Детектив. Начато 08.03.2009.
Часть первая «ЗИМНЕЕ УТРО»
Миром правит жадность, притом очень давно.
Молодой следователь Владимир Григорьевич Мильц молча курил у окна, нехотя разглядывая серую Неву покрытую льдом. Зима в разгаре,- думал он, впрочем, от этого ему было не легче. Владимир Мильц представлял из себя новую генерацию следователей в корне отличную от послевоенной. Внешне он был похож на инженера какого-то закрытого НИИ: высокий, поджарый, на породистом носу ловко сидели модные очки в металлической оправе, в серых глазах иногда вспыхивали ироничные огоньки.
Недавно полученное заурядное дело о смерти старушки превращалось в проблему. Вначале всё казалось весьма обыденно, но в течении месяца появился неожиданный интерес. Смертность среди старух резко повысилась, теперь Владимир уже имел кучу скорбных останков в количестве четырёх трупов. То, что старушки мрут, было не удивительно, удивительно было другое, все старухи прежде работали в Эрмитаже, правда, они давно были на пенсии, как мыши сидели в своих норах и буйным нравом не отличались. И вдруг эти старушки решили уйти в мир иной насильственным способом. Сейчас, изучая отчет эксперта наверно в сотый раз, Мильц тщетно пытался найти хоть какую-то зацепку, кому же понадобилось колоть бабушек морфием, что они могли знать, будучи на пенсии двадцать лет? Почти незаметно пролетел день. Муки следствия неожиданно прервал его начальник майор Кирсанов Б.В. молча, посмотрев на четырех старушек вырезанных из ватмана и скорбно сидевших наверху тоненького дела.
-- Художник ты у нас, - заявил он.
--Это помогает думать,товарищ майор,- отговорился Мильц.
-- Иди думать домой, - спокойно заявил шеф, показав на окно, в котором уже были ясно видны первые вечерние,но ещё неяркие фонари.
Не прошло пяти минут как Мильц, подняв воротник и спрятав в него свой длинный нос, топал по Лиговке. Дома в маленькой квартирке его уже встречала пожилая мать. Поставила ему на стол ужин, присела рядом, любуясь своим единственным сыном. Как все дети послевоенного племени, взращенные без отца, с матерью он имел полный контакт.
--Что грустный такой, мой следователь,- спросила она.
Вова быстро рассказал ей про старушечьи заговоры, ничего не утаивая. После неожиданного раскрытия дела об убийстве депутата райсовета Сорокина А.С. авторитет Мильца в районной прокуратуре сильно вырос. Ещё бы: опытный следователь из городской прокуратуры, клюнув на приманку убийцы, месяц шел по ложному следу, надеясь добиться признания от невиновного человека. Но Мильц, проводя расследования на районом уровне, быстро вышел на след настоящего убийцы, ловко сопоставив факты, нашёл хитрого преступника, мотивом которого оказалась банальная жадность. Настоящий убийца, некто И. Викентьев, даже не стал отпираться:так был уверен в своей безнаказанности.
Пока Вовчик занимался ужином, его мать Вера Николаевна Соколова, тоже, между прочим, в прошлом следователь прокуратуры ему не мешала. Только он покончил с ужином и пристроился подымить в кухонную форточку, как она шлёпнулась на табуретку рядом и жадно задымила сигаретой «Ленинград» фабрики имени Клары Цеткин. Минут пять курили молча, не задавая вопросов, но это не могло продолжаться вечно так как они были дружной усечённой семьёй. Своего папу Вова никогда не видел, даже на фотографии. Мать помнила его смутно, хотя он здорово помог ей выбраться из блокадного Питера. Вы, конечно, подумали, что он сделал какие-то документы? Нет, вы ошиблись, он сделал только Вову, а гуманное начальство, оценив положение матери, отправило её на большую землю в переполненном Дугласе.
