13. Спустя четверть века

   
     Г Л А В А   Т Р И Н А Д Ц А Т А Я

     Город Лида расположен в центральной части Гродненской области. Он лежит на пути из города Минска в город Гродно; от него до границы с Польшей –120 километров, с Литвой всего 35 километров, до Вильнюса –100.

     Великим Князем Литовским Гедимином был заложен замок, ставший надёжным укрытием в минуты опасности. Он сохранился до наших дней, и теперь является символом Лиды. (Сокращ. из: http://ru.wikipedia.org/ wiki) (http: //www. lida.by/city/46/46/doc/62.html).

     Как уже отмечалось выше, готовясь к путешествию, я написал несколько коротких статей воспоминаний о своих скитаниях по Белоруссии в начальный период войны, предло¬жив их районным и городским газетам в городах  Лиде и Кобрине.

     В частности, в воспоминаниях  говорилось о пребывании в лагере военнопленных в гор. Лида (Du-lage # 155, Lida) и многом другом.

     В ответном письме редакция газеты из города Лида сообщала мне о публикации моих  воспоминаний и отклике на них бывшего солагерника. И еще сообщалось, что в случае моего посещения их города, мне организуют в местном краеведческом музее встречу с солагерником, откликнувшимся на мою публикацию.

     Вот теперь, четверть века спустя после тех далеких событий, я направился к городу с тем, чтобы посетить в нем места моей суровой молодости, а заодно встретиться с незнакомым мне, бывшим узником Лидского лагеря военнопленных.

     От деревни Раков до города Лида свыше 150 километров. Этот путь я проходил четверть века тому назад пешком в колонне военнопленных в июле 1941 года, о чем рассказано выше.

     Тогда он длился два с половиной светового дня и две ночи с небольшими перерывами. Теперь я проехал по нему за три неполных часа.

     В историко-краеведческом музее, куда я обратился по приезду в город Лиду, директора Иванова (инициалов не запомнил) на  месте не оказалось. Однако секретарь музея была осведомлена о моей переписке с директором музея и тут же занялась моим устройством.

     Оказалось, что в общежитии местного техникума мне предоставят жилье и место для стоянки мотоцикла, и мы с секретарем отправились в общежитие.

     Там нас приняла молодая, красивая, к тому еще бойкая женщина, заведовавшая хозяйством техникума, также осведомленная о предстоящем моем приезде, и все уладилось довольно быстро.

     После ознакомления с моими личными документами, мне была отведена небольшая довольно уютная комната со столиком, стульями, кроватью и отделенным санитарным узлом. Для стоянки мотоцикла отвели надежно закрывающийся сарай.

     Паспорт мой остался у хозяйки общежития – таков в те годы был заведен порядок.
               
     Вначале я отмылся от дорожной пыли и сменил одежду. Затем отправился в ближайшую столовую, поужинал и, вернувшись в общежитие, свалился в кровать, сразу же уснул.

     Проснулся от кошмарных сновидений и долго ворочался с боку на бок, уснув лишь под утро. Позавтракав, оправился в музей, надеясь там встретиться с Ивановым и обсудить с ним план моего дальнейшего пребывания в городе.

     Однако директор музея еще накануне моего приезда отбыл в район перезахоронения погибших красноармейцев и офицеров подразделений 17-й стрелковой дивизии, в июле 1941 года оборонявших дальние подступы к городу Лида, и его возвращение ожидается к концу недели, т.е. через четыре дня.

     Я не стал дожидаться приезда Иванова, а отправился к железнодорожному вокзалу, к его грузовой платформе, с которой, нас пленных, в конце июля 1941 года в грузовых вагонах отправляли в Германию.

     Отходящая от платформы узенькая улочка должна была привести меня к воротам бывшего военного городка, в котором располагался Лидский лагерь военнопленных – «Dulage # 155, Lida».

     На помещенном ниже снимке здание современного вокзала, построенного на месте старого, сгоревшего в годы войны. На снимке видны грузовые железнодорожные составы, которые почти вплотную соприкасаются с противоположной, не видной нам стороной, очевидно, с нее и производен снимок*.

