51
9 сентября
Здесь можно снова сделать краткий ретроспективный обзор исторического движения конфронтации Неба и Земли. Точка исторического исхода – в событии греховного отпадения Земли от Неба. Человеческим наполнением задающего ход истории отпадения является библейская сцена грехопадения в лицах одной-единственной человеческой пары Адама и Евы. Смысл вкушения плода с древа познания добра и зла, производящего их различие, сводится к дедуктивному извлечению злого Закона из доброй Благодати. Итогом изгнания из небесного рая Эдемского сада на грешную землю становится замыкание человеческого существа в жесткие рамки ветхозаветного Закона. Вершина и центр фиксации Закона случается в теоретическом локусе именования Моисеем Бога суждением «Я есмь Сущий», шифруемым в тетраграмматон Яхве. Это учреждающее монотеизм суждение – безусловный прецедент возгосподствования логической формы в её земной закономерности над мистическим Логосом в его небесной благодатности. Географически рядом с этим, но хронологически чуть позже случается феномен греческой философии, развивающийся пока в рамках языческого политеизма. Возникая в результате аналогичного отпадения «закономерного» рационального логоса от «благодатного» мистического мифа, греческая философия в свой ранний досократический период в лице Гераклита заявляет о всеобщности единоличного Логоса как высшего начала и меры человеческого присутствия. Логос Гераклита, парадоксально возникший задолго до инициативы христианского Логоса, был впоследствии с ним зарифмован. Однако почти сразу досократическая философия впадает в субъективизм софистической релятивности, в соответствии с которой, по софисту Протагору, «человек – мера всех вещей». Спасение из хаоса субъективной мнительности философ Сократ видит в учреждение всеобщих правил человеческой коммуникации. Её главной мерой является теперь сцена диалога, чья диалектическая доказательность гарантирует всеобщую признаваемость и транслируемость её итога в качестве рождающейся в споре истины. Диалектический характер «синтеза» истины, имеющей свойство всеобщей эквивалентности, заимствуется Сократом из практики рыночного торга, на весах которого «тезис» товарного предложения приходит в равновесие с «антитезисом» оценивающего спроса. Причём характерно, что исключительным полюсом равновесия «внутреннего», субъективного желания и «внешнего», наличного предложения оказывается однополярность цены в земном выражении денежного эквивалента. Равно принимая диалектический характер истины, два последователя сократовской инициативы – Платон и Аристотель – осуществляют, тем не менее, диаметрально противоположные изводы из неё.
Мистическая философия Платона цепляет весы сократовского спора к Небу, делая их центром тяжести идею Блага. Полагая безусловной и абсолютной инициативой мира земных вещей мир небесных идей, Платон заключает мир в треугольную рамку триады вечных ценностей Красоты, Истины и Блага. Вершиной платоновского треугольника при этом является небесное божественное Благо, что абсолютом своей вечности гарантирует, в том числе, бессмертие человеческой души в силу её причастности к нему. Но уже на страницах платоновских диалогов начинают вызревать плоды будущей логики Аристотеля. Именно в идеализме Платона случается прецедент противопоставления качественного субъекта и количественного предиката. И, выхватывая эти первые структуры рациональности, в противовес мистической экзальтации Платона Аристотель синтезирует рационалистическую форму философского высказывания о мире. Он опирает весы сократовской диалектики на Землю в том, что окончательно делает мерой философского высказывания рамку логического суждения как необходимой связи субъекта и предиката. Своим логическим органоном Аристотель жестко сцепляет элементы логической меры теоретизирования и человеческой коммуникации. Такая мера теперь выстраивается как умозаключение, делающее вывод из контраста двух – большой и малой – посылок. Большая посылка производит предметный предикат, в пустоту периферийной неопределенности которой отправляется небесное имя в его мистической наполненности. А с ним туда отправляется и платоновская идея, понимаемая, прежде всего, как имя. То есть, в онтологическом смысле предикат как итог большой посылки – это благодатный, именной, а значит небесный предикат. В разрез с мистической неопределенностью большой посылки Аристотель отводит главную роль малой посылке по причине того, что в ней происходит определение и обоснование субъекта как уже земного субъекта. Такое определяющее обоснование земного субъекта случается по способу закономерного отождествления с самим собой: А есть А. В отличие от небесной неопределенности предиката в силу его мистической референции учреждаемый малой посылкой земной субъект обладает рациональной определенностью в качестве самообосновываемого центра округи предиката. Отличаемая от благодатной несамотождственности предиката закономерная самотождественность субъекта исполняет всё логическое законодательство в совокупности законов тождества, противоречия, исключенного третьего. И уже на уровне вывода умозаключения субъект, отсчитывая себя от учреждаемого самим собой центра, субъект восходит в закономерное и необратимое господство над периферийным предикатом. Онтологическим смыслом логической центральности субъекта является концепция Субстанции. В аристотелевской онтологии тяжесть рационально определенного подлежащего-субъекта как земной Субстанции закономерно перевешивает легкость мистически неопределенного сказуемого-предиката как небесного Блага. То есть, центральная тяжесть Земли перевешивает периферийную легкость Неба.