Уже в госпитале в Рязани, Вера с трудом вспомнила фамилию ухажера. Долго колебалась: Мильц - это не Соколов, но бросила монету и судьба выкинула - Мильц. Ребёнок оказался для Веры подарком судьбы. Войну она перекантовалась в тыловой Рязани следователем, ловила дезертиров, мелких жуликов, если они попадались. В угарном сорок пятом вернулась в Ленинград, быстро отвоевала родительскую квартиру и на третий день спокойно уселась в своей родной районной прокуратуре. Маленькому Вове было уже четыре, зашумели годы, потекли пески времени…. Вове уже под тридцать, давно не ходит на службу Вера, но жадно всем интересуется, натуру-то не изменишь.
На советском календаре, между прочим, вовсю шёл 1973 год. Социализм стоял непоколебимо. Даже самые отъявленные антисоветчики ещё не могли строить радужных прогнозов. Они хмуро понимали, что рак на горе свистнет ещё не скоро, если вообще засвистит. Однако уровень преступности в городе оставался традиционно высоким и тому был ряд причин. Хотя, трепещите гады, скоро, в конце восьмидесятых, за дело возьмутся настоящие сыщики, типа Дукалис, и от питерской преступности останутся одни воспоминания…
Вова наконец-то закончил курить и посмотрев на маму, загадочно улыбнулся.
--Сдаётся мне, старушки мрут не просто так, что-то тут не чисто, - вымолвил, наконец, он. Вера Николаевна, закурив ещё «Ленинграду», ответила:"Ноги растут с «Эрмитажа» это точно. Много ценностей отправляли и прятали тогда, бардак стоял невообразимый. Дело это перспективное, если подойти правильно, Пиотровские у Романовых не в чести. Сидят в «Зимнем» как цари, изображают защитников искусства. Короче Вова – в Смольном «Эрмитаж» не любят. На этом деле можно срубить тебе, дорогой, большие звёзды, но можно и загреметь под фанфары, так что выбирай".
На следующий день часов в десять Мильц уже сидел в отделе кадров «Музеев Эрмитажа» разглядывая длинные списки сотрудников, их было много. День пролетел незаметно, он даже не ходил на обед, но удача посещает упорных, уже под вечер он нашёл то, что искал. Если верить документам все старухи работали в «Эрмитаже» в блокадные годы, только одна по фамилии Шевченко пришла работать в сорок шестом. Мильц сделал копии под недовольным взглядом сотрудницы отдела кадров и отбыл к себе в прокуратуру. В прокуратуре он долго сидел в кабинете, составлял схему расследования, заполняя повестки соседям старушек. Уже начала проворачиваться в голове генеральная мысль - старухи явно что-то знали.
От дедуктивных мыслей его оторвал дребезг старого телефона, звонила его подруга Ольга, звала к себе, он охотно оторвался от размышлений и глянув на свою «Славу» заторопился к подруге. Оля жила совсем недалеко от прокуратуры, собственно это и послужило поводом для знакомства, ну нельзя же каждый день проходить мимо симпатичной девушки, не здороваясь. На улице стояла настоящая ленинградская зима, было сыро и ветрено, дуло, так что редкие прохожие двигались ускоренной рысью, забыв про всякое степенство. Вова тоже не стал кочевряжиться - сиганул галопом, лишь бы скорей добраться к своей единственной. Далее мы опустим подробности их встречи, по причине детективного жанра.
Утром Мильц кое-как выпросил машину у своего шефа и скоро был в жилище старухи номер 1. Убогая коммуналка поневоле наводила на крамольные рассуждения, но Мильц понимал твёрдо - это бесполезно. Старуху давно увезли на кладбище сердобольные соседи, но неистребимый запах прошлой жизни витал в воздухе. Долго, нудно они с экспертом простукивали стены и потолки,но всё было тщетно. Затем проверили подоконник, который неожиданно легко подался, в пустой нише была пусто. Целый день они с экспертом Иваном Глушко мотались по старушкам, замучив до смерти шофера, но всё было напрасно. Везде было пусто, кругом никаких улик. Грустно возвращаясь домой после тяжёлого дня, Мильц решил не сдаваться. Хорошо что подвернулась возможность провести пару дней у любовницы Ольги. Тем более впереди маячили выходные.
