Это мой первый в жизни рассказ, написанный почти 20 лет назад
Поздней осенью 1993 года, холодным промозглым дождливым вечером, на берегу мрачного и неласкового в это время Финского залива, в смрадном, прокуренном гостиничном номере молча сидели трое командированных.
Всех их вместе объединял только понурый вид старых охотничьих псов упустивших верную хозяйскую добычу.
Выпить было нечего, сигареты закончились еще вчера, из еды оставался небольшой шматок сала и пара вареных вкрутую яйца. С деньгами также было не очень. Пустые бутылки на столе среди вонючих окурков, тяжелые вздохи, надсадные хрипы и незлобивые матерные ругательства слегка раскрашивали эту безрадостную картину.
Один из сидящих был хоть и молод, но грузноват и неряшлив, и было понятно, что собственная внешность его давно уже не интересовала.
Он был одет так же, как и все командированные перед сном - дешевое синее трико с отвисшими коленями, такого же качества мятая майка с короткими рукавами и облезлые зимние ботинки на босую ногу.
Большого размера округлая голова его была непривычно свешана в сторону правого плеча, левая рука безжизненно откинута, ноги неестественно подвернуты под стул. Все это, вместе с медленно затухающим взором говорило о том, что этот, неплохой, в общем-то, человек скорее уже спит, чем бодрствует.
И хотя Игорь еще не спал, было видно, что он давно уже смирился с тоскливой закономерностью этих пустых осенних вечеров и не ждет больше никаких в этот вечер неожиданностей.
Второй, с татарским именем Гализян, был одет в дорогой темно-вишневый костюм и белую рубашку со строгим галстуком. На голове его ладно сидела кожаная шляпа с модными полями, такое же пальто аккуратно висело на вешалке вместе с элегантным зеленым зонтом.
От Гализяна исходил аромат хорошего одеколона, а ботинки его были вычищены до блеска, чем в краях этих сроду никто не занимался. Простому хорошему человеку могло показаться, что и этот товарищ засыпает после тяжелого трудового дня.
Но так думать было бы большой ошибкой. Гализян не спал! Наоборот, он напряженно раздумывал, лихорадочно просчитывал варианты.
- Нет, ну вот зачем! Зачем мы сюда ехали! Ведь только за ЭТИМ! - вдруг прохрипел с кровати третий, по фамилии Ковалев. Несмотря на столь энергичное начало, он тут же умолк и вновь утупился в книжку.
Прошло не менее десяти минут, после чего он молча встал, доплелся до стола, долго раскуривал бычок, облегченно затянулся и надсадно откашлявшись продолжил:
- Нет, ну вот спрашивается? На хрена? - победно обвел остальных взглядом. - Ну, ведь даже в Эрмитаж ради сортира зашли! – зрачки Ковалева недопустимо расширились.
Остальные постояльцы покорно молчали и слушали.
- Нет!- распалялся Ковалев еще больше. - На вокзале - треснули? Треснули! В поезде - само собой! Утром - святое дело, день приезда! Потом на Невский - как же, пивка! Чуть прошлись - а тут вон и обед подоспел! Потом на электричку - там опять! Поселились, на залив вышли - ну тут уж как без этого! А сюда пришли - вот он тебе и ужин! Беспрерывно! Без передыху, же!
Ковалев разволновался, покраснел, даже стукнул себя кулачком в грудь. Потом безнадежно махнул рукой и завалился в койку. Книжка сама прыгнула к нему в руку.
- А вот сейчас и надо бы, да уж нечего теперь! – нелогично закончил он и выразился некультурно.
Наступила тишина. Прав был Ковалев, кругом прав. И насчет водки, и по Эрмитажу этому.
- Больше не пьем! - вяло объявил приговор Ковалев, и повернулся к присутствующим облезлым тощим задом.
- Совсем! - добавил он тихо.
Гализян вздрогнул.
- Дурак, э-э! Какой дурак, совсем, э-э! Пошли, Игорь улица, искать будем!
- Да куда идти-то? Ночь на носу! - зевнул Игорь и как-то по особенному лихо как умеют только толстые неповоротливые люди, дрыгнул вверх ногами, напрягся и в зверином полупрыжке внезапно легко развернул свой центнер к стенке.
За что сразу же получил пинок в зад.
- Ставай, казал! - прошипел Гализян и глаза его налились вечной ненавистью кочевника к оседлому.
- А чего я-то, а Ковалев?
- Остановка автобуса пошли! ТАМ будет! - наметил конкретный план сын степей и хмуро надвинул шляпу на мохнатые густые брови.
