Старая церковь одиноко стояла на краю Москвы.
Только последние несколько лет сюда стали ходить люди.
Это всё потому, что рядом возвели новый жилой район. Да и модно стало по субботам ходить в церковь. В такие дни сюда часто заглядывали даже те, кого никак нельзя было назвать верующими. Крепкие бритоголовые парни заходили, робко снимая шапки, и обычно спрашивая: «А где тут… Никола Угодник? Чтобы, эта, свечку, чтоб дела лучше шли?» Такие «прихожане» щедро жертвовали на всё, но никогда не исповедовались. Иногда они ставили сразу по нескольку свечей за упокой и неумело, но истово, крестились. Наверное, в этот момент они были искренни. Отец Александр их не любил, но деньги на восстановление храма были нужны, поэтому двери никому не закрыты. По субботам денег набиралось больше всего, и было много суеты.
Постоянные прихожанки, в основном старушки, зло косились на молодых, но терпеливо ждали, когда те уйдут, чтобы потом причаститься. Крепкие ребята редко задерживались больше десяти минут и в грехах не каялись. Сделав то, что хотели, они тихо удалялись.
Вот и сегодня церковь стала вдруг быстро заполняться людьми, когда служба шла уже второй час. Основная масса в основном стояла, некоторые на коленях. Сзади виделось некоторое движение. Это ходили те, кого служба не интересовала совсем. Постояв, минут пять, они выходили. Отец Александр почти не обращал на них внимания.
Сегодня ему почему-то читалось особенно легко.
Проснулся он утром часов пять, хорошо выспавшись.
Завтрак был постным.
Супруга его сидела напротив, скрестив руки на груди.
- Ты что, Саня, так рано встал сегодня? Не тебе же служишь. Отец Михаил должен же сегодня служить, его очередь, - говорила жена неторопливо.
Также неторопливо она налила чаю и придвинула розетку с медом поближе к мужу.
- Звонил вчера отец Михаил, заменить его просил, болеет, - спокойно ответил отец Александр жене и отхлебнул из блюдца.
Любил он утром чайку попить. С медом любил, сахар не употреблял.
Мед был свой, с подмосковного участка. До положения в священнослужители заимел он участочек в ближнем Подмосковье, и в свободное от службы время разводил там пчел. Меду было много, и отец Александр даже приторговывал им. Грех небольшой, а с прихода всё одно не прокормишься, ведь деньги всегда были нужны. Одних детей жена троих нарожала. Три пацана в семье. Старший уже студент, в университете учится. Да и младшие требуют расходов. И родственников – прорва. То один чего попросит, то другой. Не напасешься.
С этими неправильными мыслями и читал отец Александр проповедь.
«А народу, вроде, поубавилось», - отметил он про себя.
Отец Александр поднял глаза и оглядел храм.
Прямо перед ним осталось не больше двадцати человек. В основном старушки – основной контингент. Еще пара молодух в углу, да женщина с ребенком на руках.
«Молодухи каяться пришли по первости. Должно быть, согрешили сильно. Еще не испорченные души», - вдруг подумал отец Александр, удивившись чему-то, - «а у ребеночка, видать со здоровьем не то, вот его мамаша в церковь и притащила, думает, поможет. Тут понятно все. Ищет выхода, сначала по врачам таскалась, экстрасенсам всяким, теперь сюда вот пришла. Веры нет. Так, пустое все. Думает, помолится, и поможет. Нет, голубушка, без веры никак нельзя. Бога не обманешь. Он все видит, бог то. А ребеночка жалко. Просто так люди в храм не бегут, видать, припёрло».
Отец Александр продолжал читать. Иногда он невольно прислушивался сам к себе, смотрел на себя как бы со стороны. И сам себе нравился. Но вдруг понимал, что грех это, и старался гнать такие мысли подальше.
Проповедь отец Александр как всегда заканчивал словами: «…и идите с миром. Аминь».
Отслушав две исповеди, отец Александр немного перевел дух и продолжил.
Верующие стали по очереди подходить за причастием. Многих он знал в лицо, такие часто ходили в церковь, причащались быстро и отходили в сторону.
Наконец настала очередь молодой женщины с ребенком.
- Помогите, святой отец, на Вас одного надежда.
- Молись, голубушка, за здравие ребеночка. Если согрешила, покайся, полегчает. Мы грешим, а дети наши страдают. Должно быть и ты грешна?
- Да, наверное, святой отец. Не знаю я. Каяться-то как, в чем? Все рассказывать?
Отец Александр понял, что женщина в церковь не ходит.
- Все не надо. Прочти три раза «отче наш …» и приходи на неделе с ребеночком. Крещеный он, или так? – торопился отец Александр.