Суббота и воскресенье у Вовы с Олей прошли отлично, им даже пришлось отпроситься на понедельник у своего начальства. Несколько вдохновлённый половой жизнью Мильц с рвением взялся за дело, но дело не бралось за него. Весь вторник Владимир как паук ткал паутину – то есть составлял биографии своих визави (старушек). От этого серого дела его неожиданно отвлёк телефонный звонок.
--Это следователь Мильц? - спросил женский голос.
--Да! Да!- поддержал он.
--Я хочу вас видеть, - повторила девушка,- только не на работе.
--Ну, хорошо жду вас через час в кафе «Адмирал» Гостиный двор.
После он не спеша оделся и отправился пешком в сторону «Гостиного двора».
В шестнадцать часов Владимир уже сидел с мороженым за столиком кафе, народу было немного. Вскоре объявилась его незнакомка, худенькая черноволосая девушка лет двадцати, немного покрутила головой и безошибочно направилась к нему, хотя в кафе было ещё трое мужчин в разных углах.
--Вы Мильц?- спросила она.
Владимир молча открыл удостоверение, девушка чуть глянула и заявила:
--Я Эля Шевченко, внучка Анны Андреевны Шевченко. Затем, окинув кафе осторожным взором, продолжила: Бабушка велела отдать этот пакет в прокуратуру, сыну Веры Николаевны в случае своей смерти. Мильц, ни слова не говоря, открыл портфель, в следующий миг почувствовал, как туда шлёпнулось что-то тяжёлое.
--Прощайте, если можно не вызывайте, всё равно ничего не знаю,- заявила она, повернулась и направилась к выходу. Владимир не спеша доел своё мороженое, выпил кофе и отправился на выход. Прямо у входа в кафе он столкнулся с одним спекулянтом по кличке Волчок, тот почтительно уступил ему дорогу.
--Ну и память у этих барыг, - подумал Мильц. Оказавшись на Невском проспекте, не спеша, отправился в сторону дома, решив посмотреть пакет с мамой.
Он ещё не успел снять обувь в своей прихожей, а тёртая Вера Николаевна уже поняла что к чему. Она сгорала от любопытства. Однако Владимир был не из тех, кто торопит события, поэтому он помыл руки и уселся ужинать. Мать ходила вокруг него, как кот вокруг сметаны, тихо и осторожно, не выпуская когтей, не показывая виду. Поужинав, они уселись дымить у форточки, наконец-то Вова заявил: мне подкинули документы по текущему делу, сейчас будем смотреть.
Вера Николаевна мигом протёрла итак чистую клеёнку на кухонном столе. Вова выложил на неё толстый пакет, завёрнутый в синюю плотную бумагу, взял ножницы, перерезал тесёмки. Под бумагой оказался ещё конверт, заклеенный сургучом, на котором явственно проступала фигура неведомого мифического зверя. Вова не стал крушить печать, а срочно нырнул в свою комнату за фотоаппаратом, вскоре вернулся и тщательно снял печать. Через минуту конверт был вскрыт, в нем оказались толстая тетрадь с какими-то записями, карта или план, выполненный очень тщательно, лежал ещё один маленький конвертик из тех, что были в ходу сразу после войны. Вова посмотрел на мать вопросительным взором, Вера Николаевна показала мизинцем на маленький конверт. Конверт был вскрыт, в нём лежало два листка из школьной тетради, усыпанные мелким бисером хорошего почерка.
