У последней черты, спотыкаясь на гадких ступенях, тихо шепчу в темноте – прости.
Я не верю в расставания на форзацах чужих книг.
Оно, словно мёртвая вода или последний поцелуй сохранившийся в тегах.
В твоих глазах я чёрт, а где-то даже клоун, но, знаешь, глаза у того клоуна дикие,
испуганные,
грустные..
И давно уже вошло в привычку прыгать в последний автобус, убегая: от себя, отношений и пустых слов, а после опохмеляться водкой, чтобы снова любить, тосковать и снова за что-то сражаться.
Вся моя жизнь сплошной рецидив.
Порой, не понимаю себя:
почему не могу полюбить человека до гроба?
Почему это так сложно?
Чёртова
нить
путается,
руки трясутся вновь.
И давно уже вошло в привычку
в груди хранить тепло /не/ моих мужчин.
Мы ведь сами выбираем свои мысли, поступки, людей и то, во что верим, поэтому, заряжай пистолет и стреляй прямо в цель, освобождаясь от моих цепей – не жалей;
не держи нарушителей на коротком поводке.
Одевай свой свинцовый панцирь и не ведись больше на голубые глаза, хоть многие и говорят, мол, это дети неба.
Закусят снегом в нежном поцелуе и станет мучительно больно смотреть на закат, как там, вдалеке, бледнеет и гаснет Солнце.
Воздух мучительно вязок и густ.
К щекам твоим прихлынул космос и нежелание отпустить.
Всё забыть.
Станции ловят каждый мой стих.
Ты был прав: моё сердце не отогреть.
Но идя наперекор своим словам и судьбе – ты не сдаёшься, шагая за мной, тихо шепча в темноте:
я отдам всё, ты только согрейся.