После мистического события явления Христа, полностью воплотившего собой небесный Логос, продолжившаяся традиция онтологического высказывания с необходимостью стала воспроизводить лексику и логический порядок античной теории, сложившейся трудами язычников Платона, Аристотеля и других. Прежде всего, воспроизводя ходы благодатного наследия мистической философии Платона, Отцы христианской Церкви, как западной, так о восточной, в том числе и Святители Православия – Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст – достигли высоты патристического богословия. Но спустя какое-то время христианское богословие Запада уже в условиях состоявшегося раскола на православие и католицизм начало мигрировать от Платона к Аристотелю, постепенно отдавая предпочтение казуистической закономерности логического формализма перед благодатным содержанием Христова Логоса. Кульминацией этой захваченности Логоса логикой становится знаменитый схоластический спор между реализмом и номинализмом. Суть этого конфликта сводится к контрасту между благодатным небесным Именем, мистически эманируемым Богом, и закономерным земным понятием, логически дедуцируемым в пределах только человеческого разума. Несмотря на догматическое признание номинальной правоты реализма со стороны клира Католической церкви, реальная победа иронически досталась номинализму, что показало дальнейшее движение европейского разума. Закат небесной Божьей души на излете средневековья шёл в параллель рассвету реанимируемой эстетикой Возрождения земной плоти. Это означало очередное торжество аристотелевской онтологии Земли над платоновской онтологией Неба. Но это уже была христианская редакция аристотелизма. За 1000 лет европейская гуманитарная теория обогатилась концепцией «личности» в виде индивидуальной самобытности человека. Происходя от абсолюта божественной Личности, человеческий субъект не чужд свойству Её уникальности. Оставалось совершить только один шаг, чтобы замкнуть мистическую абсолютность Бога на субстанциальную центральность, спроецировав её на карту человеческого субъекта. Его-то и совершает Декарт, учреждая в опоре на онтологику Аристотеля центральность самого человеческого субъекта: Я мыслю = Я мыслю ; Я существую. Антропоцентризм Нового времени окончательно заключает растянувшийся на 2000 тысячи лет онтологический силлогизм. Противопоставляя большую посылку, индуцирующей предикат в его небесной неопределенности, малой посылке, дедуцирующей субъект в его рациональной самотождественности, этот силлогизм в итоге учреждает логически необратимое господство земного субъекта как Я-тела над неопределенным небесным предикатом как Мы-душой.
Полномасштабная фиксация онтологической однополярности Я-тела совершается в трансцендентализме Канта. Последовательно переходя с одного уровня на другой, Кант со всем германским тщанием выделяет преимущества трансцендентального субъекта. На уровне чувственности субъект удостоверяет себя в переживании предикатного чувства, чья неопределенность, тем не менее, обладает своей единичной наличностью, в том что она просто непосредственно есть. На уровне рассудка субъект достигает тождественности субъектного понятия, чья рациональная определенность своей системной всеобщностью превосходит хаотичность всякого единичного чувства. И на уровне практического разума дедуцируется необратимое превосходство само-ценности субъекта воли над только оцениваемым объектом этой самой воли, по тому же принципу, по какому цена причиняет оцениваемый товар. Трансцендентальная аксиология Канта фундирует весь порядок либеральной идеологии с её принципом автономной капитализации субъекта по объектному отношению к миру в его купле-продажной товарности. Не согласившись с онтологическим индивидуализмом либерального субъекта в философии XIX-го века состоялись онтологии Гегеля и Маркса, чья альтернативность сводилась к коллективизации субъекта: в одном случае – в нацию, в другом – в экономический класс. XX век под эгидой лозунгов «перехода от теории к практике» и «необходимости изменения мира» сконструировал три рукотворные цивилизации – сталинский СССР, гитлеровскую Германию, либеральные США. И, конечно, три этих конкурента должны были сойтись в смертельной схватке за право на идеологическое лидерство. И сначала по итогам Второй мировой войны случилось прекращение существования Третьего Рейха, потом падение СССР как проигрыш в экономической схватке с США. Каждая из этих цивилизаций выражала одну из сторон трансцендентального силлогизма, которым субъект выводится из Бытия. Так, советская цивилизация, реализуя онтологию Маркса, акцентировала «эстетическую», чувственную наличность субъекта в предикате предмета потребления-труда. Цивилизация Третьего Рейха, осуществляя онтологию Гегеля, ставила акцент на рациональной, «логической» определенности субъекта по свойству его национальной идентичности. Наконец, американская цивилизация, воплощая онтологию Канта, акцентировала и акцентирует «этический» принцип необратимости доминирования Я-субъекта над Ты-предикатом. То есть, так или иначе, все три социальных космоса трёмя разными акцентами дедуцируют одну и ту же реальность Я. И дедуцируют они его на основании общего знаменателя логически необратимого доминирования субъектного Я-тела над предикатной Мы-душой.