     Там располагалась зловещая платформа, без каких либо изменений ко времени моего посещения в конце мая 1966 года. 

     Погрузившись в воспоминания, какое-то время я постоял на платформе, а затем, сделав несколько его фотоснимков, пошел по отходящей отсюда, подымаясь вверх узенькой улочке, по которой нас пленных под палками гнали в грузовой платформе.

     Улочка привела меня проходной военного городок. Но теперь здесь не оказалось тех мощных ворот, через которые мы проходили, а всего лишь небольшая будка с деревянным шлагбаумом.

     Дежурившие тут солдаты и сержанты, укрываясь от жары, теснились в будке. Подойдя поближе, я сразу же заметил, что на меня обратили  внимание, и один из сержантов вышел мне навстречу.

     – Что надо? – спросил он.
     – Можно ли мне пройти на территорию городка?
     – Для чего? – ответил сержант

     Из будки вышли солдаты и сержанты. Пришлось объяснять этим молодым и бравым ребятам, для чего мне 43-летнему мужику, понадобилось одолеть столь длинный путь с Южного Урала до города Лида, чтобы посетить охраняемый ими военный городок.

     Сержант, выслушав меня, ушел в будку, и как мне послышалось, стал кому-то по телефону докладывать, пересказывая мою просьбу. Закончив разговор, он подошел ко мне.

     – К нам гражданским лицам вход воспрещается.

Огорченный отказом я вновь пошел по той же улочке и уже отошел от проходной несколько десятков метров, как вдруг услышал доносящийся оклик:

    – Гражданин! Подождите! – догонял меня запыхавшийся сержант,– пойдемте назад, наш начальник хочет поговорить с вами в отношении просьбы посещения военного городка…

    Мы возвратились к проходной, где у меня потребовали оставить здесь фотоаппарат, а затем в сопровождении того же сержанта я вошел на территорию городка.

    Пройдя несколько десятков метров, мы оказались у двухэтажного домика, над дверью которого значилось «Штаб в/части … »

    Мы поднялись на второй этаж и в открывшейся двери кабинета с табличкой «начальник штаба», столкнулись с уходящим в полковничьих погонах артиллерийским офицером. Он что-то сказал остававшемуся в кабинете офицеру, ушел вместе с сопровождающим меня сержантом.

    В кабинете, усаживаясь за стол, был в таких же погонах другой офицер. В моем подсознании что-то стукнуло – передо мной особист. Вообще с представителями этой «кагорты» мне хоть и не часто, но все же приходилось встречаться.

    Не скажу, что такие встречи были приятными. Вот и очередной, неожиданный случай.

    – Ваш паспорт, пожалуйста, на стол…

    – Паспорт мой у коменданта общежития, где я остановился. При мне удостоверение водителя мотоцикла и другие документы,– выкладывал на стол все то, что было при мне.

    – Этого недостаточно, нужен паспорт,– сказал он, одновременно снимая телефонную трубку с одного из нескольких, расположенных на столе телефонных аппаратов

    – Свяжите меня с Челябинском…

    Мне стало не по себе – шантаж. Молчать, мысленно успокаивал я себя. Что ему ответили на запрос, и вообще был ли он кем-то услышан на другом конце провода сомнительно, о чем свидетельствовало возращение телефонной трубки на свое место.

    Затем он снял трубку с другого аппарата, повелительным тоном произнес:
   
    – Машину к штабу!

    Мы молча вышли из кабинета, спустившись по ступенькам лестницы к подъезду, куда вскоре подкатил военных лет американский ленд-лизовский джип «виллис», как видно все еще используемый в вооружении в советской армии.

    – В город, к общежитию техникума,– приказал полковник, усаживаясь рядом с шофером, а мне жестом указывая на заднее сиденье джипа.

    Машина, не останавливаясь, проскочила перед еще не совсем открывшимся шлагбаумом, помчавшись по мощеным улицам города.

    В те годы город Лида не был столь большим и благоустроенным и чистым городом, каким он смотрится в наше время на множестве фотографий, размещенных в Интернете.

    Лида была одним из многих провинциальных городков той западной части Белоруссии, которая была отторгнута от Польши в 1939 году.

