Обычно Наида уходила на свой странный «промысел» затемно, не предупреждая. Так случилось и в этот раз.
Саша слышала, как она, тяжко вздыхая, встала, не зажигая лампу, оделась, довольствуясь лунным светом из окна. Приоткрыв глаза, девочка сквозь ресницы наблюдала за ней. Бабка что-то беззвучно пошептала, шевеля губами, не то молитву, не то заклинание, и, прихватив свою объёмную, но легкую сумку, вышла во двор.
Шурка крепко спал, отвернувшись к стене.
Последние два дня Сашку безотвязно занимали мысли о детских вещах, которые Наида прятала в сундуке. Силясь припомнить всё, что говорили о невероятном появлении маленькой Аси в таборе, сопоставляя близкую дружбу Златы с бабкой Наиды Розой и то, что больная чуть было не умерла у Розы на руках, Саша предположила, что мать Аси могла доверить подруге свою тайну. Злата привезла маленькую, красивую девочку из города, ничего толком не объяснив. Так, когда-то давно, сказал Анне Георгиевне старый цыган Васько.
Может, в сундуке Наиды одёжка малышки Анастасии, которая в тот далёкий день была на ней? Могла же Злата сохранить её на память! Странно только, что никто до сих пор не продал, не обменял на что-то дорогие ненужные вещички.
Как бы то ни было, Александру подмывало жгучее желание рассмотреть диковинные предметы. Но как это сделать? Ночью Наида спала на этом сундуке. Кроме того, он постоянно закрыт на замок. Ключи старуха держит при себе.
Прошло минут десять. Наида не возвращалась, не слышно её возни во дворе, значит, ушла надолго. Наверняка, до вечера её не будет.
Саша осторожно подошла к печи, зажгла лучину. Попробовала осветить замок сундука. Старинный, с каким-нибудь секретом.
Шурка по-прежнему непробудно спал, закутавшись в одеяло так, что торчала одна лохматая макушка.
Саша присела на корточки перед сундуком. Взмахнула несколько раз лучинкой, чтобы та разгорелась ярче. Опять заглянула внутрь мудрёного замка.
Прошлым летом Сашке не раз удавалось открывать подобный замок на отцовском секретере. Когда папа был жив, то скрывал в нём от любопытных дочек острый охотничий нож и какие-то документы.
А потом Машка завладела этим ящиком и прятала там от сестры свои доллары. Саша понемногу, чтоб не было заметно, таскала оттуда и относила «лепту» Томке Лесниковой, когда ходила в её подругах. А открывать наловчилась просто, обыкновенной булавкой, которую приучила носить мама. Она боялась, что впечатлительная младшенькая может пострадать от сглаза.
Лучина принялась чадить, и Саша её загасила. За окном постепенно светлело.
Саша на ощупь отстегнула от кофточки булавку, осторожно начала ковыряться в замке. Ничего не получалось. Вроде бы конец булавки за что-то цеплялся, но пружинка не срабатывала.
– Дай я! – услышала Сашка и подскочила, как ошпаренная.
За её спиной стоял Шурка. Он сжимал в кулаке что-то вроде гвоздя. Когда он проснулся, как смог неслышно подойти сзади – было непостижимо.
– Я…– запинаясь, пролепетала Саша. – Я не воровка. Мне надо посмотреть… детские…
– Ботинки? Что прятала Наида?
Саша кивнула.
– Может, это вещи нашей Аси? Я должна разглядеть, что там ещё…
– Может и Аси! – ответил мальчишка, подступая к сундуку, как заправский взломщик.
В замке щёлкнуло, и Шурик осторожно потянул вверх тяжёлую крышку. Саша тоже налегла, и они отбросили её к стене.
– Фух! Вот молодец! Где ты так научился?
– Не важно, – самодовольно отозвался Шурка.
В сундуке всё было аккуратно сложено, а не так, как ожидала увидеть Саша: кое-как засунутый впопыхах пакет. Значит, старуха после того случая раскрывала сундук и наводила в нём порядок. Яркого кулька не было видно. У Саши захолонуло сердце: вдруг Наида перепрятала вещи!
Они с Шуркой переглянулись. Наверное, он подумал то же. Осторожно, чтоб не вывернуть всё вверх дном, Саша начала шарить рукой в старых вещах. Она пыталась нащупать шелестящий пакет, какой успела заметить тогда в руках Наиды. Шурка брезгливо отвернулся. От залежалых вещей шёл специфический запах тряпья. Саша сама бы ни за что не притронулась к нему, если бы не острое любопытство и желание разгадать семейную тайну.