Приводим послание полностью:
Как честный советский человек я не могу не написать о том, что мучило меня все эти годы, вы, конечно, скажите, почему я тогда молчала, столько времени прошло. Ответ прост – я боялась, боялась за себя, за свою внучку. Теперь бояться нечего, я старый больной человек, но тени прошлого опять выползают из своих щелей:видно мало наворовали за войну, когда люди умирали как мухи. Видно наплодили себе таких же пауков наследников, коим мало того, что награблено их предками. Вчера опять приходили и требовали бумаги моего покойного мужа: то угрожали сжечь по частям всё моё бренное тело, то пели сладкими голосами, что могут послать меня лечиться в Израиль. Я старый человек, самое дорогое для меня это правда. Прошлой жизни не вернуть, что пережили мы в блокаду можно сравнить только с Освенцимом, голод хуже всего на свете.
Пока люди пытались спасти шедевры, эти гниды во главе с профессором Гергольцем М.М. переправили в личные тайники массу ценностей из дворцов Петергофа. Янтарную комнату не могут найти на западе потому, что её никто туда не вывозил. Она была просто спрятана где-то в вологодских лесах и долгие годы ждёт своего часа. Когда падёт тоталитарный режим её сплавят на запад. Ответственно утверждаю – янтарная комната находится в СССР. Но я увлеклась, доказательств на комнату у меня нет, я только знаю про это. Зато у меня есть доказательство на другое, а именно на коллекцию «Византия» - это шедевр мирового масштаба. Даже великий вождь И. Сталин не стал её продавать, а ведь как просили лицемерные янки.
В этом месте наши следователи дружно встали, открыли форточку, табачный дым плотными кольцами лениво потянулся в пустоту зимней ночи, в молчании прошло несколько минут.
--Интересно пишет, - заметил Мильц.
Дальше было ещё занимательней: не письмо, а бомба.
--Интересно, этот советский профессор Мориарти жив?- заметила Вера Николаевна. ----Сейчас посмотрю,- ответил Вова и отправился за своим портфелем. Вскоре он вернулся, держа в руках какую-то бумагу. Они молча уткнулись в длиннющий список, минуты три усердно изучали его, наконец-то выудили известную фамилию.
--Старикашка то жив!- воскликнул с энтузиазмом Мильц,-завтра же повидаюсь с ним, а то еще случится чего-нибудь.
Вскоре мать с сыном разошлись спать по своим комнатам. Часы на стене показывали два часа тридцать минут ночи.
Утром следующего дня Мильц с трудом дождался заказанную машину, хотя профессор жил рядом на канале Грибоедова. Скоро они уже стучали в двери, на которых висела табличка: "Профессор Гергольц М.М. – доктор исторических наук". Разговор с профессором сразу не заладился. Он оказался до того тёртым,туманным и угнетенным своими болячками, что чуть не заставил Мильца пустить слезу, но Владимир не стал поддаваться чувствам и выписал ему повестку на допрос в прокуратуру. Уже на улице он заявил сопровождавшему его оперативнику: видал квартирка, в Эрмитаж ходить не надо. Утром его начальник долго не хотел открывать это дело, но Мильц не блефуя своими козырями, всё же убедил его начать предварительное следствие.
Прошло ровно три дня, как и предполагал Мильц, профессор не думал колоться, тем более раскаиваться в своих преступлениях, но Владимир и не давил на него здорово, ни слова, конечно, не сказал о документах профессора Шевченко. Цель вызова в прокуратуру была другая, Мильц просто хотел надавить на слабые нервы старика, заставить его зашевелиться, дать в руки следствия какую-то зацепку, какой-то ход. Поэтому на допросах он дотошно расспрашивал Моисея Моисеевича о бывших сотрудницах музеев, уточнял всякие мелочи, давил на психику и понукал его к активным действиям. В это время оперативники внимательно наблюдали за домочадцами профессора, а их было не мало, как раз хватало на порядочную банду. Пока в логове было тихо, награбленное вывозить никто не думал, подозрительные лица также не объявлялись.