- Крещеный, святой отец, конечно крещеный.
- Ну, и, слава богу. Отпускаю грехи твоя, во имя отца, и сына, и святаго духа, аминь, - пршептал он и быстро перекрестил женщину.
Женщина тоже перекрестилась три раза, взяла малыша на руки и отошла к иконе.
«Она, поди, и молитв не знает. Так, постоит и уйдет», - снова подумал отец Александр, провожая женщину взглядом, - «… Ложь всё. Везде ложь».
- Покаяться хочу, батюшка, - прервала его мысли маленькая старушка в черном.
"Опять", подумал отец Александр. "Что же они все, сговорилиьс, что ли?" Подумал, но сказал другое.
- В чем грех твой, внимаю? – отец Александр перевел взгляд на старушку.
Осмотрев подошедшую с головы до ног, отец Александр сделал заключение, что она очень старая. Раньше он ее никогда не видел, поэтому рассматривал даже с интересом. Всех местных старух он знал наперечет, а эта была явно не местная. И одежда на ней была какого-то странного покроя, но хорошего качества и очень чистая. Ног из-под юбки видно не было.
Отцу Александру почему-то вдруг подумалось, что она приехала на машине, а не пришла пешком, как все местные.
«Зачем?» - подумал он, - « … старая женщина забралась в такую даль».
Церковь находилась на самом краю Москвы, и прихожане были только местные.
Старушка молча стояла перед отцом Александром и о чем-то думала.
- Не местная, ты, вижу. Как попала сюда? – спросил отец Александр, чтобы прервать паузу.
- По делу я сюда, батюшка, по делу, - старушка продолжала стоять, опустив голову вниз.
Голос ее звучал на удивление чисто. Нет, он не был молодым, но он не был и старческим. И интонация его говорила о силе. В этом голосе отец Александр не почувствовал слабости и раскаяния. И это его вдруг насторожило.
За время служения в храме он привык безошибочно определять, в чем будет каяться или чего просить тот или иной человек. Это умение позволяло ему помогать людям сделать первый шаг к церкви. Часто он сам направлял разговор сразу в нужное русло, и тогда грешнику сразу становилось легче сознаваться в грехах. Сейчас же отец Александр находился в недоумении.
- Так, в чем же грех твой? – опять спросил отец Александр.
- Не знаю, с чего и начать-то, - старуха опустила голову еще ниже, так, что даже подбородка не стало видно, и снова замолчала.
Пауза становилась невыносимой, и тут отец Александр решил взять все в свои руки. Он выпрямился, гордо поднял голову и строго спросил:
- Откуда прибыла ты к нам?
- Издалека, милый, издалека, - скороговоркой выпалила старуха и опять замолкла на полуслове.
- Начни, уж, старая, - не вытерпел отец Александр.
Необъяснимая тревога вдруг стала заполнять его.
«Что это такое, пришла исповедоваться и молчит? Только смотрит исподлобья. Да и смотрит как-то странно, глаза колючие. Такая и не раскается ни в чем», - подумалось ему.
- В храме когда была последний раз, матушка? – пересиливая себя опять начал он.
- Каждый день хожу, батюшка. Как на работу, - неожиданно странно, но быстро ответила старуха. И этот ответ совсем уж обескуражил отца Александра. Про себя он отметил, что из церкви никто не уходит, все стоят и наблюдают за ними.
Впервые за то время, что отец Александр разговаривал со старухой, он обратил внимание на прихожан:
«Вон тот мальчишка, что стоит у иконы Николая-Угодника и смотрит прямо на меня, как будто знаком. Конечно. Как он может быть незнаком, если я всех прихожан знаю? Наверное, раньше видел».
И вдруг мучительное воспоминание захлестнуло отца Александра. Он вспомнил далекое детство, когда он, тогда еще просто Сашка Мурашов, вместе с друзьями каждый день летом бегал ловить рыбу на пруды.
Обычно ребят набиралось человек шесть-семь. Сначала они копали червей, а потом соревновались, кто больше всех поймает бычков. Он отчетливо вспомнил и грустные глаза Димки Круглова. Димка был моложе всех из их компании, он даже учился на один класс позже. Димка был единственным ребенком в семье, в которой отец пил, а мать тихо сходила с ума. Она постоянно доставала сына своими придирками, вечно донимала его по телефону, не давая и шагу ступить. Димка часто убегал на рыбалку с ребятами против воли матери, за что был неоднократно ею же порот. Правда, он на это никогда не жаловался, но ребята об этом знали и часто подшучивали над ним. Димка был очень нервозным, все нападки принимал в штыки, даже лез драться. И только худосочность его спасала компанию от больших драк. Димке можно было двинуть один раз, и он больше не лез, а только плакал. Его били все. Его никто не воспринимал всерьез. Если хотелось над кем-то подшутить, то объектом всегда был Димка. Его можно было пугать жуками или червями, кидая их ему за шиворот. Его можно было столкнуть в воду, когда он удил рыбу, и наблюдать неподдельный ужас в его глазах, потому что он не умел плавать. А то, вот, ребята однажды навалились на него все вместе, сняли трусы и в шутку угрожали отрезать «пипиську» ножом. Димка орал так, будто его уже резали. А все смеялись, и было весело.