Когда вышли, уже совсем стемнело, было холодно и сыро, с залива задувал колючий обжигающий ветер.
- Страшновато как-то! - продолжил тему Игорь. - Все ж полдвенадцатого уже, а кругом ни души. Может, вернемся, а?
Ответа не последовало. Прошли на остановку, но там никого не оказалось. И, соответственно, ничего.
Все живое попряталось, все мертвое ожило. Деревья отбрасывали причудливые корявые тени, ветер страшно завывал меж валунов, общее мрачное настроение добавляла полная луна, вечная спутница маньяков и самоубийц.
- Ну, вот видишь! Никого! - приободрился Игорь. - Вернемся, Гализян, завтра найдем!
- Станция ехать нада! Там надем!
- На чем ехать-то, родной! - окончательно успокоился и даже улыбнулся Игорь. - Двадцать километров, да и столько ж назад! На чем ехать-то, рыбонька ты моя, Гализянушка! Да, ты погляди вокр...!
Дорога озарилась ярким неземным светом, как от НЛО. Там, где и днем-то хрен кого сыщешь, вдруг возникла целая "Волга", и что странно, тут же остановилась подле нашей парочки.
Дверца гостеприимно распахнулась и совершенно пьяный водила, беспрерывно икая и шатаясь даже в сиденье, молча выждал загрузку, вдавил газ в пол и понесся по пустынному приморскому шоссе.
Километров десять все скромно молчали. Командированным нечем было платить, а у водителя были серьезные проблемы со звукоизвлечением.
- Простите, товарищ! - в особо ответственные моменты Гализян пытался говорить вежливо, в том смысле, как он это понимал. - Станция, надо! Генерала стречаем, з поезд!
- 3 Москва! - мрачно добавил Гализян через пару минут. Неожиданно водитель встряхнулся как собака и мотнул головой.
- Ну, надо же! Заснул! - радостно сообщил он. - Надо же! Даже сон приснился. Вам куда, мужики?
- Станция, надо! Генерала стречаем, з поезд. Начальник з Москва! - автоматом доложил Гализян.
- Денег мало! - чуть тише добавил он. - Совзем нет!
Все замерли в тревожном ожидании.
Но хозяин "Волги" и тут промолчал. Видать опять заснул.
Вскоре впереди появились тусклые огни давно не мытых станционных фонарей. Путники слегка приободрились.
Гализян даже улыбнулся, если так можно назвать этот оскал. Машина притормозила. Пассажиры молча вышли, готовя стандартные фразы. Но "Волга" резко развернулась в обратную сторону, мелькнула на повороте и исчезла в ночи.
- А назад-то на чем? - окончательно обнаглел Игорь. - Тут ночевать!?
- Разберемся! - отрезал Гализян и не ко времени смело нырнул в чрево вокзала.
Наверное, когда-то давно, когда все это было финское, здесь царили основательность, чистота и уют. Степенные отцы семейства приходили сюда попить пивка, порассуждать о видах на урожай. А их дородные женушки пропадали тем временем в привокзальных лавках. А потом, они все вместе, в строго назначенное расписанием время, выходили поглазеть на какой-нибудь дальний поезд. А поезд и вправду проезжал мимо них именно в это время, и детишки с мамашами радостно махали паровозу и вагонам разно-цветными платочками.
Все это, наверное, и составляло тогда простое финское счастье.
За долгие годы ожесточенной борьбы за счастье простого чухонца многое здесь уже пришло в упадок. Закопченные потолки, замызганные окна, полуразрушенные стены, прописанные насквозь уборные, пьяные кое-где, да пара косопузых ментов в углу.
Все, как и везде по России.
Израненный неизвестностью Игорь, на свету и вовсе растерялся. Пока Гализян промышлял по залу, он забился в противоположный от ментов угол, как-то вмиг осознав и всю нелепость и абсурдность ситуации, и вид свой непрезентабельный.
Трехрублевое трико еще больше обвисло на коленках, а то немногое, что под ним еще осталось, вывалилось так, что пришлось прикрываться дрожащими руками.
Он еще не походил на бомжа, но было где-то близко. Вскоре и менты стали коситься, и только вялое понимание того, что он пустой совсем, да природная лень ментовская лишили Игоря удовольствия побывать, ко всему прочему еще и в местном вытрезвителе.
Вскоре появился запыхавшийся Гализян. По всему было видно, что он очень торопится. Это Игорю сразу не понравилось.
- Нашел машину обратно? – обозначил он слабую надежду.
