Рассказ
Было полночь. Внутри маленького старого домика царила глухая тишина, за дверью послышались какие-то осторожные шаги, и сдавленные рыдания. А двор с вечера был полон соседями. Они тихо беседовали, сидя вокруг догоравшего костра. Постепенно огни костра исчезли в пекле, но люди не расходились: cо здоровьем у старого фронтовика дяди Али худо…
Дядя Али, лежавший у окна, будто во сне, говорил и говорил, иногда невнятно... По его словам можно было понять, что где-то земля дрожит от все нарастающего грохота разрывов. Куда ни смотришь, всюду огонь пожарищ. Дым, пыль, туман… Из-за клубов дыма вырываются фашистские танки и несутся прямо к траншее, где солдаты уже вторые сутки стоят насмерть. Али приказывает своему отделению приготовить гранаты и бутылки с зажигательной смесью, а потом вскакивает и первым бросает гранату в передний танк. И кричит что-то во весь голос…
И просыпался дядя Али от собственного крика. Открывал, будто сонные глаза: нет, он в своем доме, в своей постели. Ан нет, это шум, грохот, наверное, со двора все нарастает, приближается; земля дрожит, дребезжит посуда на столе.
Худыми, почти прозрачными пальцами он откинул мягкие белые волосы, упавшие на лоб, сел, потом протер ладонью глаза, встал с трудом, подошел к окну и выглянул на двор.
-Как же это я так! – воскликнул дядя Али. – Уже вечер. И костер горит. А почему чай не пьют?
Он потянулся было за одеждой, чтобы выйти на двор, к людям, но взгляд его упал на стол, на небольшую рамку, в центре которой седоволосая женщина средних лет глядела на него. Дядя Али протянул руку, чтобы взять рамку со стола. В тот же миг застонал от боли, точно его кто-то острым ножом полоснул. У него заныли старые раны. Со вздохом снова сел на кровать. И тут на него напал долгий мучительный кашля. Прижав руку к груди, он зашелся в изнурительном кашле, но вдруг приступ отпустил его. Он глубоко вздохнул и горестно покачал головой:
– Старость – не радость! Немощь одолевает. – легко улыбнулся, и слабая его улыбка затаилась в уголках глаз. – Вот он, твой конец… Смотри же, до чего ты дожил. Так стоило ли радоваться, что хоть раненым, но все же вернулся с войны, домой к своим! Ну и что? Фашистская пуля, которая тогда ранив, вернула тебя к маме, теперь отнимает тебя у жизни…
На бледных щеках дяди Али невольно блеснули две слезинки. Перевел взгляд на дверь. Кликнул внучку Алису, а как только она вошла, мягко обрушился на нее. – Где ты? Смотри, падаешь в моих глазах?
– Потерпи, потерпи, деда, – услышал он уже рядом стоявшей, моргая маленькими карими глазами тихий голос Алисы. Он повернулся к ней, положил холодную, как лед, ладонь на ее руку, другой рукой осторожно дотронулся до ее волос: «Как ты походишь на Алисе! Глаза, как у бабули, карие-карие! Не зря я назвал тебя ее именем. Ты, вообще, молодчина моя! Надеюсь будешь всегда достойна ее памяти».
Алиса включила телевизор, чтобы хоть как-то отвлечь деда от ностальгических воспоминаний.
А по телевизору шла передача прямая: показывали дебаты депутатов. Был рынок ли, спектакль ли… Никакой черт ни поймет. Один из присутствующих, сидя, ровным голосом что-то говорил, вдруг другой громко закричал что-то, швырнул в него пластиковую бутылку.
Дядя Али с яростью вздрогнул, хотел глубоко вздохнуть и не смог:
– Ты смотри! Куда это годится? Только этого не хватало! Придирок! – выругался он. - Что за ругань? Кого и чего не могут делить? Им же служить народу верой и правдой и сделать для него что-то!»
Потом шли оперативные новости о положении на юго-востоке Украины. Показали, как идут бои на Саур-Могиле. Дядя Али с еще большим возмущением продолжал. – А знают ли они, что в сорок третьем как мы там фашистов наказали. Знают ли, сколько тысяч солдат наших там сложили головы… А их внучата дерутся между собой. Мы каждый клочочек земли родную отстояли, а они воюют друг с другом. Если бы мы знали, что они будут, друг в друга стрелять, мы бы за них не воевали, – невольно шептал дядя Али, и долго молчал.
Как ни крути, а для дяди Али, здесь без подобных слов не обошлось. Он же мужик, да стране нужны мужики, такие, как дядя Али, чтобы сказал свое слово в момент, когда надо. А то, страна без таких мужей, точно развалится на ненужные никому куски.
Для старого фронтовика это явление, казалось хуже, чем война настоящая. Он не окончил университет, но давно понял, что у каждой войны есть своя история: почему началась, кто развязывал, и тому подобные вопросы. И дядя Али, за всю свою жизнь крепко убедился, что не будь кровавых диктаторов, не было бы чудовищной кровавой войны. А это, другой разговор, почему сильнее оказался советский диктатор. Почему? Потому, что в драматических обстоятельствах схваток, у всех была одна национальность – солдат! А Гитлер как заявил? Примерно так: «Если войну не спасти, народ тоже должен погибнуть. Все лучше уничтожить, ибо народ оказался слабым».
И жаль – их цель была достигнута крепко. За грехи диктаторов заплатили народы, результаты проведения их политики весь мир под себя подмяли. И выстроено это все на трупах простых людей… Простых, как бойцов его отделения… «Безнаказанным это не прошло и не пройдет! – думал дядя Али. - И вот, эти тоже мне, сидят, показывают себя перед народом. Их бы на передовой!», – повторил, он раз за разом.
Он не раз столкнулся с подобными проявлениями, особенно в последние годы. Вот, например, прошли годы после войны, пришли перемены, изменялись границы, жизнь, политика, даже сами люди, видавшие виды. И тут, чуть не забыли минувшую войну, следовательно, пролитую кровь. Кому-то пришло в голову отменить День Победы, «порохом пропахший», хотели снять навсегда с календаря листочку «9 Мая» – самый дорогой день человечества, который его же разведчики «приближали, как могли».