Сундук был огромный, и рука Саши не доставала до дна. А тут ещё от неприятного запаха напал аллергический насморк, и девочка стала отчаянно чихать.
Шурка начал потешаться.
– Ты так громко чихаешь, что бабка услышит и прибежит к своему богатству!
Но Саша вдруг замерла. Под её рукой сминалось что-то эластичное и мягкое. Это был необычный свёрток, обвязанный нежной розовой лентой.
Сашка смотрела на него очумело, даже чихать перестала.
– Это он! – вскрикнул Шурка и соскочил с кровати, на которую было взгромоздился.
– Вижу без тебя! – очнулась Саша, выхватывая пакет и огораживая его от мальчишки. – Я сама!
Она осторожно развязала небольшой бантик и раскрыла свёрток.
Ах, какие обворожительные детские одёжки лежали там!
Крохотное пышное платьице цвета майской розы, кружевные белые панталончики, такая же белая батистовая рубашечка, розовый, будто игрушечный, капор и светлые, уже виденные ею, башмачки!
Саша бережно, как хрустальное, приподняла платьице и залюбовалась.
– Это дорогие вещи! – со знанием дела обронил Шурик. – Как они оказались у простой цыганки? – его тоже подстегнул азарт близкого раскрытия старинной тайны. – Смотри! Тут какие-то буквы! На тонкой белоснежной сорочке были вышиты витиеватые вензеля.
– А Т, – с расстановкой прочитала Саша. – А! Анастасия! – закричала она, как полоумная. – Точно, это её вещи!
– И на подкладке ботинка, смотри – А,Т.– Шурка тоже пришёл в восторг. – Т – значит, какая-то фамилия!
– Слушай, – Саша горячо посмотрела на товарища. – Эта одежда не должна оставаться в этой хибаре. Она принадлежит моей семье. Может, мы узнаем по ним, кто была моя пробабка!
– Украдёшь? А если она увидит?
– Я всё сложу, как было. И вообще… она сама забыла о свёртке. Вспомни, Наида с удивлением смотрела на эти вещи, когда мы вбежали. Будто видела их впервые!
– Но теперь-то она о них не забудет! А заметит – отнимет, да ещё и отлупит!
– Так я ей и отдам!.. Слушай, Шурка! Давай удерём отсюда! У меня немного денег есть. Доберёмся до города!
Шурка насупился, водил носком ботинка по грязному полу, думал.
– Нет,– сказал он, наконец, и шмыгнул носом. – Мне дядя Степан сказал маму тут ждать. Он обещал её скоро привезти. А ты… уходи, если хочешь. – Он поднял на Сашу глаза, и та поразилась, сколько в них сожаленья и печали. – Теперь тебе делать нечего, после того, что мы натворили. Бежать тебе надо, пока бабка не вернулась.
– Да-да. Ты прав. – Саша засуетилась.
Через десять – пятнадцать минут её вещи были готовы, и она сама одета по погоде. Вовремя Степан привёз теплую одежду.
Шурка молча наблюдал за ней. Когда настал решительный момент расставания, он встал и протянул сложенную вчетверо «пятисотку».
– Возьми, Саша. Это у меня в куртке завалялось… на сникерсы. Тут они мне не нужны.
– Шурик, – Сашка часто заморгала. – Прости меня. Я считала тебя… вредным пацаном.
– Ты мне тоже не нравилась. Иди уже! – он сунул купюру в карман девчоночьей куртки. – А то вдруг старуха вернётся!
– Бегу! – Александра подхватила вещи и ринулась к выходу. Но вдруг резко остановилась, выронила рюкзак и обернулась. Мальчишка широко открытыми глазами смотрел на неё, в них стояли слёзы. – Шурка! – Саша с отчаянием раскинула руки, маленький друг влетел в них, и она стиснула его в объятиях на прощание.
Андрей правдами и неправдами собрал необходимую для поездки Маши в Москву и для операции сумму. Своих накоплений, конечно, не хватило, но помогли друзья, отчим занял несколько сот долларов, Никита не поскупился.
«Ничего, – успокаивал себя Андрей. – Заработаю – отдам».