- Все делал! - сообщил Гализян. - Звонил! Едем Гатчина! Там ждут. Как хорошо, бакнот зял. Ай, как хорошо, бакнот зял! Все договорился. Тебе тоже будет! Скорее бежим, последний уходит.
- Гализян? - тихо спросил Игорь, решивший хоть тут отыграться и сохранить лицо. - Давно хотел спросить тебя, суку татарскую, почему ты электричку всегда мужским родом называешь?
- Потому что - электропоезд!
Проиграно было вчистую и Игорь, ни о чем больше не думая, окунулся с головой в крутой водоворот Гализяновских страстей.
Шумно вздыхая, как старая заезженная кляча, подошла выборгская электричка. Она точно была последняя, во всех отношениях. Двери змеюшно затворились. Отступать было некуда. За окном неотвратимо, как контролер в автобусе, наступала ночь. Теперь надо было просто расслабиться и отдаться течению жизни. Игорь прилег на сиденье, полежал немного, подумал, потом встал, снял ботинки и поставил их в изголовье. Да и то правда, бегать по Гатчине, в два часа ночи, босиком, в конце октября? Нет уж, увольте!
Мигом пролетели сорок минут. Вот он и Питер. Но тут уж не до красот. С Финляндского на Балтийский, а там на последнюю, и до Гатчины. Время прибытия на конечный пункт - около двух ночи.
Ночью поезда ходят быстро. И вот, в два ночи с небольшим, искатели приключений и выпивки оказались на платформе Гатчина. С ними вышла пожилая пара, испуганно оглянулась и быстро исчезла из виду.
Холод как в декабре, да еще ветер, да мелкий дождик, капли которого пробираются до самых уязвимых мест. Тут бы и в тепло бы, да поскорее.
Однако, как ни странно, Гализян не стал так уж прямо торопиться. Он молча закурил, оперся мечтательно на перила и глубоко задумался.
- Ты чего! - вздрогнул от пронзившей насквозь его замерзшее тело страшной догадки Игорь. - Ты чего, гад, адреса не спросил?
- Спешил сильно! Ты ж выпить хотел. Я и забыл!
- А что ж..., куда ж мы..., как ...? - захлебнулся Игорь заткнувшими его глотку емкими выражениями и бессильно опустился на лавку.
- Через час, обратно Питер, первый будет! - деловито рассудил Гализян. - Мало остался. Ждем!
Игорь подобрал ноги, обнял сам себя руками, зарылся головой в грудь и тихо застонал. Он читал где-то, что именно так и надо вести себя на последней точке замерзания. Чтобы совсем не замерзнуть.
- Вспомнил! Вспомнил! Бюст! Бюст был! - встрепенулся коршуном Гализян.
- Да пошел ты со своим бюстом! - вяло отреагировал Игорь. - Сейчас вон сдохнем совсем, а эта сволочь - все о бюсте!
- Ды, Ленина! Ленина бюст! Школа была, во дворе бюст! Ленина! Бюст найду - все найду!
- Постой-ка, постой. Так ты тут был уже?
- Был, однако. Четыре года как. С Ниной, Питере пансионат отдыхал. Потом нее гости был. З Гатчины она! Бюст! Ай, бюст! Где найти? Где найти?
- Где, где! - окрысился Игорь. - Ответил бы я тебе, да не рифмуется сейчас!
Не идти же по ночной Гатчине в поисках бюста этого. Уж лучше здесь посидеть. Да и Нина эта видать все за шутку приняла.
Так и продолжал бы рассуждать Игорь до утра не появись вдалеке чья-то сгорбленная фигура.
- Товарищ! Эй, товарищ! - рванул в его сторону Гализян.
Мужичок метнулся было в сторону, под платформу, но от Гализяна в такие моменты мало кто уходил.
Минуты через две они, обнявшись как старинные друзья, появились на платформе. Гализян крепко держал за локоть неопределенного возраста потертого старичка, с авоськой в руке.
- Это Коля! Земляк! Он поведет! - заявил победно Гализян. - Он тут каждая собака знает. А школа тут одна такая, с бюстом.
- Земляк! У тебя все земляки, с учетом тех трехсот лет-то!
Но было уже все равно. Игорь с сожалением сполз с уже ставшей понемногу нагреваться лавочки и побрел вместе с ними в Гатчинскую кромешную мглу.
Долго шли по ночным пустынным улицам. Фонари медленно помирали, где-то пробирались на ощупь, падали, поднимались и упрямо шли вперед. Только вперед, ни шагу назад!
Вдруг старичок, как собака, сбившаяся со следа, забегал, заюлил, заскулил жалобно.