Ну, кто не знал, если не он: память о прошлом важна не для мести, а для того, чтобы не повторить ошибок. И Али хорошо запомнил одну мудрость: нельзя запретить историю и стрелять из пистолетов в прошлое, потому, что плохо будет тогда, когда прошлое будет извергаться как вулкан из старых окопов, вместе с будущем выстрелившего из пушек. В ту пору все отчетливо видели слезы Али, которые текли по морщинистым щекам, только не от радости, а от горести. Некоторые даже удивились: можно было ли представить, что солдат, который заставил фашизма плакать, теперь сам плачет? Можно было ли самому ему забыть кровь погибших товарищей, которые за Победу над врагом кровью заплатили? Конечно же, Али понимал, что все это больно! Он так не плакал даже тогда, когда сын Гахраман был убит в Карабахе.
«Того, что было, не вернуть. Не вернуть и Гахрамана! Нет, плакать по нему я не могу, как бы ни было грустно. Он отдал себя за свою землю! Он герой! И не правильно оплакивать героев Родины. Но память о них мы должны нести, кто сколько сможет!»
Потом он глубоко вдохнул воздух, и шептал: «Да, земля, земля… Эта опаленная, боевая земля – святыня наша. Если бы за нее не сложили головы ее сыновья, если бы она не пропиталась кровью своих защитников, – была бы чужая. Мой друг был, поэт один, как-то сказал однажды: попробуй, склонись, поцелуй землю, и, выпрямившись, станешь сильнее. Да, чем ниже опускаемся к земле, тем выше поднимаемся мы ею. А Карабах! Своего сына я отдал за него. Так в чем же дело?! Не понимаю, почему его потеряли?! Мы ни у кого и ничего не хотим и не хотели отнимать. Ничто чужое нам никогда не было нужно – ни земля, ни богатства. Что это за война?! Вот многие говорят, что, армянские действия – это обратная сторона фашизма. Ан нет, это есть сам фашизм! Так не воюют, у войны тоже есть свои правила. Давайте смотреть правде в глаза! Наши предки в течение истории много раз стояли лицом к лицу с агрессорами. В былые времена целые орды вторглись на наши земли. Но они не пришли, чтобы завоевать земли, им нужны были богатства, да золото, скот, овцы, кони, короче – хлеб для существования. А у этих армян, сердца полны бесчеловечными замыслами, каким-то необъяснимым гневом, целью стереть нас с лица Земли. Им подари-ка Антарктиду, скажут, Южный Полюс тоже наш, даже свет на Землю принесли миллиарды лет назад сюда прилетевшие из дальних планет прапрапра…деды армян. Это значит, что ими руководит сам Сатана».
Алиса долго посмотрела на него, невольно думала: «Ты прав, деда. Ты даешь наказ, что в мире все пути берут начало от родной земли, с потерей ее, жизнь человека стоит очень мало...»
…А ночь тянется как-то нескончаемо долго. Дядя Али едва различал оранжевый цвет лампочки, и фигуру внучки.
– Потерпи, – снова услышал он, и почувствовал, как ладонь Алисы прикоснулась к его лицу.
– Ах, ты моя хорошенькая, ты должна знать: где-то таится новый Гитлер, ждет момента… Поэтому, где бы ни были, держите порох сухим.
И сразу кольнуло под сердцем. Будто его обожгли, задышал тяжело, сердце комком подкатило к самому горлу:
– Алиса!.. Гильза… Где гильза?
Алиса, обняв деда, прослезилась, даже всхлипнула, словно бы предчувствуя, что будет с дедушкой. Дядя Али с трудом взял себя в руки, выпрямился, потрогал что-то под подушкой. В глазах выплеснулись искорки радости, весело шептал:
– А-а, вот моя гильза… а где мой дневник? – указал пальцем, – в шкафу… Достань гимнастерку…
Алиса открыла дверцу шкафа, сняла старую солдатскую гимнастерку со звенящими боевыми медалями с вешалки, взяла из ее левого кармана тетрадку с обложкой коричневого цвета.
– Пусть гильзу положат в мою могилу, со мной рядом… нет, пусть будет у головы… ведь пуля с нее, была предназначена для моей головы. И земля в ней, из могилы моих солдат… Да конечно, именно так… я хорошо помню… А книжонку сохраните. Там все, что хочу рассказать, записано. Целая история… Я свое сделал и сказать тоже все сказал… Что ж, такое не забывается…
Алиса долго постояла у постели деда, крепко сжав гильзу в ладони. Потом, сдерживая себя, встала и быстро пошла во двор, словно кто-то тянул ее за руку. И сразу вернулась, зажала рот руками, чтобы не рыдать. Но, все равно разрыдалась, дрожали губы, как бы говоря: «Боже, помоги!.. Я прошу тебя, дедушка, не надо умирать!»
– Не плачь... посмотри на дедушку: я в жизни никогда не боялся смерти. Я же мужчина! Когда человек уезжает в далекий путь, его провожают не плачем, а пожеланием благоприятного путешествия. – сказал дядя Али ласково, и помолчав секунду, уже решительно потребовал. – Прекрати реветь! Иди спать!
Внучка мгновенно умолкла. Но на лице ее была неизбывная печаль от расставания с любимым человеком.
Старик, поворочавшись, закрыл глаза, будто уснул. И точно приснился ему фрагмент из фронтовой жизни…
***
…Какая тишь! И чуть колышется у берега речная гладь в рассветный час. Лодка двинулась, кренясь, и река слилась с небом перед ней, приняв в объятия бойцов. Подобно лезвию весла врезались в зарю. И брызги блестели как жемчужины. Он выходит на берег, лежит на траве. Лодка с бойцами уплывает. На желтой отмели стоит девушка, с круглым лицом, русыми бровями и голубыми глазами. Она такая красавица, словно лебедь речной глади. Призывно машет ручонками, и плавно уносится куда-то…
Открыв глаза, Али шумно вздохнул, посмотрел в окно, долго не мог понять, куда исчезла река с прекрасной девушкой. «Любимая! Ты мне всей жизни дороже, всех сокровищ земных милее. Была бы со мной, ничего б не искал на дороге земной», – с трудом прошептал Али.
