Моим детям и детям моих сверстников
Моим детям и детям моих сверстников
Она появилась в нашем студенческом общежитии осенью, в начале третьего курса.
Танцы в фойе общежития уже были в разгаре, когда она спустилась со своего этажа и остановилась в проеме коридора, т.е. на две ступеньки выше пола фойе.
Эффект был потрясающим.
Перед танцующими, возвышаясь над ними, стояла шахерезада.
Девушка простояла в одиночестве два танца. Никто не подходил.
Вот если бы она спустилась … А так - всё на виду. И непонятно – пришла ли она на танцы или так, посмотреть.
Однако. Сколько она может стоять в одиночестве?
Мне не хотелось, чтобы она ушла, тем более обиженная общим невниманием.
Музыка еще не началась, когда я, у всех на виду, на ватных ногах направился к ней. Малюсенькое фойе показалось мне неимоверно огромным, так долго я шел.
Я пригласил её на танец.
Она благодарно улыбнулась – и как воробушек спорхнула вниз.
Я неловко приобнял её за плечи.
Получилось, как будто я держу платье, чтобы повесить его на бельевую веревку.
Она это почувствовала. Неуловимым движением она освободилась от моих неловких рук – и уютно устроилась у меня на груди. Так я почувствовал.
Зал раздвинулся - и стал загадочным, добрым и пушистым.
- Как Вас зовут?- спросил я.
- А тебя? – ответив на мой вопрос, спросила она.
- Леонович.
Бэла с любопытством вскинула глаза.
- Мои друзья никогда не зовут меня по имени. Владимир.
Надо было продолжать светскую беседу. Но разговор непременно разрушил бы сказку. Я эгоистично молчал. Танец приближался к концу.
- Скажи что-нибудь,- в её интонации смешались легкое недовольство, каприз, поощрение и еще что-то.
- Ты потрясающе красива.
Что это с моим голосом?
Обычно мой голос отдаленно похож на голос Любшина, когда тот играет отрицательные роли. Терпимо противный. Но иногда тембр моего голоса резко меняется. От скрываемого волнения он становится сиплым. Сейчас же он приобрел …, не знаю, как сказать, но я бы оставил этот тембр навсегда.
Похоже, мой ответ её удовлетворил. По крайней мере неловкость от молчания пропала.
Моё сознание раздвоилось.
Для одного из меня всё обернулось так, словно я танцую с давней подружкой родной сестренки.
А второй всё еще пребывал в сказке, которую боялся разрушить, и боялся в нее поверить.
Когда в следующий раз динамики начали шуршать, а музыка еще не началась, перед нами возник парень, и пригласил Бэлу на танец.
Она посмотрела на меня вопрошающе.
Я растерялся – и согласно кивнул.
Ну, вот и всё. Она не вернется.
Нечего было молчать. Надо было как-то проявить себя. Заинтересовать.
К концу танца парень расчетливо оказался в противоположном конце зала, и у самого его края, так что уходить с середины площадки было не нужно. Он вежливо поблагодарил её за танец и придерживал за локоть, явно не собираясь куда-то её провожать.
Моё дыхание остановилось.
Бэла отстраненно кивнула парню – и, повернувшись, пошла в мою сторону через середину зала.
Наверное, она обратила внимание на радостное сияние на моем лице, и приветливо улыбнулась.
- Больше так не делай,- сказала она, и добавила,- ладно?
- Ладно!- я был счастлив.
Мы познакомились. Это так называется. Знакомства в общепринятом смысле не было. Просто мы долго не виделись – и у нас накопилось, что сказать друг другу. Я рассказывал о себе, а она рассказывала о себе, откровенно и доверчиво.
Мы стали встречаться.
Бэла сразу повела себя, как моя женщина, хотя это ни сколько не соответствовало действительности. При этом никаких демонстрационных ужимок. Просто она была со мной, и ни на кого не обращала внимания, не замечая призывных взглядов в упор.
Когда мы шли с Бэлой по улице, я чувствовал, как прохожие оборачиваются нам вслед.
Шум в троллейбусе затихал, когда мы туда входили. Нельзя же любоваться красавицей и разговаривать при этом.
Конечно, всеобщее внимание привлекала Белла, её яркая, но нежная красота.
Разглядывали и меня, как рассматривают оправу бриллианта, проверяя оправу на соответствие своему назначению.
Бэла никогда и ни с кем не флиртовала и не кокетничала. Она была естественной частью нашего целого. И я старался этому соответствовать. Я удивлялся её способности угадывать моё настроение и мои желания.