- Где-то здесь было! - пытался уйти он от ответственности. - Да рядом уже! Школа такая, белая. Найдете! - успокаивал он насторожившихся путников. - А мне к внучке надо! Болеет она!
- Дед! - тихим голосом серийного убийцы спросил Гализян. - Ты выпить хочешь? Сильно!
- Дак, можно было бы! Холодно же! - оживился Сусанин.
И уж тут сам уже озлобился не на шутку. - Да где ж она, е-мае!
Посреди ночного провинциального городка, в два часа ночи стояли трое немолодых уже мужчин, относительно сносной наружности. Двое из них с высшим образованием и офицерским чином. Замерзшие, озлобленные, уставшие, голодные и неприлично трезвые. И что ж они так яростно искали здесь? Да школу, с бюстом Ленина, блин! Кто бы узнал из знакомых, не поверил бы! Никогда еще в своей жизни не ощущали они такую тягу к образовательным учреждениям.
Но кто ищет, тот всегда найдет, можно сказать из-под земли достанет. И улыбнулась наконец-то, ощерилась-таки всей своей тухлой беззубой старушечьей пастью судьба-индейка.
Мелькнуло вдали что смутное, забелело и отрылось уставшим взорам. Стоит, не шелохнется, и даже сам Ленин какой-то, по-особенному, молодой, озорной, веселый и вроде как подмигивает:
«Ну что, дошли таки!? Ходоки, хреновы!»
Все разом оживились, засуетились, засветились счастливыми улыбками.
- Ну, говорил! - задрал нос Гализян. - Школа! Вон бюст! А вон и дом тот! Ты не верил! Если я казал, значит я делал, понял?
Дальше был бенефис Гализяна. Все расступились, и он торжественным маршем проследовал в крайний подъезд облезлой пятиэтажки.
Остальные предусмотрительно задержались.
Но больше уже ничего плохого случиться не могло. Минут через пять из узкой форточки просунулась кудлатая голова Гализяна и призывно свистнув мотнула куда-то во внутрь.
Долго приглашать не пришлось, и Игорь, вместе со спешащим к внучке Колей рванули в пропахший многовековой мочей подъезд.
В коридоре стоял гордым орлом Гализян, а рядом с ним маленького роста, пожилая испуганная женщина в дешевом халатике, с всклокоченной от экстренно изъятых бигудей маленькой, угловатой головкой.
Не испытывающий в данный момент совсем никакого влечения и страстно желающий лишь только отогреться, Игорь с удовлетворением отметил, что родная матушка его гораздо моложе и привлекательнее будет.
- Знакомься, Нина! Мои друзя! - объявил Гализян. - Это Игорь! Капитан! Это Николай …, тоже …, сотрудник наш!
Некоторое время Нина осматривала гостей. Опытный взгляд одинокой, немолодой женщины разом зафиксировал и штанцы Игоря, и пальтецо Николая.
- А Вы, Геннадий Гаврилович, не говорили, что будет столько вас! - строго произнесла хозяйка.
- Здравствуете! - вежливо поклонился Игорь. - Простите, что так поздно. Задержались. Работы много. Время не рассчитали.
- Мы гостям завсегда рады! - обречено вздохнула Нина и, устало махнув рукой, милостиво впустила всех.
- Только до утра! Мне в смену завтра!
Все вошли и столпились в крошечном коридорчике.
- Ты про меня не сказал, что-ли? - заранее зная ответ, поинтересовался Игорь.
- Низя было тогда! – сердечно пояснил Гализян. - Не пустила бы! На вокзале ночевать, да? Меня Геной называй!
Это была однокомнатная угловая квартира на первом этаже пятиэтажки. Веселые, жизнерадостные люди от такой сразу же отказывались. Вот и отдавали их одиноким, много лег проработавшим на производстве сотрудникам.
Однако, все было чистенько, даже уютно, но бедновато. Старая потертая мебель, стандартный кухонный набор, занавески, герани, давно не крашеные двери.
Пока все молча сидели в комнате, хозяйка так же молча шустрила на кухоньке. Минут через десять она появилась, да так, что все невольно привстали.
Вдруг, из неоткуда, из каких-то неведомых пен, возникла красавица - лебедь, в паричке накособок и в платьице, a ля тот далекий отдых в пансионате. И склоненная кокетливо набок головка, и улыбочка девственно-застенчивая.
- Мясного и хлеба нет! - несколько обыденно для этого времени суток объявила она. - Зарплату задерживают! Выплачивают нерегулярно!