Он поднял голову с подушки, еще раз посмотрел через окно в пучину ночного неба. Там не было ни единого облачка, звезд в небе было немного, но светили они ярко, бесконечно моргали: «Вот так: звезды любуются землей. Красота! А красоту человеческой жизни война съела».
На смену грустным мыслям пришли воспоминания. Да он не очень любил вспоминать прошлое, но, все равно оно вспоминалось. Перед глазами ожили родные места, опаленные войной, тревожные дни, когда он ушел на фронт, вспоминались ожесточенные бои, кровь однополчан.
Он ушел воевать в октябре 1941 года. В ту пору казалось, настоящая война еще далеко, все втайне надеялись – а вдруг пронесет. Его родное село не узнало бомбежки, но было войною опалено. Боль и горечь были на судьбе всех. Куда ни взглянешь, разлуки, ужасы смертей. Но люди, сжав в кулак терпенье, становясь сильнее, чувствовали, что передовая где-то рядом.
Их собрали в райвоенкомате. Предстояло совершить тридцатикилометровый марш до станции Алят. Новобранцы длинной серой колонной вышли за поселок, и пошли по степи. На рассвете колонна свернула с дороги. На станции их ждал поезд. Уже сидя в грузовом пульмане, Али долго вспомнил родных, плач матери, доверчивый, обращенный к нему пристальный взгляд отца, и последние его слова: «Ты родился второй раз – солдатом. Не урони честь нашего очага!»
Через пару часов эшелон прибыл на станцию Биладжари. Стояли до полудня, в ожидании каких-то команд. А к вечеру эшелон покатился на север. Али стоял у двери пульмана и тщетно пытался разглядеть тающие вдали очертания серого города.
Эшелон шел день, другой… стучали колеса.
Он начал службу на берегах Терека, пережил первые для него трудные дни войны. У села Капустино чуть было, не попал в плен, был ранен под Моздоком, после госпиталя военные дороги его привели в украинские поля…
***
…В побережье Южного Буга пришла буйная весна. Весна 1944 года. Река вскрылась, разлилась широко и мутно. На полях вода стояла спокойными озерами, серебрилась против Солнца, слепила глаза яркими блесками. В оврагах дотаивал грязный ноздреватый снег, и юркие, быстрые ручейки, журча, убегали куда-то вниз, чтобы слиться в один большой ручей и добежать до самого Южного Буга. На березах повисли сережки. А там, под горизонтом оголившиеся и пригретые солнцем пашни курились густым паром.
С давних времен на этой земле жили люди. Жили, творили. Так, где же песни, почему забыты? Где девушки, что лебедям под стать? Где юноши, упорные хлопцы? Не та река, не та земля. Их не узнать.
Потому, что еще шла война.
Бои шли на подступах к набережному хутору Пески. Положение на этом рубеже было не из легких. Характер вражеской обороны, особенности реки решали многие оперативные вопросы в организации прорыва и дальнейшего развития наступательной операции.
Бойцы стрелкового полка сидели в развалинах большого строения, положив на колени вещмешки, окутав себя шинелями. Командир отделения сержант Али Гасанов лежал на куче соломы. На верху, за бетонной плитой сидел пулеметчик. За разрушенной каменной стеной в широкой яме один из солдат грохотал простуженными легкими. Другой крутил скрипучее колесико зажигалки, стремясь вышибить драгоценную искорку, а потом посасывал самокрутку, дуя горьковато-терпким дымом в землю. Третий из кармана достал сухарь – как железный, но очень сладкий. Четвертый глотал из котелка воду, каким-то образом пригретую.
Кто-то, не подойдя поближе, крикнул:
– Выходи строиться!
Али поднял бойцов своего отделения. Их было шестеро. Через пару минут еще два отделения присоединились к ним. Всего их стало двадцать, не больше, под командованием лейтенанта Бабаева. А это даже не взвод. Перед взводным стояли измученные, обожженные, обросшие, но полные решимости бойцы.
Был приказ: разведвзвод к рассвету должен проникнуть в ферму, что находится за рекой, выйти на безымянную высоту, разведать позицию противника, захватить «языка». Предстояло выяснить боем, что представляет собой немецкая оборона, заронить в немецкие головы мысль о возможности десанта у них в тылу и этим оттянуть часть сил противника с передней линии – вот чего могли бы добиться разведчики, если бы они проникли в ферму со стороны реки.
Риск был огромный – залезть в самое логово врага! Здесь полагайся только на себя!
Ночью отряд разведчиков выступил в тяжелый поход. Сначала шли по льду реки. Колючий, сухой, морозный ветер гнал поземку, искристая ледяная пыль забивала глаза, колени и плечи бойцов покрылись ледовой коркой. Вышли на камышовый берег, прошли несколько метров. Разбившись на группы, отряд медленно двинулся к ферме. Та возникала в темноте спящей, засыпанной снегом, грозной в своем молчании. И мрачной, печальной, задавленной.
До траншеи гитлеровцев, оставленных для прикрытия отхода своих частей, было 100-120 метров, не больше. А проходить трудно. Дорога под хрустящим снегом, сузилась. Идти стало еще труднее – ноги скользили, то и дело обрушивались в глубокие сугробы, заносы, перекаты затрудняли движение.
Все же прошли. Проваливались в снег, хрипло дышали, жадно глотали студеный воздух. Потом после тщательного наблюдения они бесшумно подошли до фашистской траншеи у старой крепости, чтобы взять «языка». Кромешная тьма ночи помогла разведчикам – немцы не заметили, когда они подошли к их окопам. Солдаты, притаившись, лежали в канаве. Отчетливо доносилась немецкая речь. Двое немцев вылезли из окопа. Держа пистолет наготове, видимо, это был офицер, один пошел дальше. Вдруг Али бросился на него, схватил его за ноги, рывком втащил в канаву, снял с него планшет. А другого уложили ножом.
