Маленькая собачонка обнюхивает кусты. Из её синей, порванной в нескольких местах курточки торчит вата. Свет фонаря ползет за мной по крышам припаркованных автомобилей. Из открытого окна многоэтажки доносится старое, доброе «Таганка, те ночи полные огня…». «Таганка, зачем сгубила ты меня…» эхом отражается в моей голове.
Держась за руки, навстречу идет пожилая пара. Блуждающие улыбки, наполненные смыслом глаза. Ощутил на себе долгий оценивающий взгляд женщины. Не выдерживаю, отворачиваюсь. Каблук у неё на отлете. При ходьбе сбивает мерный ритм шага, отчего дама немного подволакивает ногу.
Метров через десять украдкой оглядываюсь. Боюсь ответной реакции. Только потом вспоминаю мужчину. Лицо показалось знакомым. Нос картошкой, мощный подбородок, скулы. Внутри всё проваливается в бездну. Ноги холодеют. Это же я! Сколько мне? Может, догнать и спросить? И кто это рядом? Неужели нашелся человек, с которым можно вместе постареть?
Над Ледовым дворцом скользит самолет. Серебряное тело птицы покрыто пятнами иллюминаторов. На секунду закрыл яркую звезду. Забываю о старике. В голове всплывают недавние события. Мигают бортовые огни Боинга. Нос задран примерно на 12 градусов. Полный! Радуюсь, как ребенок. Был бы пустой, было бы 15. Теперь знаю что такое угол атаки. Зачем мне эта информация?
Тело вдавливается в мягкое кресло. Сбросив с себя груз мышечного корсета, радостно хрустит позвоночник. С соседнего ряда улыбается девочка, лет двенадцати. Модные очки, ярко накрашенные ногти. Вязаная кофта делает её похожей на маленькую учительницу. Рука переливается браслетиком в виде змейки. Вредничает, не хочет пристегиваться. Копна обесцвеченных волос мамы суетливо перемещается над подголовником.
Гул турбин забивает некоторые слова. Непомерно толстый мужик справа высматривает что-то в иллюминаторе. Увидел! Радостно дергает меня за руку, толкает в бок. Под рубашкой трясутся складки жира. Редкая борода, угри. Животный мускус туши перебивает дорогой одеколон.
Улыбка стюардессы успокаивает. Глаза блестят, галстук слегка развязан, языком слизывает помаду с губ. Смотрю ей вслед. Легкая походка, умопомрачительная фигура. Булочки на отлете расталкивают выставленные в проход мужские плечи. Руки так и тянутся к заднице богини.
Закрываю глаза. В кабине никого. Аромат кофе оттеняет запах нагревшейся электроники. В лобовом стекле мерцающая паутина города. Луна сияет полумесяцем над мазаром. Мерно работают вентиляторы. Штурвал загораживает кучу светящихся стрелочных приборов. На прищепке листок со схемой захода на полосу. Нижний дисплей смеется картинкой от радара.
– Сука! Куда? Стоять! – хлыстом по спине бьёт чей-то голос.
Я снова в салоне. Девочка ищет меня глазами. На лице ребенка испуг. С верхней полки белый шелковый шарф гладит по лицу уснувшую старушку. Мужчина в очках, суетливо осматриваясь, быстро выпивает «шкалик».
И вновь наэлектризованный воздух кабины пронзает громкий крик:
– Ты что делаешь? Сейчас скорость потеряем, сваливание начнется! Стаб встал на пикирование! Переводи в горизонт! Включай ручное, стабилизатор на кабрирование …
От резкого крена нет возможности осмыслить происходящее. Впиваясь в живот, ремень не дает упасть сердцу в пятки. Срывается со своих мест ручная кладь. Черный кейс сбивает бортпроводника с разносом. Во все стороны разлетаются белые стаканчики. Из женской сумки градом сыплются телефоны, ключи, расчески. Упав под ноги, зашипел дезодорант.
Толстый сосед смотрит не в глаза, в душу. Выдавливая перепонки, салон заполняет человеческий вой. В проходе навалом тела. Потерявшие разум люди кажутся предметами.
Это когда-то должно прекратиться. Всё заканчивается. Боль длилась доли секунды. За ней пришла вечность. Ни фурий с улетными женскими задами, ни чертей с котлами, ни освободившейся от тяжелого бремени души. Мне оставили только красные ногти и браслет змейкой.