Пришлось мне в разгар полевого сезона проваляться из-за проблем с позвоночником целый месяц в больнице северного посёлка Октябрьское. Палата на четверых, контингент время от времени менялся. Где-то через три недели на свободную койку напротив моей положили мужика лет шестидесяти. Занесли его в бессознательном состоянии, почему-то не в реанимацию, а сразу в общую палату. Напичкали уколами, и он начал приходить в себя. Худющий, жилистый мужчина, обросший бородой, с длинными наполовину седыми волосами и с чёрными пронзительными глазами. Я даже слегка вздрогнул, так как его лицо было очень похоже на изображение Христа на иконах. Когда он окончательно пришёл в себя, то мы разговорились, познакомились.
- Саныч.- протянул мне свою руку сосед.
- А по имени?
- Зови просто Саныч, это моя кликуха по жизни, и на зоне меня под ней все знают.
Он был глуховат, потому приходилось повышать голос, порой кричать, но остальных соседей мы не тревожили этим. Третьим в палате был дед, который всё время трясся после долгого запоя, а четвёртый сокамерник был неходячим бомжом с ампутированными ногами по колено и кистями рук- отморозил по пьянке зимой. Мед.сёстры старались его держать постоянно в отключке, чтобы не орал. После очередной пьянки потерял память, и решалась его судьба, куда определить.
Я был рад в общении с Санычем отвлечься от постоянной боли, и мы с ним разговаривали с утра до поздней ночи все три или четыре дня, пока он не оклемался и не выписали из больницы.
Протёртые кашки и жидкие супчики давно не лезли мне в горло, и Саныч всякий раз вежливо спрашивал:
- Можно, я доем твою порцию?
Из своих шестидесяти с хвостиком лет он половину отсидел по лагерям. Сначала за кражи, а потом всё чаще от того, что некуда было податься после отсидки. Шёл и в наглую разбивал витрину магазина, дожидаясь милицию, чтобы снова получить срок. В зоне стал столяром-краснодеревщиком, открылся талант у Саныча такой.
- Знаешь, сколько раз я пытался начать новую жизнь? Познакомлюсь с женщиной, вроде, всё складывается хорошо, а она мои наколки увидит, узнает, что зэк бывший, и, как прокажённого, из дома гонит. А я ведь всё умею делать по хозяйству...
- А здесь-то ты как оказался?
- Последнее время жил я у попа Тобольского, двери ему в храме новые сделал, много чего отремонтировал. А как-то раз выпил лишка, он меня и выгнал и даже за работу не заплатил. Сел я на пароход и поплыл сначала по Иртышу, а потом по Оби в Октябрьское, думал, здесь найду какую работу. А когда сходил на берег, стало плохо, голодный был. Женщина подошла, спросила, что со мной? Говорю- давление. Она мне сразу пару таблеток в рот затолкала, я и отключился. У меня же пониженное давление, а она мне ещё и для понижения дала, не разобравшись.
На второй день Саныч, стесняясь, спросил меня, не буду ли я смеяться, если он мне стихи свои почитает?
Я удивился, но сказал, что готов послушать. А потом уже сам просил его ещё что-нибудь прочитать. И он, изредка заглядывая в свою потрёпанную общую тетрадку, читал свои стихи- о Родине, о продажных политиках, о природе, просто о жизни. Ну, естественно, и про жизнь за решёткой. Но какие это были мощные стихи!!! Многие из них в стиле Игоря Талькова, брали за душу своей откровенностью.
- Саныч, ты не пробовал свои стихи отдать в редакцию?
- Так они адрес требуют, а я же бездомный.
В последнюю ночь перед расставанием мы долго не спали, переговаривались. Я ему рассказал, что в перерывах между полевыми сезонами строю дом, и он задумался. А потом подсел ко мне на кровать и, глядя на меня своими глазами мученика, прошептал:
- Саня, возьми меня с собой, а? Мне много места не надо, а я тебе дом помогу достроить. Мне и денег не надо, накормишь разок в день и достаточно.
- Саныч, дорогой ты мой. Ну, куда я тебя возьму? Я сам не знаю, что со мной дальше будет- может, инвалидом останусь неходячим, тогда уже не до постройки будет.
- Значит, опять бомжевать, а на зиму в тюрьму...
Он опустил печально голову, а мне было так жаль этого талантливого, но несчастного человека.
Утром сердобольные нянечки натолкали в пакет для него какой-то еды, Саныч долго мялся у порога, уже несколько раз попрощавшись и пожелав всем здоровья, но никак не решаясь выйти в коридор. Снаружи его снова ждала жизнь с равнодушными к чужим проблемам людьми. Он обнял меня в последний раз, неловко ткнувшись бородой в лицо:
- Прощай, Саня, вспоминай иногда Саныча...
Саныч, наверное, тебя уже нет в живых, прошло пятнадцать лет с тех пор. Я часто вспоминаю те наши с тобой поэтические ночные посиделки. Но ведь говорят, что, пока человека вспоминают, он не умер. Живи, Саныч!!!