Но фашист закричал, его услышали, одна за другой из вражеского окопа взлетели две осветительные ракеты, которые разрезали темноту ночи. Фашисты заметили разведчиков, и открыли беспорядочный огонь. Заговорили минометы. Солдатам пришлось прилипнуть к земле и лежать.
Появились цепи немецких солдат. Они бросились в атаку, окружив разведчиков, их цепи надвигались на группу Бабаева. Мысль работала быстро. Залечь и продержаться, пока переправится помощь. Рискованно! Враг может накопить здесь силы, и тогда не избежать неприятностей.
Когда с рассветом немного затихло, Бабаев лежа раскрыл планшет, вытащил оттуда карту, и маленький листок от записной книжки. «Вот оно что! Высота 150,2… Вот где их логово! Понятно! Ну, что ж, пуля пулем, но надежда в человеке умирает последней. Тут надо либо умереть, либо выстоять, держаться! А то можно все потерять».
Недалеко загорелся камыш. И по земле пополз едкий дым. Он разъедал глаза, забивал легкие. Огонь подступал к каналу вплотную. Бойцы, укрывшись там, ожидали сигнала.
И вот поднял руку Бабаев. Это – сигнал для атаки.
– Всем за автоматы! – Приказал он. – Огонь! Бей гадов!
Все ринулись вперед. Не вышло! Немцы контратаковали. Было очень жутко смотреть, что делается там, где идет схватка. Вокруг черные бугорки земли, темные кусты, воронки, в них люди. Кто-то валится на проволоку и остается висеть на ней, кто-то продолжает ползти вперед, пробираясь под острыми колючими нитями. Непрерывно стреляла пушка танка, вкопанного на небольшой высоте. Крупнокалиберные пулеметы кинжальным огнем секли с высоты людей. Вражеский огонь не посчитался с тем, что люди любят жизнь, что они еще молоды, хотят жить.
Бой с каждой минутой нарастал. И когда до безымянной высоты остался с полкилометра, разведчики расходились по полю, пошли на решающую схватку. Враг навалился на роту. Гитлеровцы идут и идут, стреляют куда попало. Снова и снова атака, отбивание…
Али стоял в старой воронке от бомбы. Он стрелял по подползающим гитлеровцам, автомат обдал свинцовой струей все живое, что появлялся перед ним.
Не смотря потери, отряд не отступил. Вдруг одна мина грохнула прямо в кругу бойцов. И все они, с пленным вместе, кроме командира, вмиг стали безжизненными. Лейтенант, лежа, махал рукой, что-то кричал. Али понял: ранило его. Он вылез из воронки, приполз к Бабаеву, взял его на свою спину. Лицо раненого он не мог рассмотреть, но хриплый и рокочущий голос, прозвучавший тогда над ее ухом, запомнил навсегда:
– Ты куда меня тащишь? Ну, куда?
Али мгновенно понял, что действительно, лейтенанта негде спрятать: кругом фашисты приближаются. Он оставил лейтенанта. И опять стал стрелять. Одна пуля попала в голову Али. Вторая пуля ударила в правую ногу. Раны были легкие, но все лицо уже в крови:
– Я так просто не умру, командир, я умру стоя! – Поднял автомат, дал очередь. – Не унижусь, все равно смерть!
Лейтенант кричал охрипшим голосом:
– Ты что делаешь, Али? Возьми планшет. Тебе донести в штаб: из района безымянной высоты ожидается сильный удар немцев. Через три дня! Может и через два! Понял? Запомнил? Уходи немедленно! Выполняй приказ!
Али что-то сказал. Но командир его не слышал, еще что-то крикнул Али, поднимаясь во весь рост, подорвал себя ручной гранатой и упал не пригнувшись. Не хотел он попасть в руки врага живым.
Истинный человек, который к вершине идет – дело не простое. И он встречает смерть стоя!
Остался раненый Али на поле боя один. Отстрелялся, пока не остался последний патрон в магазине автомата, потом пустился бежать. Надо было доставить сведения в свой штаб. Обязательно!
Местность была грядистой, и за последней грядой поле вдруг надломилось, пошло уклоном. Он покатился, извиваясь, отталкиваясь руками, ногами, упал с крутого берега в воду. Потом с трудом доплыл до берега…
***
…Набежали тучи, стало темно и страшно холодно. Мелкий и жесткий, как песок, снег повис в воздухе. А кругом, от края до края поля раскинулись окрест. Ни кустика, ни деревца, только кое-где виднеется засохший бурьян да свежевыброшенная земля, смешанная со снегом. А вдали, была лишь линия горизонта, разделяющая снежный степь и небо. Али зажмуренными глазами смотрел на дорогу: ни звука! Встал и шел. «Успею ли? По моим счетам наш полк здесь будет завтра к вечеру. Значит, пока есть время», – определился Али.
Он приподнялся на руках и сел. Посмотрел вдаль, туда, где была лишь линия горизонта, разделяющая снежный степь и небо. Посмотрел на дорогу: ни звука! Так и сел немного, опять встал и шел хромая.
И вдруг со стороны рощи услышал шум автомобильных двигателей. Колоннами спешили люди и машины в сторону передовой. Быстро подъехал «Газик», остановился рядом с Али. В нем сидел майор:
– Куда держишь путь, боец? – громко спросил он.
Али подошел поближе, узнав командира своего полка, точно приказал:
– Безымянную высоту… накрыть огнем! Немедленно! Вот и планшет с немецкими документами.
– Молодец, боец! А ну-ка в медсанбат! Иди прямо! Смотри, не потеряй оружие.