Сашка Мурашов часто заставал своего друга Димку лежащим на земле и плачущим навзрыд. «Слабак!», думал в этот момент Сашка. «Все люди, как люди, а этот как девчонка, распустил нюни!» говорил он сам себе и пинал лежащее перед ним тело друга. Чувству жалости к слабому не было места в его детской душе.
Отец Александр вдруг понял, чьи грустные глаза постоянно преследовали его во сне уже долгие годы. Он вдруг вспомнил тот летний день и увидел всё, будто наяву.
В тот день много лет назад Димке исполнилось тринадцать лет. Утром его мать даже не вспомнила об этом. Она как обычно прочитала ему нотацию перед уходом на работу, приказала выучить уроки, вымыть посуду и полы и заниматься до ее прихода на пианино.
В тот момент что-то надорвалось в душе мальчика. Он вдруг ощутил горькую обиду и злость на весь мир и щемящее чувство пустоты и собственной ненужности, даже матери.
В школе Димка никому про свой день рождения не сказал. На перемене кто-то по обыкновению двинул его учебником по голове, но он даже не обернулся.
Когда прозвенел последний звонок, Димка аккуратно собрал учебники в портфель и пошел домой.
Машинально съев два бутерброда, оставленных матерью на кухонном столе, Димка сел делать уроки.
Во дворе кто-то засвистел. «Наверное, это Серега Рябский созывает всех на рыбалку», - подумал Димка, но не встал из-за стола.
- Валерка, Сашка, Миха, …, по очереди звал друзей Серега. Димка так жаждал услышать сейчас свое имя. Но Серега о нем не вспомнил.
Димка медленно встал из-за стола. «Почему так?», - подумал он. Крупные слезы катились из его детских глаз. «Почему так?» - он медленно подошел к окну. Димка видел, как ребята собирались во дворе. Они о чем-то разговаривали, смеялись. Но никто ни разу не посмотрел на окна его квартиры. Он был им не нужен.
«Почему так?», - опять подумал Димка. Он стоял и смотрел на ребят через окно. И ждал. Вот сейчас Сашка вспомнит про него, и его тоже позовут. Вот сейчас. Они же друзья. Ведь он же их всех любит. Ведь Сашка говорил, что они друзья, когда просил накопать ему червей.
Сашка не посмотрел на его окна. Он не вспомнил. Никто не вспомнил.
«Почему так?», - звенело у Димки в ушах. Он отошел от окна, выдвинул ящик с материными лекарствами. Взгляд его упал на упаковку люминала, лежавшую сверху. Димка взял коробочку и высыпал ее содержимое на ладонь. Он долго стоял и смотрел на горсть таблеток на своей руке. И только один вопрос: «Почему всё так?», стучал в его детской голове. Димка подошел к раковине, открыл воду, потом быстро опрокинул горсть в рот и стал глотать таблетки, запивая их водой из-под крана.
Он думал, что умрет сразу, но почему-то ничего не произошло. Тогда он сел на табурет и стал ждать. В висках начало тихо постукивать. В какой-то момент он подумал о матери, что с ней будет. Потом он отчетливо понял, что уже никогда не будет ничего. Вот еще несколько мгновений, и все кончится. «Нет, не хочу», - попытался крикнуть он, но не узнал своего голоса. Он услышал, а скорее почувствовал только тихий шепот.
Димка с трудом встал с табуретки. В этот момент ему показалось, что все не так плохо, даже наоборот, все хорошо. Надо жить. Надо туда, к друзьям.
На ватных ногах Димка вышел из квартиры, и спустился по лестнице во двор.
Он шел, казалось, целую вечность.
Он хотел побежать, но не смог.
Он хотел им крикнуть, но губы его даже не шевельнулись.
Он только понял, что все смотрят на него. Сашка отпустил удочку и, как в замедленной съемке рванулся к нему. Сашкины губы двигались, но Димка уже не слышал, что ему кричат. Последнее, что увидел он в своей короткой детской жизни, это Сашкины ноги, медленно надвигающийся на него грязный асфальт и маленького жука, застывшего на задних лапках.