Лаская её, я ни разу не ощутил ни малейшего протеста или уклонения. Но и поощрения тоже не ощутил ни разу.
Шутка.
Я с преувеличенным вниманием смотрю на её декольте, и начинаю расстегивать блузку. Освобождаю её грудь, рассматриваю - и сдуваю несуществующую пылинку.
- Что там?- спрашивает она ровным голосом.
- Так. Показалось.
Она приводит себя в порядок, словно мы вместе с нею только что стряхнули пыль с манекена.
Я выбивался из сил, пытаясь вызвать в ней встречное, отличное от моего, желание. Но бесполезно. Её огонь всегда был отражением моего огня.
Всё её поведение словно говорило: всё для тебя, если хочешь.
И вот против этого, не произнесенного «если хочешь» во мне всё восставало. Я не хотел хотеть в одиночку.
Чем сильнее мне нравилась женщина, тем меньше места в моих чувствах занимало сексуальное влечение. Я жаждал объединяющей любви.
Я всеми силами старался вызвать её любовь ко мне.
Но у меня ничего не получалось.
Так мне казалось. И угнетало.
Как-то в школьные годы, в библиотеке я ждал у прилавка отошедшего библиотекаря. Мое внимание привлекли три высокие стопки книг, которые были недавно сданы читателями, но еще не расставлены по полкам хранилища. Все книги были основательно потрепаны, что свидетельствовало о том, что их читают. Я заинтересовался – и начал перебирать их.
Все авторы были мне неизвестны. Тиражи изданий - очень маленькие.
Я выбрал наугад не очень толстую книжку с названием «Хлеб», и присовокупил её к намеченному чтению.
Из книги я узнал историю дореволюционного кавказского нефтяника. Деятельность предпринимателя развивалась на фоне его любовных отношений с восточной красавицей, которая без особых приключений стала его женой.
Автор образно описал совершенную восточную красоту молодой девушки, и бурю чувств, которые она вызывала в молодом предпринимателе. Героя приводил в экстаз чуть заметный пушок на её верхней губе.
И вот этот пушок на губе красной нитью проходит через всё повествование, отражая все коллизии переживаний и чувств героя.
Красная нить заканчивается непреодолимым физиологическим отвращением героя к пушку на губе и ненавистью к своей жене.
Я не помню финала. Уж не убил ли он её?
Красота идеальных зубов Бэлы выделялась даже на её красивом лице.
Зубы Бэлы представляли идеальное жевательное приспособление. Ровные плотные резцы при переходе к деснам несколько округлялись, образуя между собой чуть заметные промежутки, которые позволяли поддерживать чистоту зубов без больших усилий и ухищрений, что гарантировало их здоровье на долгие годы.
Я стал замечать за собой, что думаю о зубах Беллы в отрыве от её цельного образа. Бэла – сама по себе. А зубы – сами по себе.
Первое время после раздвоения её образа, мне ещё удавалось забываться, и не думать о её зубах. Но чем дальше, тем труднее становилось это делать. Я смотрел на прекрасное лицо Беллы, и помнил при этом, что за привлекательными губками скрыт идеальный физиологический аппарат для жевания. Это стало наваждением, от которого я не мог избавиться.
Мое состояние каждый может легко понять. Представьте, что вы смотрите на свою возлюбленную, и видите при этом её пищевой тракт.
Природа оградила нас от таких неприглядных зрелищ.
Между тем, раздвоенный образ Бэлы воссоединился. Но как! Зубы захватили лицо Бэлы, и господствовали на нем. Теперь я видел их почти всегда, даже закрыв глаза.
Я уже не скучал между встречами с Бэлой.
Провидение освободило меня от продолжительных нравственных мук.
Через несколько месяцев после нашего знакомства Бэла поведала мне, что мы не сможем больше встречаться, как прежде. Её семья, в связи с переводом отца по службе, переезжает в другой город, и родители настаивают на переводе Бэлы в ВУЗ по месту жительства.
В тоне сообщения легко угадывалось предложение продолжить общение. Но не как прежде.
Я испытал мгновенный прилив нежности и грусти – и прижал её к себе.
Горло перехватило. Я искал слова – и не находил их.
Я держал в объятьях её живое тепло - и оно медленно таяло в моих руках как облако.
Она посмотрела мне в глаза. Впервые Бэла ждала, и просила моего выбора.
- Значит, не судьба...
Не знаю, сказал я это или подумал. Только она тихо выскользнула из моих рук – и медленно, не оглядываясь, растаяла в коридоре общежития.
Больше мы не виделись.
Нижний Новгород, январь 2014 г.