Олеся уже в который раз перевернулась на своей необъятной постели и скомкала ногами одеяло. Сон не шёл. После четырёх бокалов грога, и не этих современных почти безалкогольных версий, а настоящего, по рецепту 1745 года, прямиком от вице-адмирала Вернона, где ром явно доминировал, и после рассказов Томаса о призраках ей никак не удавалось провалиться в спокойный и безмятежный сон. То в висках начинала биться какая-то жилка, набатом отдаваясь в ушах, то хотелось пить, было то жарко, то холодно, то одеяло мешалось в ногах. В итоге Олеся плюнула на всё, встала и глянула на часы. Пол-четвёртого утра. И даже таблеток снотворных нет, хотя куда уж там, мешать с алкоголем. Она открыла окно и пару минут с наслаждением вдыхала бодрящий ночной воздух. Вскоре в комнате посвежело настолько, что ей пришлось накинуть рубашку и джинсы. Нет-нет, надо спать, завтра уже приедет группа из Ротбери, и придётся включаться в работу. Надо просто волевым усилием заставить себя закрыть глаза и уснуть, чёрт побери.
Она села на подоконник, обхватив руками колени. Ночью даже её симпатичная светлая комната выглядела иначе, будто над ней распростёр крылья громадный филин (почему филин? господи ты боже, вот так наслушаешься... правду говорил сэр Хэмфри, наслушаешься и не заснёшь, и в голову чёрти-что полезет...). За окном клубилась туманная ночь, ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, и от этого Олесю тоже пробирал странный холодок между лопаток. Внезапно её охватил беспричинный приступ клаустрофобии, спальня показалась маленькой и тесной, а потолок словно падал на неё, грозя раздавить, расплющить, раздробить кости, как в камере пыток. Олеся дрожащей рукой утёрла вспотевший лоб. Да что ж такое. Она слезла с подоконника и подошла к двери. Да, надо просто пройтись по коридору туда-сюда, немного успокоиться и всё-таки попытаться заснуть. Просто пару минут в коридоре. Да. Точно. Так будет лучше. Она нажала на дверную ручку.
Коридор левого крыла Чиллингема был длинным, широким, с взмывавшими вверх потолками и совсем без освещения. Сэр Хэмфри говорил, что полностью замок освещался только на время проведения свадеб или иных торжеств, когда в нём останавливалось множество гостей. А включать во всём крыле электричество ради одной обитаемой комнаты мистер Уэйкфилд счёл излишним, да он и не рассчитывал, что Олеся пойдёт ночью гулять по замку.
Она накинула на плечи шерстяной палантин с кисточками, натянула мокасины и осторожно, стараясь не скрипеть дверью, вышла в коридор. Идти приходилось чуть ли не на ощупь, огромные окна хоть и не были занавешены, но безлунная ночь не оставляла свету ни единого шанса. Олеся внезапно пожалела, что не взяла фонарик. Пол, конечно, здесь ровный, но вот найти потом бы свою комнату... Она старалась идти бесшумно, гулкая тишина почему-то заставляла втягивать голову в плечи и дышать медленно и через раз. А вдруг она и впрямь увидит призрака? От этой мысли волосы Олеси встали дыбом и кожа покрылась мурашками. Здесь, в этих чёрных ночных галереях, где мрак ночи мешался с мраком вековечных стен, это уже не показалось ей невозможным. Слишком уж уверенно Томас Линсдейл вчера рассказывал ей на балконе эти дикие истории. Конечно, он утверждал, что у каждого привидения здесь своё место жительства, ну а кто знает, как оно на самом деле? Он что-то говорил о сотнях замученных здесь людей, прямо здесь, в этих стенах. Олеся нервно сглотнула. Это всё её впечатлительность. Линсдейл хороший рассказчик, недаром читает лекции на историческом факультете Кембриджа, ничего удивительного, что в его исполнении эти предания словно обрели плоть.
Внезапно она замерла. Ей почудилось? Нет, у дальнего окна, почти на грани видимости, или нет... Нет-нет... Но ошибки быть не могло: в самом конце коридора, около распахнутого окна стояла фигура. Высокая стройная фигура, кажется, мужская, но Олеся не стала бы утверждать наверняка. Ноги словно приросли к полу. Что это? Кто здесь может быть? В горле у Олеси пересохло от страха. И когда фигура обернулась и направилась прямиком к ней, она только зажмурилась, не в силах унять бившую её дрожь.
— Что вы здесь делаете? — Голос Линсдейла раскатом грома ударил ей в уши. — Что, чёрт побери, вы здесь делаете?
Она приоткрыла глаза, с трудом восстанавливая дыхание. Линсдейл. Не призрак, не привидение, гуляющее по ночам в тёмных коридорах, а человек, из плоти и крови. Она осторожно, стараясь не стучать зубами, выдохнула.
— Что вы здесь делаете? — повторил Томас, и в голосе его Олесе почудилась смесь волнения и ярости. Она как могла небрежнее пожала плечами:
— Я не могла заснуть и решила немного погулять по коридору.