До недавнего времени весь мир пребывал в условиях Большой Америки, Pax Americana, в котором и весь геополитический Запад, и геополитический Восток (за исключением нескольких маргинальных режимов типа Северной Кореи), так или иначе, испытывал сильнейший ангажемент со стороны администрации США. И мы наблюдали доминирование американского земного субъекта над всем мировым небесным предикатом в геополитическом масштабе. Действительно, на какое-то время в мире состоялся «однополярный момент». И вдруг на наших глазах случилось, казалось бы, невозможное событие оказания сопротивления небесного предиката земному субъекту в виде США. Этим небесным предикатом стала путинская Россия, которая не только заявила о своих национальных интересах в отношении стран, находящихся в горизонте её внешнеполитической безопасности, но выразила решительный протест в адрес внешней политики США, что своим дурацким гегемонизмом за последние 25 лет превратили человеческий космос в полнейший хаос. Можно предположить, что в моменте столкновения американского субъекта с русским предикатом реально сбывается вся мировая история. Причём в разрез тому «концу истории», о котором с суетливой поспешностью заявил Френсис Фукуяма. Событие распада СССР было лишь фальш-финишем истории. Грядет иной её финал.
52
12 июля
Профессор замолчал, что вспоминая, и опять возобновил речь:
- Итак. Вот, я не случайно начал с кантовской пары синтетического и аналитического. Мы уже говорили, что синтетическое и аналитическое суждение образуют силлогизм. Причём в структуре силлогизма синтетическому суждению, как основанному на эмпирическом чувстве, отводится роль допущения, предположения: «допустим, что…». И я бы предположил, что в своей логической форме синтетическая связь субъекта и предиката соответствует такому типу связи как пересечение. В синтетическом суждении два понятия с неопределенными объемами пересекаются, и своим пересечением обнаруживают общую область. Собственно, они обнаруживают свой род, по отношению к которому оказываются его видами. Образование общей области обусловлено тем, что в синтетическом суждении субъект и предикат свободно меняются местами, и от этой перемены мест сумма суждения не меняется: «камень серый» или «серое каменно». Синтетическое суждение показывает, что оно всегда арифметическая операция горизонтального сложения. Субъект и предикат в синтетическом суждении онтологически равноправны, пребывая на одной горизонтальной оси равновесия. Синтетическое суждение – это еще свободная, добровольная связь двух имён. Здесь нет ни грана доминирования одного имени над другим. Другое дело – аналитическое суждение. Здесь нет ничего от былого равновесия. Ибо оно подчинено типу исключения. А принципом исключения выступает противоречие: «камень или тяжел, или это не камень», «человек или смертен, или бессмертен». Аналитическое суждение максимально категорично, исключая всякие полутона. Основанное на исключении аналитическое суждение линейно исключает всякую диаметральную диалектичность. То есть, оно осуществляет не противоположение, но противоречие: «А/не-А», «свой/чужой». Или – или. Третьего не дано. Вот, где фиксируется непреложный полюс железной необходимости. И что в аналитическом суждении, прежде всего, является железно необходимым? Определенность места субъекта и предиката. В аналитическом суждении субъект и предикат уже не могут поменяться местами. Здесь субъект жестко определяет предикат. А значит, однозначно доминирует над предикатом, пребывая сверху. Извлеченный из предиката субъект, вертикально восходит над ним. Аналитическое суждение – это всегда вертикальное суждение. Ты мне сейчас должна возразить, что, мол, Кант говорит, что, наоборот, в аналитическом суждении предикат представляет собой часть субъектного понятия как целого. Но с учетом контраста метафоры и метонимии мы можем представить дело так, что, напротив, субъект – это только, да, метафорическая и центральная, но только часть периферийного