Холодный пот прошиб отца Александра. Через время от иконы Николая-Угодника на него смотрел Димка Круглов.
- Димка? Прости, - выдавил отец Александр, тараща глаза на друга.
Закричал ребенок. Судорога передернула лицо священника. Он метнулся на крик и увидел в дальнем углу храма всё ту же женщину с ребенком, что подходила к нему. И…
Сразу вспомнил строительный отряд, в который ездил студентом. И ту девочку из местных, которую он, будучи пьяным, почти изнасиловал после празднования дня строителя. Девочка плакала и просила его: «Только не в меня». А он в тот момент вдруг вспомнил пошлый анекдот: «А в кого, тогда?», и с силой кончил в нее.
Через два месяца она, провожая его на вокзале, прижалась к его груди и тихо плакала.
- Ты приедешь за мной, да? – спросили ее губы. И большие заплаканные глаза её с рыжими ресницами посмотрели на него снизу вверх с такой надеждой, что ему сразу стало не по себе.
- Конечно, как договорились, через месяц, - буркнул он и отвернулся.
Ребята вокруг ухмылялись и делали недвусмысленные знаки.
Он не приехал через месяц. Просто забыл о ней, как люди забывают случайных попутчиков в поезде. Он даже не помнил ее имени, но вспомнил теперь – Оленька.
- Помнишь меня? – спросил его кто-то сзади.
Отец Александр обернулся.
За его спиной стоял, согнувшись пополам, старик с длинной седой бородой. И опять память выдернула из прошлого картинку.
Деревня, старый дом, в котором, казалось, никто не живет, и грязная икона в углу в золотом окладе.
Александр Мурашов, аспирант исторического факультета МГУ, собирал тогда материалы для своей диссертации, и тот старый дед, которого ему рекомендовал директор совхоза, был настоящей находкой для молодого ученого.
Только вот икона. Смутила она тогда Сашу Мурашова. Взял он грех на душу, задержался на пару дней, да и залез в дом старика, когда тот уехал к дочери в город. Икону ту он продал в Москве какому-то барыге за пятьсот рублей. Даже в ресторан сходил с Галкой Соколовой, студенткой пятого курса, обмыть сделку. Как не помнить, Галка тогда же и сдалась под его натиском.
- И меня помнишь, сынок? – пригвоздил его к полу откуда-то справа до боли знакомый голос давно умершего отца.
- Батя?… И ты здесь? Тоже пришел?… Батя прости, я не хотел тогда, ты же знаешь, - закричал неожиданно для себя отец Александр. – Тебя все равно бы выгнали с кафедры, а мне ведь из-за тебя дороги не давали.
Ему никто не ответил. Отец стоял молча и смотрел на него пустыми мертвыми глазами.
- Не молчи, ответь, - упал на колени отец Александр.
- Помнишь меня? – другой голос ответил ему.
- Помнишь меня? – донеслось откуда-то из дальнего угла.
- Помнишь меня? Помнишь меня? – неслось отовсюду.
Церковь быстро заполнялась народом. И каждый кричал ему в лицо: «Помнишь меня?».
Все закрутилось вокруг.
Он вспомнил. Он вспомнил всё и всех. Он вспомнил даже то, чего никогда не вспоминал раньше. Изо всех углов храма на него смотрели глаза. Их становилось все больше и больше. Наконец отец Александр не выдержал и закричал, закрыв глаза руками.
- Нет, нет, не хочу, …
- СМОТРЕТЬ! – оглушил его резкий голос старухи.
Отец Александр безвольно опустил руки и открыл глаза. Он уже никого не видел. Только белое морщинистое и удивительно спокойное бесстрастное лицо старухи стояло перед ним. И вдруг, откуда-то из глубины сознания отец Александр понял, зачем пришла эта старуха. Эта догадка сразила его.
- Я знаю тебя! – выдохнул отец Александр и повалился на пол.
Старуха не ответила. Она медленно выпрямила спину, подняла глаза, посмотрела внимательно на отца Александра, потом суетливо повернулась и зашуршала к выходу.
Отец Александр лежал на полу в пустом храме с остановившимся взглядом. Когда приехала скорая помощь, вызванная одной из местных старушек, то врач сильно удивился тому выражению невероятного ужаса, которое словно прилипло к мертвому лицу отца Александра. В какой-то момент доктор даже как будто услышал как эхо: «Помнишь, помнишь, помнишь …?». Он оглянулся по сторонам, в страхе перекрестился, коротко бросил санитарам: «Забирайте», и пошел прочь.
© Михаил Фатахов, 2000