Терпеть не могу полиэтиленовых пакетов. Просто не выношу. Мало того, что в них нечем дышать, но они - когда в них тебя засовывают - всегда предвещают большие перемены в твоей судьбе.
Первый раз я оказался в душном пакете, когда меня в огромной фуре привезли с фабрики в магазин, и по дороге я чуть не задохнулся. Потом правда, пленку с меня довольно бесцеремонно содрали, причесали мою помятую шерсть, рассмотрели со всех сторон и поставили на полку - между коричневой обезьяной и красно-черным тигром. А я - белый, поэтому, как сказал супервайзер, должен разбавить насыщенный окрас моих соседей.
Я еще не успел толком познакомиться с ними, как меня выбрала одна супружеская пара. Женщине - она мило говорила на русском языке - я понравился сразу. Муж ее без лишних слов согласился с ней и оплатил счет в кассу. Так я очутился в их доме. Отнеслись ко мне вроде бы неплохо: посадили на спинку дивана без всяких пакетов, расправили розовый бант на шее и, проходя мимо, вежливо улыбались. Может, даже и мне?
Кроме меня, рядом еще стояло и сидело много кукол - в шляпах, лентах, пышных прическах и даже перчатках. Моя красивая хозяйка любила их больше, чем меня - переодевала, причесывала, брала на руки. Со мной никто не играл, но и не обижали - не швыряли на пол и не пытались узнать, что у меня внутри. Однако скучал я часто. И что греха таить, завидовал большой собаке Ласси - рыжей, лохматой, с которой клоками сыпалась шерсть - я-то всё видел. Но хозяева не могли на нее наглядеться, называли "хани", тискали и водили гулять. Она даже спала с ними на большой кровати, которая виднелась в другой комнате.
Через какое-то время русская хозяйка собралась ехать "на родину". Куда это, мне было непонятно, но главное, что она решила взять меня с собой. Опять надо мной зашуршал этот ненавистный пакет, но что поделаешь? Я был засунут не только в него, но и в огромный чемодан и стиснут со всех сторон. Не помню, как я всё это пережил - вместе с чемоданом меня кидало, трясло, переворачивало и поднимало в воздух. Хотя ничего этого я не видел, но ощущал - будь здоров.
Наконец, когда я уже прощался с жизнью, меня встряхнуло со всей силой о твердую землю. Вскоре хозяйка уже доставала меня из этого месива вещей. Она вручила меня маленькой веселой девочке, меня обхватили теплые, не очень ловкие ручки.
- Пливет! - услышал я голосок-колокольчик и обрадовался. Я думал, что у меня будет теперь подружка, и она станет гулять со мной, как с той рыжей балованной Ласси.
Но сразу скажу, что этого я не дождался. У девочки было так много других игрушек, что до меня очередь не доходила. Я снова сидел - теперь уже в спальне на спинке кровати - и покрывался пылью. Моя шерсть уже не сверкала белизной, хотя меня один раз подставляли под страшно гудящую машину - называется пылесос. Потом за окном долго шел снег. В доме поставили зеленое дерево с блестящими шариками - елку. Но всё равно было грустно. Чего я ждал, и сам не знаю. Но всё надеялся, что обо мне вспомнят и начнется у меня другая жизнь - с разговорами и играми. Ведь для чего-то меня сделали на фабрике?
Когда убрали елку, хозяйка моя, теперь уже бывшая, уехала в свою нерусскую страну. А весной увезли куда-то и девочку, говорили, что в другой город. Все вещи стали собирать, складывать в ящики, а меня снова засунули в пакет и положили у дверей в коридоре. Вся эта катавасия длилась долго: в доме звучали беспокойные речи, приходили чужие люди, говорили о цене на жилплощадь, авансе и прочих вещах. не имеющих отношения к любви и ко мне. Всё это пугало, и я уже вспоминал о своем скучном прошлом с добром и сожалением. Только тут я понял, что значит фраза, услышанная как-то от хозяйских гостей: всё познается в сравнении.
На темной площадке, куда меня вынесли вместе с другими пакетами, пришлось испытать совсем мало хорошего. Я уж подумал, что это точно конец. Но вдруг надо мной склонилась старушка с радостным лицом:
- Ой, какой хорошенький! Как тебя зовут?
Светлая старушка аккуратно освободила меня от пакета, погладила, и стало ясно, что начался новый этап моей собачьей судьбы. И похоже, неплохой. Ведь до этого никто не спрашивал, как меня зовут. И не давал мне имени. Или клички...