— Вы с ума сошли? Немедленно возвращайтесь к себе. Господи, вот не ожидал от вас подобного легкомыслия.
— Да в чём дело? Вы же сами бродите тут...
— Бессонница — мой бич, — криво усмехнулся Линсдейл, — хорошо, если удаётся вздремнуть хотя бы на два-три часа. Но это всё мелочи, а вот вы сейчас вернётесь в свою комнату и постараетесь заснуть. Слушайте, Олеся, я не собираюсь с вами шутки шутить. Я могу бродить здесь, как вы выразились, хоть сутками, я вырос в этих стенах. А для вас подобные прогулки могут обернуться большими неприятностями. Давайте-ка оставим все разговоры на завтра, а сейчас я провожу вас в вашу комнату. В таких потёмках вы запросто пройдёте мимо.
И тут Олеся разозлилась. Душный, липкий страх, охвативший её поначалу, исчез, оставив место раздражению и досаде. Да с какой стати этот лощёный хлыщ, будь он трижды сэром и пять раз — президентом Королевского исторического общества, будет указывать ей, как проводить ночные часы? Если уж он такой весь из себя учтивый и благородный до фригидности. Сам же шастает тут, как привидение, пугая добропорядочных девушек чуть ли не до обморока. Олеся вызывающе задрала подбородок:
— Я хотела получше прочувствовать атмосферу этих стен. Ночью они выглядят очень таинственно и притягательно. Я хочу к завтрашнему дню как следует проникнуться этим ощущением и...
— Завтра вы будете отдыхать, гулять по парку и наслаждаться жизнью. Дядя Хэмфри прекрасно справится с ролью рассказчика, он в этом весьма преуспел. Сожалею, что не предупредил вас раньше, думал сказать с утра. Так что можете спать хоть до обеда, я оставлю Саймона в вашем распоряжении. Вам всё понятно? И давайте больше не будем препираться. Я не умею спорить с женщинами, поэтому просто прошу вас вернуться к себе. Идите за мной.
Ну ладно, думала Олеся, плетясь за своим провожатым по холодному коридору, ладно же. Хорошо-хорошо, конечно же, она сейчас закроется в своей комнате... посидит минут двадцать, чтобы Линсдейл уж точно свалил в другое крыло, и тихонечко выберется наружу. Её отчего-то охватил странный азарт. Раз уж все замковые привидения оказались сэром Томасом Стэнли Линсдейлом собственной персоной, то ей вряд ли что-то будет грозить. Немного непонятно, с чего он так завёлся, Олеся никогда не видела Томаса в таком бешенстве, но упрямая натура гнула своё. Хочет посадить её под замок? Фигушки. Ещё ни один мужчина не смел распоряжаться Олесей Колчановой, как своей собственностью, и мистеру Линсдейлу тоже не судьба. Где-то очень глубоко в душе внутренний голос говорил Олесе, что всё её упрямство происходит исключительно из-за безразличия к ней племянника сэра Хэмфри, безразличия тем более обидного, что такой облом случился у Олеси впервые. Она закусила губу. Ну-ну, погоди, дай время только. Исследую этот чёртов замок вдоль и поперёк, сэр Хэмфри, между прочим, ни словечком не обмолвился, что здесь нельзя гулять по ночам. Раз уж больше нечем заняться... Она шла за Томасом, прикидывая, куда она засунула фонарик и в каком кармане сумки лежит план замка.
Около Олесиной двери они остановились.
— Вот вы и на месте, — сообщил историк, делая приглашающий жест, — прошу вас. Позвольте пожелать вам спокойной ночи.
Он равнодушно коснулся её руки сухими губами и быстро пошёл прочь, не оборачиваясь.
Олеся осторожно прикрыла дверь, включила в комнате свет и начала рыться в сумке. Ага, вот и фонарик. Надо будет поставить его на зарядку, пока она выжидает тут у моря погоды. План... план... господи, ну почему в этом бауле невозможно ничего найти с первой попытки? Это что? Нет, это Бивер-Касл. Чёрт, неужели она не взяла его? А, нет. Ф-фух. На самом дне, кто бы сомневался. Олеся положила карту в карман джинсов, села на кровать и задумалась. В принципе, если исключить Томаса, ей вряд ли стоит опасаться быть замеченной за ночным променадом. Персонал замка был приходящий, к шести утра, ночью в Чиллингеме, помимо сэра Хэмфри, Линсдейла и её самой, оставались только Саймон и пара слуг "на всякий случай", и все они мирно спят в своих постелях. Томас, наверно, уже вряд ли вернётся проверять, на месте ли Олеся (а мог бы, между прочим), так что с этой стороны опасность практически исключалась. Олесю захватил кураж. Ну куда бы пойти, чтобы как следует пощекотать себе нервы? Тем более, завтрашний день неожиданно стал выходным. Камера пыток! Наверняка закрыта, но можно хотя бы посмотреть на дверь. Олесе почти удалось убедить себя, что никакой призрак Мучителя Сэйджа ей не страшен. Да и нет никакого Мучителя. Ну, то есть, был, но перестал быть путём повешения. А у мёртвых нет власти над живыми. Так она подбадривала себя, сверяясь с планом и спускаясь на нижний этаж. Ей вспомнилось взволнованное лицо Линсдейла, взволнованное и какое-то измождённое, будто он провёл без отдыха несколько дней, под глазами круги, закаменевшие словно от безмерного напряжения скулы, холодный, остановившийся взгляд. Ну и что, сам же говорил, что у него бессонница. Аристократическое вырождение. Она спускалась по массивной каменной лестнице, поминутно бросая взгляды на карту. Так, теперь направо... а вообще не такая уж здесь и сложная планировка. Ещё пара поворотов, и она на месте...
