У князя Иринея почти одновременно родились две дочки, одна законная, другая – дитя любви. Люди голубых, так сказать, кровей чинились той голубизной только в матримониальном аспекте, а в выборе кормилиц своим младенцам являлись убежденными демократами, т.к. у кормилиц ценилось не происхождение, а здоровье и молоко.
Бенцон, умная, хладнокровная, дальновидная авантюристка нашла и кормилицу и няньку (наверняка это была одна женщина: ведь если на момент повествования «старухам» было по пятьдесят лет, то на время младенчества Гедвиги и Анджелы – чуть больше тридцати, самый сок! Да и что значит – «старуха»? Смуглая и черноволосая цыганка может казаться гораздо старше своей белокожей и голубоглазой сверстницы).
Магдала Сигрун, повинуясь своей хозяйке, переменила девочкам пеленки; если бы княгиня сама кормила ребенка она могла бы заметить подмену, но где там!.. Слуги, няньки, кормилицы – они-то на что?!
Если Магдала Сигрун отправилась с Анджелой Бенцони в «безутешное изгнание» когда той исполнилось два года, то значит, что два года она была нянькой-кормилицей у обеих девочек и душевно привязалась к обеим: «Гедвига, бедное мое дитя!» И когда Гедвига в детстве опасно заболела, только Бенцон могла срочно вызвать добрую колдунью-целительницу.
Последняя, самая незамысловатая тайна: куда и зачем собрался путешествовать маэстро Абрагам?
Князь: «И разве не было все проделано так, … что его таинственной Кьяре не был устроен открытый процесс, а что ее без лишнего шума схватили и вывезли за пределы страны …» (3-8-345).
Бенцон, после того, как Абрагам произнес имя Кьяры: «… и я еще берегу тайны, знакомство с которыми было бы для вас необычайно ценным, да, весьма возможно, что я, пожалуй, из чувства симпатии оказала бы вам такую услугу, о какой вы даже и не думали» (3-2-284).
Последние строки романа, из письма Абрагама Крейслеру: «Обо мне, о той звезде упования, которая взошла надо мной …» (4-4-428).
Какая звезда упования могла взойти над бедным маэстро кроме надежды обрести свою Кьяру?.. В обмен на «звезду упования» Абрагам сложил оружие, да и к чему теперь стало воевать? Юлия – соломенная супруга придурка Игнатия, Иоганнес Крейслер, «гонимый – одному небу известно, какими фуриями ада» умчался неизвестно куда, Анджелу не воскресишь.
Подтверждением такого рода событий могут служить строки из бессмертного творения кота Мурра, где он, рассказывая о посетителях своего хозяина, пишет: «И только двое называли его просто «милейший»! Это были – долговязый сухопарый господин в штанах цвета зеленого попугайчика и белых шелковых чулках, а также маленькая толстуха – черноволосая, со множеством колец и перстней на всех пальцах. Господин сей, впрочем, был князем, а толстуха – всего лишь еврейской дамою» (1-1-107).
Выше говорилось, что «финалом двухтомного романа является вторая главка первого раздела первого тома», теперь можно допустить, что намек на финал есть и в первой, «кошачьей» главке. Иначе зачем в своем шедевре поместил кот эти совершенно ненужные сведения?
На обрубленную по экватору «Тайну Эдвина Друда» Диккенса не так уж трудно написать дюжину продолжений, что и пробовалось сделать, там, безотносительно к литературной составляющей, удачной или нет, логическую составляющую сюжета представить можно, но, пытаясь мысленно смоделировать третий том «Житейских воззрений…» автор статьи упирался в глухую стену. И о попытках подобного рода ему ничего не известно.
Булгаковские Коты, Мастера, Маргариты, невиданные генеалогические древеса – алеаторика, но никак не музыка веских классиков.
«Невероятно сложный и запутанный сюжет…» А может просто надо было внимательней перечитать роман?.. Раз эдак пять-шесть?..
* * *
Порочный метод считать (и доказывать!), что писатель под копирку воспроизводит на бумаге события реальной действительности: от Юлии Бенцон и Крейслера до Юлии Марк и Гофмана – как от Земли до Луны.
Гофман – музыкант. Исполнитель и композитор. Написал симфонию. А в сонатном аллегро симфонии в обязательном порядке звучат две темы: главная и побочная. Если дирижер, работая над симфонией, будет игнорировать главную тему и «вылизывать» только побочную, то такого дирижера вытолкают взашей.
В симфонии «Житейские воззрения кота Мурра» опус кота – главная тема, энциклопедия (пользуясь метафорой Ф.Тютчева) «бессмертной пошлости людской». Но в силу своей жанровой специфики (мемуары) он вынужденно имеет единообразный (не однообразный!) характер. Хотя кот и проявил свое феноменальное литературное дарование, читать сплошную ленту его повествования не очень легко.
И вот, благодаря «вандализму» кота и «разгильдяйству» издателя, добропорядочные мемуары постоянно перебиваются «обрывочными» и «незаконченными» эпизодами другого повествования, где кроме мяуканья, тявканья и рычания котов, пуделей и левреток в людской ипостаси, звучит волшебная музыка и живут другие герои: Крейслер, Юлия, Абрагам, Кьяра, Магдала Сигрун, отец Гиларий и аббат Хризостом из бенедиктинского аббатства. Побочная тема симфонии под названием ЖИЗНЬ!..
Побочная же тема книги трактуется как главная и начинается возня вокруг мифического третьего тома, который, дескать, и должен расставить все точки над «и».
Но главная тема завершилась на траурном извещении о кончине кота Мурра и как теперь должен выглядеть заветный том? Такой же, но уже сплошной вереницей «макулатурных листов» или единым связным повествованием?.. Нелепые и смешные вопросы. Впрочем…
Повторим часть вышеприведенной цитаты: «…быть может, в последней ненаписанной части этой лебединой песни великого писателя, сложные сюжетные узлы оказались бы так и нерассеченными» (И.Бэлза, стр.559).
Темна вода во облацех: если есть сомнения в действенности третьего тома по рассечению пресловутых узлов, то… Возложить надежды на четвертый том? Или лучше махнуть рукой на это безнадежное дело?.. Или вспомнить русского Крылова, Иван Андреевич который: «А ларчик просто (в данном случае не особо просто, но все-таки) открывался!»
Да и: писать главными темами два романа в виде слоеного пирога просто глупо. А Гофман хоть и безумец, но при этом один из величайших гениев литературы.