Торт.
Гости снова заняли свои места за столом. Все, кроме Иры – она зачем-то снова ушла на кухню. Петр, усевшись, принялся себя ощупывать, словно пытаясь самоидентифицироваться. При этом глаза его пьяно косились куда-то в сторону. Закончив это занятие, он помотал головой и крякнул – видимо результат самоидентификации его не вполне удовлетворил. Игорь тупо пялился на Дашу, точнее… впрочем, уточнять тут нечего, смотрел он прямо на ее грудь. В голове его что-то медленно вращалось, и оттого его глазам казалось, что так же медленно вращаются и Дашины выдающиеся особенности. Дима отчетливо видел, куда именно направлен взгляд его подчиненного. Сначала он подумал: «Морду набить или уволить?» Но после «приворотного» коктейля и в его голове что-то стало шевелиться, и вскоре он уже думал по-другому: «И я на них так же когда-то смотрел. Да еще на ее кошелек с бриллиантовыми стразами… Какие же мы, самцы, глупцы… Ладно, смотри, Игорек, только глаза не сверни.»
Даша почувствовала жар и расстегнула еще одну пуговицу на своей блузке. Она бы с удовольствием избавилась от бюстгальтера, теснившего ее грудь, но решила, что она и без того привлекательней и сексуальней Насти. Во всяком случае, сидевший напротив именинник пялился именно на нее… Настя заметила, что за столом нет Иры и попросила супруга сходить на кухню, посмотреть, всё ли с ней в порядке.
– Ирочка, не надо. Не принимай всё это близко к сердцу, – мягко сказал Костя. – Люди так устроены, что на любовь им выделяется определенный отрезок жизни. Или несколько отрезков. И не важно, кто именно окажется в этот момент в поле его зрения. Человек просто кого-то начинает любить. А потом это проходит. Был момент в жизни Игоря, когда он должен был кого-то любить. Он любил тебя…
– И я тогда любила, но не его…
– Ерунда, ты тогда никого не любила. Ты отдавала себя мечте, иллюзии. А он любил. Теперь пришло твое время любить. А его время уже прошло. Теперь он – холостяк с пожизненной гарантией. Если хочешь чего-то серьезного – забудь о нем. Или просто люби его. Люби безответно, вытворяй немыслимое в постели, наслаждайся своей любовью, но ничего, ничего не жди и не проси от него. А еще лучше: отдай себя тому, кто тебя действительно хочет. А таких людей может оказаться несколько. Отдавайся всем, кто способен оценить твою красоту! Ты ведь по-прежнему красива и желанна! Просто ты спрятала, закопала, похоронила всё, что в тебе есть. Зачем? Достань, покажи всем, что у тебя есть! И помни: наслаждения плотской любви – это единственное, что может хоть в какой-то мере компенсировать и приглушить человеческую тоску.
– Тоску? О ком?
– О потерянном рае…
– Вы… верующий человек?
Костя улыбнулся:
– Это мягко сказано. Ладно. Вытирай слезы. Обращайся ко мне на «ты». Готовь к подаче торт. Уверен, он удался у тебя на славу. Мы ждем тебя с нетерпением.
Ира улыбнулась сквозь слезы:
– Спасибо, Кость. Мне сейчас очень тяжело, но я справлюсь. И… хотела еще спросить, а ваша… то есть, твоя супруга, Настя… она гадать случайно не умеет?..
– С чего это ты взяла?
– Ну, этот странный коктейль из трав…
– Думаешь, Настя – колдунья? – Костя смеялся долго и совершенно искренне, но вдруг его лицо сделалось каким-то особенно серьезным и отрешенным, в глазах не осталось и капли той теплоты, которую они излучали весь этот вечер. – Она такой же несчастный и потерянный человек, как и ты. Ты даже не представляешь, насколько она несчастна…
Сказав это, Костя развернулся и вышел из кухни. Ира постояла некоторое время неподвижно, ошеломленная внезапной переменой в Косте, потом машинально открыла холодильник и достала торт.
Валя запела. Томным грудным голосом она затянула вечно-пьяное русское «ой, мороз, мороз!» При этом она закрывала глаза и мысленно уносилась куда-то далеко-далеко, туда, где было так хорошо и совсем не холодно… И хотя ничего хорошего там на самом деле не было, но так сладко чего-то хотелось, о чем-то грезилось, что и не нужно было ничего, и без всего было хорошо… Даша никогда в жизни не пела песню про мороз, вообще, даже ни разу не слышала ее, однако эта песня показалась ей до боли знакомой и понятной, и она подхватила ее за Валей, правда, без слов и на кварту ниже – сказывалось отсутствие певческой тренировки.
– А ты? – пьяно спросил Петя, раздраженно поглядев на Настины белоснежные зубы, застывшие, как ему показалось, в слишком неестественной улыбке.
– Что я? – Настя улыбнулась еще шире.
– Чего не поешь? Песня-то русская, настоящая.
У Петра возникло смутное подозрение, что супруги Тимофеевы – евреи. Евреев Петр недолюбливал и на трезвую голову, а уж выпивши… Выпивши, он начинал обвинять их во всем: начиная от развала СССР, заканчивая расписанными стенами в подъезде. Но что самое характерное: он начинал видеть еврея в любом не понравившимся ему человеке.
– Вы хотите, чтобы я спела? – глаза Насти искрились, что привело Петра в еще большее раздражение.
– Пой! Пой русскую песню… мать твою…
«Хор» стих после выкрика Петра.
– Ты что, ополоумел что ли? – спросила Валя, грозно посмотрев на супруга. Раздражение Петра тут же утихло, наткнувшись на неодолимую преграду.
– Да ничего. Ну, хочет человек, чтобы я спела. Я просто хором не умею...
Настя открыла рот, и из него, подобно чистейшему хрустальному ручейку, полилась старинная русская песня. Настя спела все куплеты, приняла шквал аплодисментов, после чего подмигнула Петру:
– Ну, как вам? Как вам еврейское исполнение русской песни?
Петр, густо покраснев, что-то буркнул в ответ и вышел из-за стола – покурить.
Игорь, перестав, наконец, смотреть на Дашину грудь, предложил выпить еще по одной – под горячее.
– Так горячее уже ели! – заметил кто-то.
– Не ели!
– Сейчас Ирочка принесет торт!
– Ирочка!
Ирочка принесла торт, все выпили по одной под десерт. Потом еще по одной. Потом еще по полрюмочки… И праздник вступил в свою кульминационную стадию.