К полудню ударила артиллерия с левого берега, почти целый час она разрушила вражеское укрепление вокруг безымянной высоты. С ревом проносились штурмовики, поливая пулеметными очередями фашистские позиции и сбрасывая на них бомбы. Земля загудела, заходила ходуном. Не успели самолеты отбомбиться, как из лощин показались танки. Не снижая скорости, ведя огонь на ходу, они быстро преодолели реку, а за танками шли пехотинцы. Вскоре переправился весь полк. В результате удалось расширять захваченный плацдарм, и закрепиться там.
***
…Шел Али, опираясь на палку. Чем ближе он подходил к освобожденным накануне маленьким хуторам, на душе становилось спокойнее и дышалось ровнее и глубже. После пережитого надо было немного отдыхать, на несколько часов сомкнуть усталые и сонные глаза.
Издалека показались хаты одного хутора. Виднелись безглазые дома, только несколько уцелевших. Он прибавил шагу, зашел в крайний двор, осмотрелся. С гневом и тоской, подавленный зрелищем смотрел на обгоревшие стены, и вдруг заметил в глубине двора русоголового мальчика с огрубевшими ногами и руками. Гейдар погладил его, по спутанным волосикам, и спросил:
– А где папа, мама?
– Батьку нема, вин помер. А мамку нимцы угнали, – тихо ответил мальчик.
Гейдар вдруг задрожал от головы до ног: «Ну, ничего, верну тебе твою мамку!» – проговорил он, сдавленным голосом…
Он дошел до угла улицы с разваленными домами. Пожилая, полная женщина в рубище, с гладким лицом, которая появилась из-за ворот с деревянными ведрами в руках, и сумка на плече, весело подошла к нему:
– Ой, визволитель! Добридень! Пидем до хаты, пидем.
– Здравствуйте, мать, мне только воду. – Отпив две кружки воды, спросил. – Тяжело было у фашистов-то?
– Важко, ой, як важко! Чого ми тильки не натерпилися, чого ми тильки не зносили? У цьому листи ни описати и на словах ни виповисти!.. Ироды эти нимцы! Ни малых, ни старых не жалели.
– Да, чудовищно! – Окинул ее заботливым взглядом Гейдар.
Женщина протянула свою брезентовую сумку. Там банки закупоренные:
– Це консерви, усього виддам.
– Да не надо, мать, оставьте себе, мы погибаем, чтобы вам хорошо жилось…
– Ну, хай ворожи пули минають тоби! – Вдруг повернувшись в сторону дороги, закричала. – Що ти, дивчина, побачь, який хлопець! Запрошувай до себе!
Али посмотрел. У могил по обочине дороги, стояла девушка. Проступают из-под платка ранние седины в косах. И вдруг пронзительный, леденящий сердце плач девушки. Подходил к ней Гейдар, снимал каску с головы, обнимал ее плечи, просил и просил:
– Успокойся же, плачем не вернешь умершего.
– Родители мои здесь лежат. Убили их.
– Понимаю, в слезах горе тает. Успокойся, прошу тебя. Такова судьба, от нее далеко не уйдешь. Мои ребята тоже… вон, недалеко отсюда… лежат! Как тебя зовут?
Она взволнованно ответила:
– Алиса.
– Алисочка, вот я зайду к тебе. Только ненадолго. Мой полк на подходе.
– Пожалуйста! Я живу через две хаты. Места у меня много, отдохнешь.
Алиса пошла вперед, зашла в дом. Али, молча, последовал за ней, внимательно осмотрел жилье. В комнате было мрачновато, посередине стояли старенький деревянный стол, две табуретки и топчан. Алиса постелила стол белой скатертью.
Али снял шинель и сапоги, сел на табуретку за столом. Через несколько минут печка уже загудела, рядом с трубой появилось оранжевое, постепенно расширяющееся пятно. Алиса быстро смыла теплой водой кровь от ран Али, перевязала их косынкой. Потом картошки сварила, чайник вскипятила:
– Ешь, пей, – она ласково улыбнулась. Но видать, девушка стеснялась пока незнакомого человека. Она сидела, часто дергая кончики платка.
– Ну, муж-то где воюет?
Сначала она удивленно смотрела на Али, и не отвечала: вопрос был неожиданным. Потом прижала платок к глазам и так, пряча взгляд:
– У мене никого нема, – сказала она, потом по-русски добавила, – мать еще до войны умерла. А отец работал на подпольщиков. Их было тринадцать, были здоровыми, сильными мужами. И мой отец среди них. «Запомните, вся ваша банда доживает последние дни», – это были последние слова отца, и он перед этим плюнул в лицо немецкого офицера. Всем глаза сначала выкололи, а потом расстреляли. Мы похоронили их возле дороги. – Она встала, придерживаясь за край стола.
– Понятно. Ну, не горюй, милая. Добрая дочь родителей прославит. Живи и терпи. Замуж не думаешь?
-Та ни… Залиште. – потом, как будто передумав, добавила, – та успею. И глаза улыбались, стали светлее, блеснули мелкие ровные зубы, на щеке ямочка появилась.
Рассмеялись.
Получился долгий и сладкий разговор. Али, выглядел усталым, периодически подкашливал, при этом четко виднелись вены на виске.
Разговаривал он медленно. Алиса, худая, высокая, с круглым лицом, с тонкими губами и тонким носом, рассмотрела его словно бы полуприкрытыми глазами. Человек, перед ней, был умный, и впрямь очень хорош собой! Она приблизилась к нему вплотную. В сердце вдруг всколыхнулось чувство искренности к этому человеку.
Почувствовав, что она питает к нему нежные чувства, Али был озабочен тем, чтобы не дать разгореться пламени. Тем более что и сам он не остался равнодушен к ней. Но… вдруг горячая кровь заиграла в жилах Али, он круто повернулся к Алисе и глянул на нее с кипучим взглядом. Он взял в свои ладони тонкую теплую руку Алисы и сказал:
– Будем друзьями и постараемся не забыть друг друга.
Она тихо ответила:
– Буду надеяться. Никто в моей душе не заменит тебя, солдат! И, знаешь, что? Куда бы ты ни направился, сделай так, чтобы твоя дорога прошла через наш край. Хорошо?