    По сравнению однотипными городами в восточной части Белоруссии резко отличалась благоустроенностью, чистотой, покровом проездной части улиц узорным булыжником или плитками, обсаженных липами и другими лиственными и декоративным породами деревьев.

    Мы остановились у помещения техникума и вошли в него. В учительской ни директора, ни заместителя или преподавателей не оказалось, они находились в классах, где вели занятия учащихся.

    Выйдя из техникума, мы направились к общежитию, а в это время из него,  как бы навстречу к нам, вышла, гордо вскинув голову, улыбаясь заведующая хозяйством.

    – Здравствуйте!– подставив ладонь к козырьку, поздоровался полковник. Явно спасовавший перед красивой с волевым лицом женщиной, продолжил, – мне нужен паспорт этого гражданина,– указывая на меня, а сам все еще, вызывающе осматривал женщину, которая, ощутив на себе неприятный его взгляд, вскипела.

    – А вы кто такой? Предъявите ваше удостоверение на право проверки паспорта у гражданских лиц!

    Надлежащего удостоверения у полковника в нагрудном кармане кителя не оказалось. Он покраснел, молча отвернулся и, поманив меня рукой, быстрым шагом направился к джипу.

    Мы возвратились в военный городок, однако, перед шлагбаумом остановились. Здесь мне следовало ждать возвращения полковника, и я вышел из машины.

    Прошло более получаса, я попросил у сержанта вернуть мне фотоаппарат и, получив его, ушел по узенькой улочке, ведущей до грузовой платформы вокзала. Никто меня не окликал, никто за мной не гнался.

    Примерно через сорок минут я пришел в общежитие техникума, где к моему удивлению в вестибюле на стуле сидел полковник в обществе директора и его сослуживцев.

    – Вы, почему самовольно ушли, не дождавшись меня?– обрущился он.
    – Товарищ полковник! Я человек гражданский. Вы имеете право проверить мой паспорт, пожалуйста, проверяйте. Я обратился к вам, чтобы получить разрешение на вход в военный городок...

     - Для чего? Для того чтобы еще раз при жизни посмотреть ту конюшню, в которой я лежал на земле, копаясь в конских яблоках, выискивая в них овсюг, чтобы утомить голод и не подохнуть.

     - Чтобы посмотреть площадку, на которой подвергался селекции на выявления среди пленных комиссаров и евреев.

     - Вы мне не разрешили этого сделать, а занялись солдафонским самодурством, – задыхаясь от волнения, ослабшим голосом закончил я, а за тем, собравшись с силами, повернулся к нему спиной и неровным шагом пошел до отведенной мне комнаты.

     Несколько успокоившись я, лежа на кровати, размышляя о происшедшем. Вдруг в двери постучали и на мой отклик в комнату вошли все присутствовавшие при скандале, за исключением его организатора полковника.

     Вошедшие сочувственно отнеслись к происшедшему скандалу, уговаривали меня «плюнуть» на него, не огорчаться, мол, вскоре возвратится из командировки директор музея Иванов, он пойдет в горком партии, исполком и еще куда-то и добьется разрешения посетить городок.

     Я же не противоречил им, но про себя решил, что мое второе пребывание в этом городе продолжаться не может. Скорее всего, полковнику необходим был мой паспорт для того, что воочию разглядеть содержание записи в 5-м пункте – мою национальную принадлежность.

     Ведь все послевоенные годы в исторической, мемуарной и художественной литературе, если упоминалось что-то о плене, то оно ассоциировалось с предательст¬вом, не говоря уже о суровой участи военнопленных, об этом вообще умалчивалось.

     На следующий день я отправился в музей и попросил секретаря помочь мне встретиться с солагерником. Она тут же по телефону связалась с пивным заводом, на котором тот работал, и через какое-то время передо мной стоял намного старше меня худощавый мужчина.

     Я отказался от приглашения отправиться к нему домой, предложив ему зайти в ближайший ресторан, в котором днем всегда безлюдно, и там уединившись за кружкой пива, предаться воспоминаниям.