Так и вышло. Старушка - она сказала, что зовут ее Кларой Максимовной, но можно просто Кларой - жила совсем одна. Меня она назвала Тишей. И она всё время говорила со мной - обо всём, что с ней случалось - и сейчас, и раньше, и в войну и до войны, о том, как они с мамой остались одни, без отца, как она пошла в школу, и как у нее однажды примерзли ноги к ботикам. Поэтому теперь у нее болят ноги. Еще - о своих учениках, об умершем муже, о том, что плохо не иметь детей. Но у нее есть ученики - они приходят и хотят знать грамматику и синтаксис. Не знаю, что это такое, но никаких учеников я не видел в квартире у Клары. Однако у каждого - свои глаза. А в глазах - свои картинки...
Клара говорила и днем, и ночью, так как спал я всегда с ней, на ее кровати, и она всё боялась, чтоб я не упал и не замёрз, укрывала заботливо и отодвигалась на самый краешек. А мне что, пусть говорит, я же все равно не сплю...
Клара даже кормила меня потихоньку от той суровой тетки, которая иногда заявлялась к ней - спросить, не нужно ли чего пенсионерке. Тетку звали "соцзащита". По поводу меня она высказалась грубо: "Опять мусор всякий собираете? Нет, это мозговые нарушения, явно". В общем, я ее, эту соцзащиту, сразу ответно невзлюбил.
А с Кларой было так хорошо! И гуляли мы с ней - правда на балконе, ноги ее больные не позволяли на улице. Но это ничего, главное - ласковое слово...
"Здравствуй, Тишенька, милый - слышал я каждое утро, что ты будешь кушать? У меня где-то спряталась конфетка!"
Если б я мог, я бы обязательно лизнул Клару Максимовну в щеку. И не важно, что она не такая молодая и красивая, как нерусская хозяйка или девочка, переехавшая в другой город.
Клара всё про меня понимала и говорила всем по телефону, что ее Тиша - самый благородный и любящий пес в мире. Телефон давно отключили, но Клара всё равно звонила и нахваливала своих невидимых учеников и меня.
Я крутил при этом хвостом. Мысленно.
Эх... Мне показалось, что у меня и вправду закапали слезы, когда однажды вечером Клара упала на серый коврик около нашей кровати лицом вниз. И больше не встала. Только на другой день пришла тетка-соцзащита и заохала, увидев такое. Приехали снова чужие люди с запахом табака, топали, что-то обсуждали. А потом, о ужас!, они завернули Клару в полиэтиленовый пакет. Тоже! Тут мне стало совсем худо. Пакет унесли, а соцзащита принялась убирать постель Клары и швырнула меня на пол: "Надо ж, лежит... посреди кровати! Вот придурь... прости Господи". Однако потом она подумала и положила меня в свою большую клетчатую сумку.
Так я оказался здесь, на городском кладбище. Соцзащита даже всплакнула, приехав сюда, на могилку Клары со мной и тремя красными цветками.
"Она тебя любила - будто оправдывалась тетка, пусть с тобой тут и будет...
Только надо тебя укрыть от дождя и снега..."
И, достав из сумки жуткий пакет, она надела его на меня. Теперь я сижу под венком из бумажных цветов и смотрю на мир через грязный полиэтилен.
Вокруг кричат и взлетают вороны, иногда мимо проходят печальные люди и стучат лопаты.
"Вот и всё, больше ничего не будет. И никто и никогда не назовет меня больше Тишенькой..."
Надежды практически не оставалось. Разве что самая малость...
Через пару недель рядом со свежей могилой Клары Максимовны, в соседнем ряду появятся две неутешные фигуры - скромно одетый мужчина и худенький мальчик лет шести. Они придут навестить тоже недавно ушедшую жену и маму. Заплаканный мальчик увидит нашего Тишу, мокнущего под начинающимся дождем. И не сможет оставить его тут... А может, это Тиша изо всех силёнок попросит его об этом? И Клара Максимовна не станет возражать - отпустит. Ведь любовь неэгоистична. И не суеверна.
А самое удивительное даже не в том, что у настрадавшегося Тиши начнется новая жизнь. Самое странное, что мальчик тоже назовет песика... Тишей.
Может, просто потому, что папа попросил сына говорить в этом скорбном месте тише?
Не важно...
Всё равно такие совпадения не случайны.
И воскреснувший Тиша будет главным другом совсем не избалованного игрушками осиротевшего мальчика на долгие годы. Главное - он, Тиша, снова кому-то нужен...
...
Не так ли и душа наша - удивляется, недоумевает, завидует (чего там!), упорно ждет и надеется на чье-то внимание и понимание, ищет и теряет смысл и живые связи, снова ждет или впадает в отчаяние. Умирает и воскресает... И тоже очень-очень хочет быть кому-нибудь нужной. Пусть даже как игрушка, на худой конец...