Томас Линсдейл сидел на балконе Главного зала, уронив голову на руки и хрипло дыша. Ночная прохлада немного притупляла боль, но лишь до поры до времени. Опять. Опять это безумие, этот ужас, что не даёт закрыть глаза и провалиться в благословенный сон. Бесконечная пытка, что длится уже двадцать лет. Его сжигали заживо во внутреннем дворе Чиллингема, его распинали на дыбе, вколачивали в "испанский сапог", сажали на кол и разрубали топором на куски. И каждый раз перед ним возникала колченогая фигура с заросшим кудлатой бородой лицом, в грубой одежде и сапогах. В руках у Джона Сэйджа был то факел, то зазубренный нож, то клещи. И хоть он сам и его орудия пыток выглядели полупрозрачными, словно сотканными из сизой тени, боль, которую он причинял Линсдейлу, была самой настоящей. Расплата за залихватский кураж юности, глупую браваду семнадцатилетнего парня, решившего, что ему нипочём все эти предостережения дяди, все эти предосторожности, вся эта дурацкая замшелая история про каких-то призраков (господи, двадцатый век на дворе, а здесь, словно сто лет назад, люди боятся выходить по ночам из своих спален!). И вот теперь он каждую ночь в одиночку терпит пытки, которым Мучитель Сэйдж подвергал пленных шотландцев, каждую ночь его тело корчится от боли под тесаком этого мясника, обугливается в жадных языках пламени, тиски дробят кости, а зазубренный нож вспарывает грудь и живот. И пусть на его коже не остаётся ни следа, к утру рассудок уже заволакивает вязкая пелена безумия. Он помнил ужас в глазах дяди, когда тот обнаружил его лежащим ничком в пыточной камере, с остановившимся взглядом и почти бездыханным. С тех пор его зрачки навсегда превратились в две практически невидимые точки, а бессонница стала частью жизни. В пять утра Сэйдж растворялся в стылом утреннем мареве, и Томас забывался чёрным, болезненным сном. В Лондоне сила воздействия немного ослабевала, совсем чуть-чуть, но здесь, в Чиллингеме, он был абсолютно беззащитен. И спасения от этого кошмара не было. Уж это он знал наверняка. Единственное, что он знал наверняка.
Три раза сверившись с картой, Олеся убедилась, что она на месте. Надо признать, подвалы Чиллингема произвели на неё впечатление. Низкие потолки, кольца для факелов, истёртые каменные ступени... всё как в исторических книгах про ужасы средневековья. Фонарик давал мало света, аккумулятор садился, но Олеся успокаивала себя тем, что дорога назад всегда проще. Она стояла перед массивной дубовой дверью, окованной железом, с ручками в виде ощерившихся львиных голов. Б-р-р... действительно, жуткое место. Там, за дверью, словно наяву чувствовалось тяжёлое дыхание смерти. Олеся призналась себе, что явно погорячилась в своём желании осмотреть пыточную камеру, но её извечное упрямство не позволяло ей повернуть назад. Нет уж. Она сама, без провожатых, нашла это место, сорок минут петляла по замковым галереям в поисках нужного поворота, ни разу не сбилась и что, теперь вот так запросто взять и повернуть обратно? Голос Линсдейла в голове рявкнул ей убираться прочь, но она только показала язык кромешному мраку перед собой. Вот ещё. Она приблизилась к двери и осторожно потянула за львиную голову.
Внезапно Томаса отпустило. Он замер, не решаясь поверить. Ещё только четыре часа, о, он научился определять время с точностью до минуты... но Джон Сэйдж исчез, исчез так быстро, словно его что-то спугнуло. Линсдейл откинулся на спинку стула, дрожащей рукой утирая холодные капли пота со лба. Но что же случилось? Ещё ни разу за все двадцать лет призрак палача не оставлял его в покое раньше отведённого срока. Томас закурил, едва не сломав сигарету непослушными пальцами, и закрыл глаза, пытаясь проанализировать ситуацию. Ничего не бывает просто так, это он знал точно, и если Сэйджа нет с ним, значит, он где-то в другом месте. Известно, в каком. Но почему? И тут у Томаса Стэнли Линсдейла словно граната в голове разорвалась. Он вскочил и опрометью ринулся в глубину замка.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/03/2598