За этим неблагодарным занятием прошла неделя и вечером в пятницу, когда Владимир Григорьевич уже собирался домой, в дверь кабинета робко постучали. На пороге стояло чёрт что: маленький сморщенный старикашка в чёрной облезлой шапке из искусственного меха и каком-то непотребном пальто неопределённого цвета. Мильц подумал: - Как же его пропустили в прокуратуру? Человечек, не смотря на внешность, не выглядел смущенным. Он прокашлялся и представился неожиданно приятно-вкрадчивым голосом: гражданин Горегляд Иван Петрович. Прошу любить и жаловать. Затем импозантный гражданин плюхнулся без приглашения на стул и уставился свинячьими глазками на слегка удивлённого Владимира. Я по поводу профессора Гергольц М.М., имел честь работать у него в должности завхоза.
--Началось,- подумал Владимир – крысы бегут с корабля.
И понеслось, за два часа Иван Петрович вылил на бедного Мориарти два вагона фактов. Факты–то были убойные. Поэтому Владимир не стал думать, а просто задержал на пять дней ценного свидетеля, своей властью.
Утром он долго доказывал своему начальнику важность своего дела. Кирсанов как всегда осторожничал, это было у него в крови (после ленинградского дела). Но сломленный фактами, он, в конце концов, сдался, пообещав завтра съездить в Смольный ко второму секретарю Дорагойкину А.С. который, курировал органы. После этих препираний Владимир сразу стал звонить Эле Шевченко, она по его совету проживала у подруги на Ленинградском шоссе. Слава богу, с девчонкой всё было в порядке.
Часть вторая. «Станция Мгла»
«Покойные часто подают нам сигналы с того света, однако мы их не понимаем»
Это был воистину плодотворный день, целый день удача жила прямо в скромном кабинете старшего следователя Мильца В.Г. Наконец- то все нити были в руках следствия, не зря он коптел над этим делом, гражданин Горегляд дал ценные сведения, где искать «Византию» ведь в бумагах Шевченко, не было точных указаний относительно места, а профессор Гергольц не собирался сотрудничать со следствием, заняв круговую оборону, надавив сразу на все педали во властных структурах. Дело в том, что старый хитрый еврей отлично понимал – «Византия» название не официальное, а рабочее, поэтому он так запутал дело ещё в военные годы. Но велик бог земли русской – Горегляд сделал верный ход, рассчитался с профессором за все унижения своей жизни, спас свою шкуру, отмежевался от хищений. Ведь в далёком сорок первом его уверяли, что сокровища прячут от наступающих немцев.
Теперь у Мильца скопилось много важных документов, которые могли быть изъяты начальством, в случае если Моисею Моисеевичу повезёт отстоять свою точку зрения, свой шкурный интерес. Поэтому Владимир не стал играть в орлянку, а вечером столь плодотворного дня отправился к своему другу Толику М. который, слава богу, отношения к органам не имел, а занимал скромную должность директора небольшого гастронома. У Толика они за дорого посидели, когда ночью он предстал пред строгой мамой, Вера Николаевна только развела руками, принимая сына из рук таксиста. Впрочем, она быстро успокоилась, уложила Вовчика в постель, не забыв приложить к его голове холодный компресс.
Утром Мильц долго лежал в постели, хвалил себя за то, что отпросился до обеда. Вскоре, часов в десять мать всё же заставила его топать в ванну, помывшись, он окончательно пришёл в себя, пора было заняться делом, он как был в трико и майке, уселся печатать докладную начальству «О результатах следственных действий» Вера Николаевна внимательно читала каждую букву, стоя за его спиной.
Следующие дни, увы, ни как не напоминали - счастливые предыдущие. Когда Владимир прибыл на работу, его ждали неприятности и объяснения с начальством: в следственном изоляторе неожиданно ночью умер гражданин Горегляд - от не установленной пока причины. Срочно была назначена судебно-медицинская экспертиза, а бедного Мильца временно отстранили от следствия. Следующие три дня Владимир прожил как на иголках, пока тянулась бодяга с экспертизой, он вроде даже похудел, но держался.