Теперь, главное, передать деньги Маше. Труднее всего уговорить её взять их. Злость на неё уже прошла, но обида и душевная боль ещё держали цепко, так что ощущение свободы не приносило счастья.
Андрей постоянно пребывал в состоянии борьбы с собой. Мучительные внутренние диалоги изматывали его, он неустанно искал оправдания своему поступку, мысленно корил Машу, обвинял в нечестности с ним, с досадой сетовал на её непреклонный характер. «Что ей стоит сделать шаг навстречу, просто набрать номер моего телефона! Даже говорить ничего не надо, я всё пойму!»
Прошла всего неделя, как Андрей, оскорблённый, взбешённый, покинул Машину квартиру. А кажется так давно, что спутались дни. Ушёл, не дождавшись её возвращения из санатория, не объяснившись, не посмотрев в глаза, будто сбежал.
Память, усердная, бескомпромиссная память, казалось, издевалась над ним. Подсовывала самые нежные, самые сокровенные кусочки их недолгой совместной жизни. Словно герой низкопробного водевиля, себя обеляя, мучился Андрей риторическими вопросами.
«Разве она не чувствовала пыл моей любви? Я ли не спасал её в беде, не берёг, не жалел… Я ли не боготворил её, не носил на руках… Неужели это ничего не значит?! Последняя надежда на эти деньги. Должна же она понять, что я готов для неё на всё!»
Так или примерно так думал Жуков, поднимаясь по ступеням дома в Машином подъезде. Возле знакомой квартиры помедлил, вроде оробел, но потом, отчаявшись, будто выскочил под ливень без зонта, нажал кнопку звонка. Переливисто тот оповестил из-за двери о его благородной решимости.
Никто не открыл. Ещё одна попытка. Впустую.
На площадку выглянула соседка из квартиры напротив.
– Извините, вы не знаете?.. – начал, было, Андрей. – Маша…
– Она здесь больше не живёт.
– Как «не живёт»?!
Он ожидал чего угодно, только не этого.
– Вчера съехали.
– Как «съехали»? Куда? – кажется, он напугал тётку своим криком.
– Мне не известно! – торопливо ответила она и захлопнула дверь.
Ничего не оставалось, как «поворотить оглобли». На площадке между первым и вторым этажами Андрей увидел двух парней, явно не жильцов этого дома. Пристально и настороженно проводили они его недобрыми взглядами.
Медсестра Лиза сидела, склонив голову над историями болезней в застеклённой будке служебного поста. Она всего месяц проработала в психиатрическом отделении после окончания медучилища. Работа трудная, хлопотная, но оплачивалась лучше, чем в других местах. У Лизоньки была цель: накопить на собственное жильё, и пока её всё устраивало. Белая накрахмаленная шапочка и облегающий фигурку новый сестринский халатик сидели на ней на загляденье, и словоохотливые медбратья и санитары частенько затрагивали её, будто невзначай проходя мимо рабочего стола девушки.
Сегодня Лиза вступила на сутки, согласившись подменить в ночную смену возрастную Аллу Сергеевну.
В кабинет заведующей отделением Раисы Дмитриевны Шуцкой, который находился наискосок от поста Елизаветы, важно и уверенно прошла незнакомая дама в гражданской одежде. Посторонних сюда не пустили бы, значит, у неё был пропуск. Лиза проводила глазами решительную женщину, вскочила с места, готовая в любой момент вступить в свои обязанности. В обязанности входило не пускать чужих, случайно проникших через «кордон». Но посетительницу в кабинете ждали.
– Софья Павловна! Милости просим! – услышала Лиза приветливый голос начальницы прежде, чем дверь за гостьей плотно закрылась.
– Отрадно видеть, что при крайней загруженности вы нашли время посетить наше недостойное заведение! – шутливо обратилась заведующая к давней приятельнице.
– Дел, действительно, по горло, – мрачно отозвалась посетительница, усаживаясь на стул, – но проблемы не терпят отлагательств.
– Какие проблемы? Если в наших силах, всегда рады помочь, – Раиса Дмитриевна излучала радушие, но в глазах – колючие льдинки. – Сейчас организуем чаёк, посидим, обсудим.
Она встала, обошла свой огромный, заваленный бумагами стол, на специальном небольшом столике включила электрический чайник.
Софья Павловна сдержано наблюдала за бывшей подругой. «Погрузнела, даже ростом как-то подсела, – бросилось ей в глаза. – Седину синькой, что ли прикрашивает?»