предиката как метонимического целого. И вот здесь, в аналитическом суждении в структуре онтологического силлогизма мы подходим к самой сути противоречия. Противоречие – это исключение субъекта как метафорической части из предиката как метонимического целого. И главным эффектом такого исключения становится трансформация метонимического имени в метафорическое понятие. Аналитическое восхождение, разделяя нечто неопределенное одно – назовём это Именем – на две части – центральную и периферийную, обращает центральную часть в субъект, а периферийную – в предикат. И здесь даже Кант нам не противоречит, говоря о некой изначальной смутности опознания субъектного признака в толще чувственного предиката. Словом, аналитическое суждение вычитает по способу исключения субъект из предиката и возносит его на господскую высоту, опрокидывая предикат под себя в рабскую низину. И, значит, аналитическое суждение – это арифметическая операция вертикального вычитания. Вот оно начало арифметики! И, да, зафиксируем прибыль: чувственный синтез – это сложение, рассудочный анализ – вычитание…
- Да, вы, акула бизнеса! – Иронично воскликнула я.
- Еще бы! Итак. Продолжим выстраивать траекторию онтологического силлогизма. Большая посылка – это нисхождение пересекающего, перекрещивающего сложения предиката. Малая посылка – это восхождение исключающего вычитания субъекта. Вывод – это подчиняющее подведение содержательного и метонимического предиката под господство формального и метафорического субъекта. Такой вывод – конституция задающего закон Центра: Я.
Задумавшись, Берклитц замолк, и тут же медленно заговорил:
- Нам надо договориться еще об одной вещи. Дело в том, что нам всегда приходится учитывать одно различие. Имеет место квадратная траектория последовательной линейности движения онтологического силлогизма, его образования во времени истории. Это – с одной стороны. А, с другой стороны, имеется внеисторическая, вневременная, синхронная модель онтологического силлогизма. Это как – различие волновой и корпускулярной теорий космологического вещества. Общим знаменателем является то, что и диахроничный, и синхронный профили силлогизма являются квадратами. Разница между этими квадратами в том, что в теоретическом плане силлогизм случается в пространственной одновременности, но его практическая реализация как реализация во времени, естественно, осуществляется постепенно, шаг за шагом, выстраивая последовательную траекторию. Причём эта траектория очеркивает всю мировую историю, которая демонстрирует свою эпохальную дифференцированность. Вспомним опять Моисеево «Я есмь Сущий». Мы утверждаем, что в этой тетраграмме в свернутом виде содержится вся история мира. «Сущий», отсылая к наличному существованию, определяет эпоху космоцентричной античности. «Я», именуя умозрительную сущность, обосновывает эпоху теоцентричного средневековья. «Есмь», выражая позицию нейтральной тождественности, предпосылает эпоху антропоцентричного Нового времени. Это – к примеру. Итак. Мы имеем два квадрата. Назовём квадрат синхронности диаметральным, а квадрат последовательности – линейным. И тут возникает интересная проблема диаметральный квадрат – это профиль симметричного деления круга пополам. При любом делении мы всегда получаем три элемента – две половины и границу их деления. Но квадрат – это четыре элемента. Спрашивается, где находится четвертый элемент диаметрального квадрата? А в линейном квадрате, как полагается все четыре элемента на своём месте. И вот, именно, наличие четвертого элемента как заключительного в линейном квадрате позволяет обнаружить то, что не хватает в трехэлементности диаметрального квадрата. Неслучайно, один квадрат оказывается диаметральным. К чему мы относим свойство диаметральности?
- К противоположности.
- Да, к противоположным частям деления. Мы говорим о диаметральном противоположении, о дихотомии. Какую фигуру имеет то, фигурой дихотомии чего является квадрат?
- Не знаю. Фигуру круга, что ли?!