Вскоре они с шефом уже читали заключение медсудэкспертизы: гражданин Горегляд И.П. умер от передозировки сердечного препарата амонуцил. Дело становилось ещё интересней. Прочитав заключение ещё раз, Кирсанов изрёк: заварил ты голубок кашу, давай расхлёбывай, до конца. После, показав пальцем в небо, добавил, а Дорагойкин не против, что бы ты возглавил небольшую разведгруппу и на месте выяснил всю правду о «Византии» Давай иди, отдохни, подумай, как лучше организовать экспедицию. Даю на это обдумывание два дня, заключил Кирсанов, почему-то слегка вспотев.
3 мая 1973. Хмурые, совсем не весенние тучи неслись наперегонки с поездом, отбрасывая крупные капли воды на вагонные стёкла, затем капли стекали вниз причудливыми зигзагами, отрывались, исчезали за мутным окном. Пахло паровозным дымом и ещё чем-то особым, железнодорожным, вторые сутки Мильц и его отряд движется по железной дороге, скоро станция Мгла. Ничего себе название думает Вова - много обещающее. Мильц здорово жалел о смерти Горегляда, но мёртвые не оживают, они только напоминают о себе, в основном неприятностями. Его спецотряд спит на плацкартных полках, совсем не думая о предстоящих трудностях, оно и понятно ребята молодые здоровые, таким всё трын-трава. Набрал их Вова в милицейской школе, всех сводил к прокурору, чтоб осознали ответственность, чтоб не трепали языками, ни до, ни после. Мильц вышел в тамбур, закурил сигарету, молча любовался, как сизый дымок уплывал в приоткрытое окно, мимо протопал какой-то мужик в рваной телогрейке, бегло глянув на Владимира, он тоже запихнул его на всякий случай в копилку памяти. Немного постояв, Мильц загасив окурок, пошёл будить своих орлов.
Посреди чахлого хвойного леса стояло слегка покосившееся сооружение из почерневшего бруса, вдоль сооружения тянулась небольшая эстакада, это и была станция «Мгла» Станцией это место стало благодаря тому, что к ней подходили многочисленные узкоколейки лесозаготовителей. Сейчас здесь стояло полное запустение, лагеря давно закрыты, строевой лес давно спилен, последний народ разбежался лет десять назад, остался только один странный запах, конгломерат всего прошедшего. Что касаемо названия станции, как пишут в протоколах – автор был неизвестен. От этих обломков цивилизации за версту несло зелёной тоской, не выспавшаяся команда Мильца нехотя вылезала из потёртого вагона, толстая проводница сочувственно смотрела им в след, поражаясь наверно их ней дури.
Вскоре Владимир заметил встречающего: это был дяденька уже в годах, одетый в рыжий брезентовый плащ с кобурой на боку - местный участковый Кочубейкин И.К. Рядом стояла телега с лошадью. Толпа шумно покидала свои рюкзаки и ружья на телегу, Кочубейкин недовольно поморщился, потом проговорил сквозь зубы – ну, что поехали. Мильц не спеша разглядывал своего проводника, дивился про себя как можно жить в такой дыре, почти одному. Поразмыслив немного, он решил, значит, есть причина. Затем Вова пошарил под штормовкой вынул письмо, адресованное Ольге, протянул участковому – отправите, пожалуйста, в Питер. Кочубейкин нехотя взял, спрятал в затертую полевую сумку неопределенного цвета.