– Нет бы нам, по старой дружбе, встретиться в неофициальной обстановке, – сказала Раиса Дмитриевна, оборачиваясь, – посудачить не о делах, а так, о жизни…
– В том-то и дело, что вся жизнь в делах, – скаламбурила Софья Павловна и принуждённо улыбнулась.
– Слушаю, – посерьезнела завотделением, возвращаясь на своё место.
– Разговор пойдёт старый, – проговорила посетительница и прямо посмотрела хозяйке кабинета в глаза. Та с приветливым вниманием выдержала взгляд, отметила про себя, что Зубкова, несмотря на дорогую косметику, выглядит бесцветной, усталой.
Помолчали. Каждая с досадой подумала, что время не досуг, дела подгоняют.
– Помню, раньше у тебя, Раиса, кабинет был поменьше, да поскромнее. Теперь, гляди, респектабельный, дела образцово ведёшь, – вроде с похвалой начала Софья Павловна. – В центральной больнице, и то не у всех заведующих, такие кабинеты.
– Только в этом году, благодаря спонсорам, ремонт сделали.
– И в отделении, я обратила внимание, порядок. В таком-то беспокойном хозяйстве…Оно и раньше последнее слово за тобой было.
Закипел чайник. Раиса Дмитриевна принялась заваривать чай. В другой раз она бы поручила это дежурной, но чувствовала, что разговор пойдёт конфиденциальный и не хотела пускать в кабинет кого бы то ни было.
Заведующая расставила чашки, села на место, поправила на руке часы.
– Берцуеву- то надо отпустить, Раиса Дмитриевна, – без перехода сказала вдруг «гостья». – Неспроста было на то моё прошение.
Раиса Дмитриевна нахмурилась.
– Было же сказано: никак нельзя. Застарелая хроника.
– Попристальней надо присмотреться, найти положительную динамику.
Заведующая досадливо поморщилась. Перед глазами всплыл изуверский взгляд Берцуева, припомнилась не терпящая возражений «просьба»: «Лечите как следует, до особого распоряжения». Даже помыслить страшно, чего ждать, если ослушаться.
– Как вы, право, участливы, дорогая Софья Павловна! Что вам в этой больной? Не хуже меня вы знаете наши порядки…
– Не всегда по уставу дела делаются, – вкрадчиво промолвила Зубкова.– Я ни в коей мере не хочу ворошить прошлое… Просто вспомнилась судьба отца, к которой вы имеете не стороннее отношение.
Шуцкая побледнела.
– Но не о нём речь, царствие ему небесное!
Повисла пауза.
В голове Раисы Дмитриевны заметались мысли, будто наяву читалась в памяти бумага, которую пришлось подписать ей, тогда ещё молоденькому ординатору, в чьи руки попал странный «больной» – неугодный кому-то «наверху» отец Софьи. На кону тогда стояла так удачно начавшаяся её, Раисы, карьера. Дочь опального генерала, к тому времени тоже молодой медик, каким-то образом, получила доказательства подлога. Отца было не вернуть, и Софья не стала возбуждать дело, чем обязала будущую «подругу» на всю жизнь. Никогда не заходил об этом разговор. Казалось, всё забыто.
«Какие могут быть доказательства?» – заносчиво подумала Раиса Дмитриевна, уставившись на свои сцеплённые между собой на столе руки.
– Тридцать лет тому, – с недобрым прищуром глянула она, наконец, на Софью. – Кануло, как говорится, в лету.
– Кануло, да не совсем. Свидетель отыскался. Выжил и поныне здравствует в твёрдой памяти.
Зубкова не врала. Этого свидетеля она нашла давно, сама не зная, зачем. На всякий случай. Санитар, который волей случая оказался причастным к свершению «приговора» после двадцати лет лагерей вернулся. И Софья Павловна знала, где этот несчастный тихо и нелюдимо доживает свой век.
– Шантаж? – Шуцкая с каменным лицом медленно поднялась.
Зубкова тоже встала.
– Нет, Рая, – устало выговорила она. – Придумай, как освободить Берцуеву. Я теряю больше твоего…
Софья Павловна несколько секунд смотрела в глаза бывшей подруге, горько сжав губы и, не притронувшись к чашке с чаем, вышла.
Завотделением осталась стоять, как остолбенела, не скоро опомнилась и вызвала к себе доктора Элеоноры Владимира Ефимовича.