- Конечно. Квадрат – это диаметральная дихотомия круга. Круг и есть тот четвертый элемент, которого не хватает диаметральному квадрату с его тремя элементами. Это круг полностью пребывает за пределами диаметрального квадрата, соприкасаясь с ним только в четырёх точках его углов. И. да, конечно, полюс пересечения диагоналей диаметрального квадрата есть центр этого круга. Собственно, до пересечения этих диагоналей этого центра не было. А еще возможна ситуация, когда этого центра снова не будет! Образующее центр пересечение диагоналей диаметрального квадрата представляет собой крест, который ставится на опоясывающем квадрат круге. Ставя крест на круге, да так, что одновременно центрирует круг, квадрат избавляется от этого ограничения, впадая в безудержность, беспредельность своего возгосподствования над кругом, продолжающегося до бесконечности. Фигурой доминирования квадрата над кругом является крест, чей бесконечный центр и является самим полюсом господства. Но ты поняла, что подразумевается под кругом и квадратом?
- Поняла. Круг – это Благодать. Квадрат – Закон. А центр, видимо, это полюс Я. Но я, убей Бог, не могу представить человека без Я…
- А Бога без Я можешь представить?
- Тем более.
- Но Бог и есть не-Я.
- Это, наверное, самое короткое определение Бога.
- Главное, что мы здесь вплотную подходим к проблеме негативности, которую пытался решить Хайдеггер. Я – эта та самая платоновская нехватка Блага. Вот она чистая негативность. Я – это тот избыток, которого не хватает Бытию для своего события. Ладно. Это всё лирические отступления. Продолжим. Распишем топику диаметрального квадрата. Он симметрично раздёлен пополам. Я не вижу онтологического различия между правой и левой стороной. И по привычке левостороннего письма я начинаю слева. Итак. Левая половина – это синтетическое суждение большой посылки с отношением пересечения субъектного Смотра и предикатного Показа. Это сторона визуальной объективации внешней товарности.
Берклитц достал из кармана пиджака блокнот, отлистал чистую страницу и ручкой нарисовал два пересекающихся круга, и продолжил:
- Правая сторона – это аналитическое суждение малой посылки с отношением исключения. И это сторона вербальной субъективации внутренней ценности.
И тут же изобразил противоположное отношение.
- Два этих отношения диаметрально противоположны. Строго между ними имеет место умозаключение. Фигурой умозаключения является парадоксальным совмещением двух предыдущих круговых отношения. И эта фигура соответствует отношению подчинения.
Берклитц снова внёс запись в блокнот.
- Обычно мы понимаем, что понятие с большим объемом подчиняет понятие с меньшим объемом. Но я бы поменял полюса местами. Пусть именно маленький кружок как центральный подчиняет большой круг как свою периферию. Это первый этап нашего анализа диаметрального квадрата. Теперь вопрос. Что объединяет все три отношения? А?
- Детский сад! – Возмутилась я наивностью запрашиваемого ответа, который, впрочём, не замедлила выдать:
- Отношение между двумя кругами.
- Так. А представленные варианты исчерпывают всё многообразие этих отношений?
- Конечно, нет! Этих отношения по формуле два в квадрате должно быть четыре. И четвертым отношением двух кругов является их совпадение в одном круге.
- Садись. Пять! Но я бы представил это отношение иначе. Простое совпадение нивелирует их контрастность. А здесь должна тонкая, едва уловимая граница. И выглядит это примерно так.
Снова был задействован блокнот.
- Примерно так. Это изначальный уровень отношения двух наших кругов в виде их баланса. И вот теперь я нарисую фигуру отношения, задаваемую умозаключением.
Берклитц продолжал:
- Мы привыкли, что в импликации типа «если А, то В» один антецедент и один консеквент . Но на самом деле любое умозаключение в своей импликативности одним антецедентом обосновывает два консеквента: «если С, то или А, или В». В умозаключении отрицательная дизьюнктивность малой посылки совмещается с положительной конъюнктивностью посылки большой. Спрашивается, а почему «то или А, или В»? От чего зависит этот выбор? От произвола субъекта, ищущего выгоду. Основание С, он же субъект, произвольно выбирает для себя следствие, оно же предикат, в зависимости от того, какой предикат ему выгодней: или А, или В, или ценностный, или товарный. Я понимаю, что свалил все в кучу порядок суждения, логический квадрат, структуру умозаключения. Но ни ничего надо немножко потерпеть. Итак. Диаметральный квадрат представляет поперечный, симметричный профиль онтологического силлогизма. Четвертый элемент его трёхэлементной структуры, находясь за его пределами, только угадывается. Но есть один признак, который однозначно указывает на наличие потустороннего трансцендентного круга…
- Это центр.