– Постараюсь. Но… видишь ли, это – война все-таки, дорогая. Она вечно разлучает дороги.
Ответ его Алисе не понравился, она медленно высвободила руку из его ладоней, с трудом оторвала от него взгляд, чуть отошла и потом снова подошла к нему, обняла его шею:
– Постараюсь, говоришь. Нет, ты так не говори, – и невольно добавила, – хорошо, что ты есть на свете, солдат... я ведь тебя ждала.
Она молчала, и Али почудилось, что улыбка тронула ее губы. Внезапно решившись, он поцеловал ее щеки. Она не отодвинулась, только слегка склонила голову, как бы для того, чтобы лучше разглядеть его.
Наступил вечер. Затеялся разговор о любви.
– Вот и наша любовь! Ну, это же здорово! – Вдруг воскликнула Алиса. – Дай бог тебе выйти из этого костра живым! Будешь всегда со мной вместе. Да и не обращай на меня особое внимание. У кого горе, тот обычно много говорит. Ну, ладно, ты устал, ложись, спи… Спокойной ночи!
Он ложился на солому, не раздеваясь, положил рядом оружие. Потом слышал, как Алиса шуршала одеждой, как на цыпочках вышла в веранду, и постояла там. Еще он слышал, как она вздохнула, видно поправляя платок.
Ночь. Небо за окошкой все чернело, и, как из глаз горюющей матери, две капли дождя, похожие на две слезинки, упали на подоконник. И сразу поднялся такой ветер, что вмиг очистил небо от туч. За горизонтом, на той стороне Миуса гремели громы и чиркали молнии. Ан-нет, это там пушки стреляли!
…А рассвет еще далек. В немецкой фляге тлеет фитилек, и боец жадно спит, обнимая белое-белое обнаженное плечо Алисы. Снятся ему далекие лесистые края и девичьи ласковые локоны, боль еще дымящихся развалин и дети в них, печальные до слез.
Когда утреннее солнце показало на минуту горячий красный бок и скрылось за серовато-лиловыми тучами, Али проснулся. За окном тучи усилились. Было холодно. «Видать, опять снег пойдет, торопиться надо», определился он. И начал собраться в дорогу.
Алиса поцеловала смуглые щеки Али три раза, расплакалась.
– Только плакать не надо, Аля, как бы ни было грустно. Лучше жди. Твой долг – ждать. Может быть, и дождешься. – Поклонился солдат ей головой и продолжил, тяжело дыша, – эх, девчонка, милая! Я никому на свете не позволю превратить твою душу в пустыню. Жди меня! Будешь?
– Да что ты? Конечно…Ты напиши, как и что. Пиши чаще…
Али облегченно вздохнул, услышав слова Алисы. Они обнялись. Он, пригнув голову, понюхал волосы Алисы, почувствовал неповторимый запах, который дарили украинские поля.
Секунды проносились искрами – задержать нельзя было их. И хотелось Али ее еще долго-долго поцеловать, и что-то еще сказать. Но, не время!
Он быстро выходил во двор.
Грустно было: будто вновь началась война, и он вновь из родного дома уходил. Когда вышел на улицу, вдруг ясно понял, что никогда не будет счастлив без Алисы, да и она вряд ли будет счастлива без него.
Трепетно, долго перемахивались они: «До встречи!» Она постояла, пока Али не дошел до угла улочки.
И Али ушел. Хаты, безглазые, с плоскими соломенными крышами остались позади.
***
Он, закинув вещмешок за спину, хромая, тяжело шел дальше, не в сторону, где расположился медсанбат, а обратно, к реке. А кругом, от края до края поля раскинулись окрест, уже освобожденные. Ни кустика, ни деревца, только кое-где виднеется засохший бурьян да свежевыброшенная земля, смешанная со снегом. А дальше берег реки. И Али прошел по льду спокойно.
На том берегу, у старой крепости ему встретилась братская могила. Она была свежая, не тронутая. Люди постарались.
Али стоял возле могилы, прикрыл глаза и ясно представил каждого здесь погребенного, хотел услышать голоса разведчиков.
– Герои спят здесь! Братья мои!.. – Проговорил он. – Ты смотри, сколько людей отдали свою жизнь – самое дорогое для человека! Выросли, на фронт приехали из разных уголков. Только жаль, что эти парни были совсем дети, не понюхавшие пороха до первого боя. Они, не готовили себя к подвигу. Но были готовы, беспрекословно, как положена солдату, выполнить приказ. Были готовы к любым сложностям, к любому риску, и любой опасности. И, когда нарастал час, они совершили подвиг, ценой жизни доказали, на что способны. Не суждено было им дойти до победы, сгорели в огне боев. Как говорится, пуля, «дура», она не разбирает, в кого попадает. Хочется мстить, мстить без конца, пока не будет уничтожен фашизм.
И, вдруг острая боль ударила в голову. Склонился, точно кто-то положил на плечи огромный груз. В ушах затрещали автоматные очереди, раздались крики. Глаза туманились. Покачнулся, точно как столетнее дерево, и рухнул как подкошенный, на могилу. Как во сне выкрикивал имена… «Рахман… Павло… Иван… Омари… Вася… Турсун…
Он вновь и вновь повторял имена, просил прощения за то, что сам остался живым.
Что он может еще сделать?
Али медленно встал, снял с плеча автомат:
– Только одну пулю, последнюю я оставил – для себя. Но, ею выполняю последний долг перед вами…
Он одной рукой поднял вверх автомат, пустил пулю в воздух. Потом дотянулся до пустой горячей гильзы, лежавшей на земле, взял горстку земли с холмика, наполнил ею гильзу, спрятал в кармане. С этого же кармана взял свой медальон и положил на могилу:
– Вот погибну, или пропаду без вести, и никто потом, может быть, ничего не узнает. Я остаюсь с вами, ребята! Али не станет трусом. Больше того, он воспользуется любым случаем и станет мстителем. И перед лицом смерти не отступится от задуманного. – Пав на колени, поклялся он. – Клянусь молоком матери!