Часа два шли молча, по довольно хорошей грунтовой дороге, по сторонам возвышался скучный молодой ельник, до того густой, что в нём можно было спрятать целый батальон. К обеду выбрались на просторную вырубку, покрытую то здесь, то там молодыми березками, сели перекусить. С неба закапали весенние капли дождя, где-то далеко даже погромыхивало. После обеда пришлось вдоволь помешать грязи, дорога неожиданно, как-то враз испортилась. С трудом умываясь потом, отряд Мильца к вечеру добрался до полуразрушенного посёлка лесорубов, который назывался «Маньчжурия». В этой Маньчжурии после долгих поисков нашли пригодный для ночёвки барак, перекусив, стали готовиться ко сну, но вдруг вечернею тишину разорвали три громких выстрела, после ещё два. Стало тихо, но ненадолго, вскоре бабахнуло ещё три раза и опять тишина. Все посмотрели на участкового, тот как-то неуверенно заявил - наверно охотники. Мильц приказал проверить оружие, оставить дежурного и отдыхать.
Собственно в этой Маньчжурии заканчивался участок Кочубейкина, дальше, сколько не смотрел Мильц в разные карты, власть видимо принадлежала непосредственно народу. От этого Владимиру было не легче, однако он надеялся на показания покойного Горегляда, где всё было расписано как по нотам, и что отрадно, показания совпадали с версией, тоже покойного Шевченко. Хоть бы не завели куда покойнички, подумал с раздражением Мильц и стал будить свою дивизию. Бойцы просыпались со смехом, находя в спальниках различные предметы. Чемпионом стал маленький татарин Раф Билетов, он, пряча глаза, выудил из своего спальника огромные женские рейтузы голубого цвета, теперь парень не знал, как к этому отнестись.
Владимир благоразумно помалкивал, хотя он нашёл утром под головой огромный том с заглавием: «Политические и философские труды декабристов» Инициативу взял на себя ст. Лейтенант Колосовкин. Михаил Михайлович, не смотря на свои двадцать пять был уже тёртым парнем, не раз у себя на родине в Тамбове принимал участие в задержании опасных преступников. Вскоре Колосовкин навёл разумный порядок, все занялись делом, они же с Мильцем отправились провожать лейтенанта Кочубейкина, который по этому поводу не выражал ни каких эмоций. Через несколько минут, телега участкового скрылась за развалинами посёлка – послал бог урода - проронил Михалыч.
Скоро небольшой отряд уже покидал развалины посёлка Маньчжурия, по единственной дороге идущей на север, Мильц с Колосовкиным шли, замыкающими уткнувшись, носами в самодельную карту, следующий населённый пункт на их трудном пути, заброшенная деревня Межа. Это уже новгородская область. Вообще как они поняли с Колосовкиным дорога на Межу или Межи, хрен сейчас поймет, существовала только в пылком воображении ленинградских картографов, на самом деле это была обыкновенная лежневка, по которой вывозили когда-то лес. Правда, на ней каким-то чудом уцелели полу - сгнившие мосты.
Очередной такой шедевр как раз высился на их нем пути, сержант Билетов уже взбирался на него с напарником, но вскоре почему-то бойцы остановились, застыли на его средине в неожиданных позах. В это время лесную благодать неожиданно разорвал хлесткий выстрел, его эхо гулко ударило вслед по окрестным ёлкам, однако в отряде никого не задело, все благополучно рассеялись по кустам, только Билетов с напарником героически торчали на мосту, словно вороны на крыше. Видно их было наверно из самого Питера. Мильц с Колосовкиным решили ещё посовещаться, чем высовываться, на лесной дороге установилась потрясающая тишина, только отчаянно звенели весенние комары.
Покормив комариков с полчасика, они решили продолжить движение, тем более, что Билетов с напарником давно перестали изображать из себя героев Союза и благополучно скатились с мостика в придорожные кусты. Совсем скоро отряд на рысях миновал опасный мост, никто больше не стрелял, но Раф горячо утверждал, что пуля просвистела рядом, размахивая при этом своей находкой, это была полусгнившая человеческая кисть. Мильц с Михалычем подозрительно уставились на жуткую находку: ну, объясни мне этот знак судьбы? – промолвил Вова. Ничего я объяснять не буду, тихо заявил Колосовкин, а поганку им сделаю – то же нашлись оборотни лесные.