Да и не надо было. Из естественного шкафчика-холодильника под окном, на столе небольшой шестиметровой кухоньки, в три часа ночи явилось сказочно:
- две бутылки самогонки;
- грибочки маринованные - опята;
- грибочки соленые - грузди;
- картошечка запеченая;
- капустка квашеная;
- маринованные помидорчики зеленые;
- перец красный с чесночком;
- кабачки в чесночном соусе;
- яичница из 12 яиц, заправленная луком;
- морс клюквенный натуральный.
Жизнь повернулась передом. Все плохое - позади, впереди сплошная радость. После двухсот завязалась оживленная дискуссия.
Спорили, матерились, ругались, мирились, обижались, целовались.
Пили за здоровье и уважение, за Россию–мать и за родителей, за Петра и за Сталина, за диктатуру и демократию, за жен и детей, за погоду и Питер. Выпили почти за все.
А вот за Нину никто выпить и не догадался.
А надо было бы. Немолодая уже, одинокая женщина, совершено безропотно впустила в свое последнее пристанище каких-то трех облезлых козлов. И не вызвала милицию, и не сдала всех троих в дурдом, а встретила как гостей дорогих. Накормила, напоила, спать уложила. Пожалела, в общем!
Зачем? Ради чего? О чем она думала, несчастная!
Никто не узнает. Никто не поймет. В этом и есть наша сила. Это и есть душа русская. И на том стоим! И стоять будем вечно! Аминь!
А потом наступило утро.
Утро! Время молодых, здоровых, сильных! Это для них встает солнце, для них поют птицы, да и сама жизнь, на самом деле, только для них! Да что там утро! И яркие дни, и томные вечера, и жгучие ночи. И луна, и звезды. Все это для них, молодых. Все им, паразитам! А другим как же?
Игорь первым мотнул головой туда-сюда, пошевелил конечностями, осторожно, неглубоко вздохнул и облегченно отметил про себя: «Живой!»
Справа мирно посапывал Гализян на хозяйской койке. Слева возлежал Николай.
Игорь прошел рукой вдоль койки, поймал бутылку со остатками, и не мешкая влил ее в свою горящую капитанскую глотку. Щемящее душу пойло метнулось куда-то в ноги, рвануло назад к горлу и забилось раненым бизоном между поджелудочной и желчным.
«Живой!» - окончательно успокоился Игорь.
Тяжело поднялся, прошел на кухню. Среди пустых бутылок, окурков и огрызков нашлась маленькая беленькая записочка:
«Рибята! Когда проснетесь, все на столе и в холодильнике. Дверь захлопните, как следует. Нина»
Ошалевший от столь дикой безответственности, Игорь машинально распахнул холодильник и убедился в ее исконно русской искренности.
В основной комнате тяжело заворочались, захрипели, запукали и закашляли остальные.
Минут через двадцать все оказались на кухне.
- Ну, что! За нас! – нагло объявил начало конца нового дня Гализян. - За нас, за бойцов! Когда надо, все найдем! Всех порвем! З под земля достанем!
Остальные сразу согласились.
Еще часа два понадобилось для полного уничтожения оставшихся запасов доверчивой женщины. К полудню все было кончено!
- Дворец идем! - заявил пьяный и сытый Гализян. - Был Гатчина, а дворец не видел! Зачем ехаль? - искренне спросил он.
Все безропотно согласились. Дворец так дворец! Двери захлопнулись сами, с квартиркой Нининой простились навсегда и пошли к дворцу этому. А дворец-то на ремонте, шесть лет уже, как оказалось.
Что делать? Время - два по полудню. Денег нет, еды нет, выпить нечего. Вернулись к тому, с чего начинали.
- А вот я, к примеру, так возвращаюсь! – громко сообщил вдруг Игорь. - Не могу уже больше! Ничего! Ничего не надо!
Достаточно сложное содержание сказанного, однако неожиданно легко дошло до остальных.
- Изжай! – пораздумав немного, разрешил Гализян. И добавил тихонько: - Не залети ниде!
Как сильная молодая борзая, по команде хозяина, Игорь метнулся к станции.
Все остальное прошло как во сне. Были и Балтийский и Финляндский, и та самая станция, откуда все началось.
Он спал и просыпался в забытье. Снились ему императоры и их жены - императрицы. Все грозили пальчиком и шептали на ушко:
- …Низя было, тогда! …Не пустила бы! …Мяса и хлеба нет! …Нерегулярно!
Ближе к ночи, почти через сутки после убытия, Игорь, тяжело ступая, вошел в гостиничный номер. Постоял секунду и не сгибая колен рухнул в койку.
Лежавший в той же позе Ковалев оторвался от книжки и вежливо спросил: - Ну, как! Нашли чего?