Голос Али дрожал, крылья ноздрей расширились. И вдруг всхлипнул, прижав руками к груди автомат, плакал. Крупные слезы скатывались по щекам.
«Отомстить!» – хрипло приказал он, молча сердцу.
Тяжело было оторваться от этого холмика. Он ускорил шаги, чтобы быстрее дойти до своего подразделения.
Через пару дней Али отыскал свою часть. Воевать.
В разгаре одного боя, когда поднял свое отделение, тут словно что-то впилось в справа в грудь. У него перехватило дыхание, резко отдало болью в груди и спине, в глазах потемнело, и он потерял сознание.
Али долго лежал в госпитале. Раны зажили не быстро, хрипа в легких не перестало меньше, кашель не спал. Несколько раз Али писал Алисе на адрес ее села, но ответа не было. Потом написал на имя председателя сельсовета . Ему ответили, что Алиса ушла на фронт.
Рана все таки зажила. Однако большая потеря крови ослабила его легкие и место, где пуля прошла сквозь легкие, стало очагом туберкулеза. Врачи сделали все, что могли, и если окончательно излечить туберкулез не удалось, то состояние Али они улучшили. Он был выписан из госпиталя с предписанием и дома соблюдать режим, продолжать курс лечения.
***
Прошли скоротечно дни и месяцы, война близилась к концу. Но в родное село Али еще приходили похоронные. Мужиков, сынов еще забирали в армию. И почему-то в его дом пришла весточка о том, что он «пропал без вести».
И когда смерч войны окончательно пронесся, вернулись с далеких мест фронтовики. Постепенно налаживалась мирная жизнь. Куда только не писала мать Сара, отовсюду приходил один и тот же ответ: «Пропал без вести». По деревне бродили разные слухи. Злые языки шептали: «А ведь неизвестно, может быть, он добровольно… И живет сейчас припеваючи…»
Когда подобные разговоры доходили до Сары, она всегда находила что отвечать шептуньям, а потом, оставшись одна, плакала.
А после трех месяцев Победы в селе встретили «пропавшего без вести» солдата с костылями.
Али и рад был тому, что не убит на войне, но в то же время ему больно было сознавать, что в самом конце войны он оказался в тылу, среди женщин, стариков и детей. Но делать было нечего. За него все решила вражеская пуля.
Он устроился на работу в колхозе, бригадиром. Было очень трудно. А трудности бывают разные, одни порождают дело, другие – ничего, кроме новых трудностей. Не хватало повозок, лошадей, главное, мужских рук. Вообще, он старался, как мог.
Казалось, воздух родных мест благотворно действовал на его легкие… Постепенно поправился, как в былые времена стал проворным, ловким, совершенно забыл о своей болезни. Тогда в селе все друг друга знали, если не по имени, то, по крайней мере, в лицо. И каждый знающий Али, удивился на то, что, почему он ходит холостым. Слава Всевышнему, живым вернулся с фронтового ада, есть силы! Что от этого, что немного хромает?
– Да вот, сколько красивых девушек в нашем селе. Нельзя глаз свести. Выбирай, кого хочешь, возьму платок в руку, босиком пойду, – часто говорила мать Сара.
Не смотря на все старания матери, Али не собрался на женитьбу. О влюбленности Али не только она чувствовала, в селе уже все знали. А он, этого и не скрывал, сильно тосковал по Алисе, и страдал, как бы сознавая себя неверным человеком. Не давали покоя ему вопросы: как сложилась судьба Алины? Как она живет? Вообще, жива ли? Часто снился ему маленький украинский хутор, где раскинулись обожженные хаты…
…Вот идет пехота походным маршем. Ведет ее командир полка майор Вели Гараев. Виднеется хата, перед которой он, отделяется от колонны на минуту. Во дворе хаты появляется Алиса, немного постоит, и исчезает… И полк уходит. И он уходит, махая рукой, вместе с однополчанами…
***
И стояла поздняя осень, в саду ветер трепал ветви деревьев, и они сбрасывали свои красно-желтые листья. Он сидя на лавочке у забора, загляделся на листья: «Вот она, жизнь, так же желтеет, проходит. Так нельзя! Напишу письмо», – определился Али.
И не надеясь получить ответ, Али все же написал Алисе письмо, по адресу, где встретился с ней. Начинал с конца: будто не дадут дописать: «…Я верю, что жизнь во многом впереди, придет повторная юность. Потому и не гнетет усталость, не сгибает груз прожитых дней. Потому и сердце не стремится слабеть…»
Али не удивлялся тому, что не было ответа. Удивлялся он тогда, когда ему вручили письмо из военкомата. Искали его, вернее, собственно не его, а родственников, из далекого Таганрога. Прошло сколько лет!.. А ищут!
Сердце ему говорило, что Алиса где-то еще ждет его. «Меня же ждут!» – с этой мыслью он в один прекрасный день собрался в путь.
Мать задала тот вопрос, который Али всегда так боялся услышать:
– Что ты потерял там, в далеком краю? А я тебя каждый час ждала, не спала ночами….
Али выдержал ее тяжелый взгляд:
– Знаешь, мам, я там оставил своих однополчан, без меня, наверное, трудно им. И… Алиса там осталась. Мы с ней давнишние друзья. Она хлебом насущным кормила меня.
Мать, – думал он, – конечно, у него самая лучшая, верил, что она поймет все, будет любить Алису очень сильно.
Взяв отпуск, он помчался в Таганрог.
***
Алиса долго ждала весточку от Али. «Жду и жду! Придет, или нет? Что-то произошло с ним! Да-да-да! А то явился бы! Правду говорил ей тогда Али, что в кошмаре войны погибших и пропавших до единого человека не считают. Там убивают и умирают, и, так привыкают к смерти, не придают ей никакого значения», – думала она.