     Петр по национальности был русским. По какой-то причине накануне войны оказавшийся мобилизованным в Красную армию и в первые же дни с небольшой группой бойцов и командиров частей 3-й армии Западного фронта пытавшийся прорваться на восток, он был пленен немцами и оказался в Лидском лагере.

     Здесь, как я описывал выше, в один из июльских дней, комендатура лагеря разрешила собравшимся местным женщинам войти в лагерь для опознания в нем своих мужей, обещая отпустить их по домам.

     Одна из женщин, по неизвестной Петру причине, неожиданно бросилась на него, обнимая и целуя его с плачем и истерическим криком «Мой миленький!», «Мой родненький!».

     Глядевшие на эту сцену немцы ей поверили, и она увела Петра из лагеря к себе домой. С тех пор он муж и отец ее четырех (или пяти – не запомнил)  тогда малолетних дочерей, которые теперь уже взрослые и семейные, живут кто где.

     Петр рассказывал, что в городе Лиде и в ближних селах было еще несколько человек со сходной судьбой. В послевоенные годы их часто «тягали», допрашивали, подозревая их в предательстве.

     Малейшая связь между ними могла быть расценена по-разному, по этому избегая ее, они почти не общались, а с годами вообще растерялись и он не может назвать ни одного имени, а тем более указать чей-то адрес.

     Все годы Петр проработал на пивном заводе, жил тем, что подарила ему судьба, вырастив и воспитав хороших дочерей. Так в воспоминаниях мы провели почти весь световой день, а затем Петр проводил меня до общежития, где и распрощались.

     Утром, в четвертый день пребывания в Лиде я отправился в музей, надеясь получить информацию, о выходе на работу его директор Иванова, однако был огорчен сообщением секретаря, что возвращение директора из командировки задерживается на неизвестное ей время. 

     Вернувшись в общежитие, я переоделся и, погрузив все свое до¬рожное снаряжение в мотоцикл, поблагодарив дирекцию и в частности ее хозяйку за гостеприимство. Между прочим, прощаясь, я спросил у комендантши общежития, не будут ли у нее какие либо неприятности из-за происшедшего?

     На что она ответила:
     – Нет, не будет. Этот солдафон, как вы его называли, не посмеет…

     Да, мне кто-то из обслуживающего персонала говорил, что муж этой боевой женщины был высокопоставленным офицером, одной из частей Лидского гарнизона.

     Впереди – Мосты;, город в Гродненской области Белоруссии на реке Неман. Первое упоминание – в 1486 году в Литовской метрике как местечко, центр волости Гродненского уезда Трокского воеводства. С 1589 года – волостной центр Гродненской экономии.

     В 1921-1939 годах город входил в состав Польши. 12 октября 1940 года получил статус рабочего посёлка, был центром Мостовского района.

     С января 1949 года – посёлок городского типа. Статус города получен 22 июля 1955 года. От города Лиды до города (с 1962) Щучина 112 километра, а далее еще 26  и город (с 1955) – Мосты. (Из (http://ru.wikipedia.org/wiki).                http://www.radzima.org/pub/) 

     Разумеется, во время моего путешествия города Щучин и Мосты не были столь благоустроены, какими они в наше время представлены в фото галереях Интернета.

     Сделанные мной фотоснимки указанных городов и их окрестностей были помещены на страницах  «Творческого отчета» и  отправлены в журнал  «За рулем».

     К сожалению, копий снимков не сохранилось.

     В городе Щучине я останавливался для того, чтобы заправиться горючим и перекусить в придорожном буфете.

     В городе Мосты, без каких либо затруднений я разыскал несколько перестроенный домик Штефана – бывшего солагерника военнопленных в Лиде, соучастника группового побега из эшелона, увозившего нас в Германию.

     Однако, ни самого Штефана, ни его жены в живых уже не было. А проживавшие в домике их дети, из-за своего малолетства в июле 1941 года не помнили моего краткого пребывания в их семье, однако из уст отца слышали о его побеге с поезда и еще о каком-то соучастнике.

     Переночевав у них, я наутро вновь пустился в путь.


     ________
     * Более подробно см. "ПРИЛОЖЕНИЕ к главе тринадцатой".