Она не верила в смерть Али. Искала его ровно два года. Ждала, не дождалась. Куда не написала, у кого не спросила?! Дважды ей сердце обожгла безотрадная весть: пропал без вести. Одна за другой рушились все надежды… Наконец-то поисковики-школьники сообщили ей, что год назад, на правом берегу реки у крепости, нашли медальон. Им с трудом удалось различить только фамилию павшего воина: «Гасанов А…» А остальные слова не могли прочитать, из-за истрепанности клочка бумаги.
Услышав это, Алиса выскочила из дома, бросилась ко двору. Июльский зной из чаши неба струился. Тридцатиградусная жара установилась на полях. Она бежала как слепая, вытянув вперед руки, по самой крошке поля, по узенькой тропке. Она пробегала через мост. У старой крепости резко остановилась. Вытерла пот со лба. Подошла к могиле у развалин крепости. А вот, камень с надписью, на самом низу алые цветы. Глянула, дрожала то ли от горести, то ли от радости. И вдруг взгляд остановился на одной из фамилий: «Гасанов А….»
Она качнулась, упала на холмик, поросший зеленой травой. «Он ли? А если не он? Нет, точно он!»
Алиса каждое воскресенье проводила у могилы, убирала палые листья. Посадила красные и желтые тюльпаны, маки за забором могилы, ухаживала за ними, каждый раз, когда приходила, несла их охапками, с трепетом уложила к могиле. Опустилась на колени, долго молилась, и шептала: «Я навеки с тобою, родной мой!» Возвращалась домой к заходу солнца.
Вскоре по ее инициативе поставили памятник на братской могиле. Там впервые собрались люди, почтили память жертв войны.
***
Стояла в стороне неподвижная Алиса, схватившись за ворот платья, плакала. И вдруг перед ней очутился Али, в военной форме, в костылях…
– Живой! Ты живой! – Она положила Али на грудь голову. Он гладил ее по седым, густым волоскам.
– Не плачь Алиса, не плачь! Вот и я!.. Я приехал забрать тебя.
– Неужели?! – Алиса поразилась.
***
Они шли, обнимая друг друга, по зеленому лугу. Вышли на дорогу.
И какой день! Воздух был душист, чист и свеж, был напоен запахами полевых цветов. Как будто только в этот день Земля появилась на свет! Тополя зеленеют. Вода канала на обочине дороги прозрачна и светла: как будто с неба радуга упала. Над головой то и дело слышны курлыканья журавлей, возвращающихся с зимовок в родные края.
Али невольно посмотрел вверх: ни облачка, голубело мирное небо. «Было бы всегда чистое!» – Странные чувства охватывали его. Надежда на будущее, любовь к людям, Родине? Не эти ли привели тогда его сюда драться, убивать?
Был полдень, когда они зашли в село, теперь уже обустроенное. В конце широкой улицы, обсаженной кленами, во дворе клуба кто-то играл на бандуре и пел украинскую народную песню.
Теплыми взглядами встретили и проводили их люди. Али здесь узнал, что их та зимняя встреча не осталась в тайне. Все знали, что молодой сержант очарован Алисой.
***
Через неделю Али вернулся вместе с Алисой. «Вот и моя жена!» – представил он Алису матери.
Несколько дней мать Али казалась Алисе сердитой, потому, что у Сары на лице редко показались улыбки. Алиса ожидала какого-то скандала при встрече с ней, закусив губу, опустила голову в сединах: «Я лишним грузом не буду, мать. Но и без Али не проживу одна».
Алиса быстро привыкла ко всем в семье, себя считала не только женой Али, но и другом, который во всем будет делить с ним радости и тяготы судьбы, помогать, чем сможет. Али чуть не сошел с ума от радости, когда Алиса родила сына. Сам назвал новорожденного красивым именем: Гахраман.
А сейчас… Нет Алисы! Она, как уже два десятка лет ушла из жизни от грудного рака. Али очень тяжело переносил утрату Алисы, и через несколько дней похорон, у него появился инсульт. Можно было ли ему легко жить без Алисы!?
И тут началась Карабахская война! Полицейский Гахраман ушел туда, но не вернулся, погиб где-то близ селения Срхавенд. И Сара ушла из жизни, не выдержав такого горя.
***
Ему становилось все хуже.
Оставшись с ним один, священник, с темной бородой, долго сидел, перебирая четки. Потом просил зайти близких к нему людей, сидеть у головы Али. Все близкие люди, сменяя друг друга, проводили у его изголовья всю ночь.
…Прошел день, к полудню зазвучал, треснул выстрел. Последний выстрел! В селе громыхнуло, словно бы мощный взрыв и эхо донесло этот шум одиночного выстрела дальше.
Жизнь улетела! Отправился в небытие последний солдат, последний свидетель той страшной войны. Улетел дух бойца в бесконечное пространство, как последняя пуля. Там, где зашло солнце, даже туча еще мгновение назад красная, вздрогнула, вдруг почернела и как бы разрослась. Несколько минут назад внезапно рванувшийся ветер унесся и оставил за собой долгую тишину.
…Люди стояли, молча у свежей могилы. Они с благодарностью помнили о нем – вечном воине по имени Али, который победил, как истинный, настоящий солдат своей земли.
Говорил директор сельской школы Рустам муаллим:
–Да, мы теряем людей, которые оставили нам в наследство такие понятия, как: Родина, честь, борьба с врагом до конца, решительность в бою, без страха смело смотреть в лицо врага. Уходят те, которые оставили память, которую мы сохраним и пронесем через века. Эти люди – рядовые труженики войны гордо несли на себе ее крест. Несли, как могли, как велела их совесть, и позволяли физические силы. И всех их, совершивших подвиг не перечислить, все они – герои великой битвы. А героями называют человека, который совершает поступки, достойные восхищения и доступные далеко не каждому…
Молился священник: «…Да простит нас душа его… Он ведь всегда мечтал людям счастливых дней, а мы не могли сохранить его! Ведь все в руках Всевышнего!»
Точно слышался и трепетный голос Али из-под земли:
– Держите порох сухим! Я ведь последним выстрелом был!