Маленький отряд ходко рванул вперёд, ясно показав этим, что торчать здесь всем надоело, ну, а Михалыч пошёл делать поганку местным оборотням. Около часа двигались в хорошем темпе, в прочем это мало помогло в смысле удаления от места событий, т.к. дорога делала в этом месте большую петлю, по причине болота. Вскоре после этого их догнал Колосовкин, довольная улыбка играла на его тонких губах, впрочем, бывший неплохим психологом Мильц, расшифровал её, как издевательскую иронию.
Проклятое болото всё же закончилось и запустило наших путников в лес, который скрыл их от назойливых глаз. Дальше до позднего вечера ни чего не случилось, ни тебе хорошего, ни тебе плохого. Уже в сумерках показалась заброшенная деревушка Межа, разглядывая её в бинокль, Мильц почувствовал, что теряет остатки своего оптимизма. Такой гнусной дыры, он городской не виден за всю свою жизнь: на опушке елового леса возле небольшого пруда или озерка приткнулись жалкие остатки человеческого жилья. Полуразрушенные избы стояли в живописном беспорядке, без всякого намёка на улицы, кое-где виднелись остатки сгнивших огородов и сараюшек, всё это утопало в полужидкой весенней грязи.
На столбах висели изорванные электропровода, как напоминание о другой светлой жизни, казалось, время остановилось в этой дыре, и люди не выдержав, покинули её навсегда. Ребята из отряда тихо переговаривались за их спинами, впрочем, народ пока не роптал. Однако, что удивительно жизнь ещё теплилась в этом краю, в трёх избушках были замечены огни в окнах, туда и направились наши герои. В первой избе им никто не открыл, не смотря на фантастический грохот и смех ребят, они смеялись над Рафом, который чуть не развалил древнее строение. Зато в следующей избе их казалось, ждали уже давно, дверь неожиданно растворилась в проёме, предстала легко одетая местная фурия лет двадцати пяти, несколько не испугавшись, она спросила – кто ж вы такие, голуби? Колосовкин выступил вперёд, гордо заявил – мы мать геологи!
Ну, геологи так геологи, ответила фурия, сейчас я покажу вам гостиницу, «Англитер» отдыхает. Вскоре накинув какое-то пальтецо, она повела отряд по останкам деревни, бессловесно виляя поджарым задом. Слава богу, идти было недалеко, вскоре она показала им вполне сносную развалюху, на двери которой какой-то остряк вывел красной краской – гостиница «Престон» На удивление внутри оказалось довольно сносно, наш отряд быстро оккупировал строение. Фурия не думала уходить, безошибочно определив в Мильце начальника.
Красавица, которую звали Настя, сразу взяла круто быка за рога. Начальник, мы тут с сёстрами совсем засиделись без работы - давай по быстрому обслужим твой отряд: берём недорого, по пятаку с носа, а повторение трояк. Это предложение несколько озадачило интеллигентного Вову, по – этому он вызвал на улицу опытного Михалыча, не отпуская настырную Настю. Колосовкин не моргнув глазом, заявил: я должен вас осмотреть мадам, мало ли, что. На такую инициативу Владимир не нашёл, что молвить, а только махнул рукой и пошёл устраиваться на ночлег. Михал Михалыч не теряя времени, отправился к сёстрам совершать свой осмотр.
Уставшие за этот непростой день ребята, мигом угомонились, по раскатали свои спальники, в доме установилось тишина, изредка нарушаемая, чьим то стоном или храпом. Не спал один Мильц, но он напрасно дожидался Михалыча, того не было и не было. Вова долго ворочался, ловил себя на мысли, что про Византию он не вспоминал уже дней пять. Пол - двенадцатого и его сморил сон, правда, он успел переложить свой «ТТ» к себе в спальник.
Утром Мильц проснулся неожиданно бодрым, от вчерашней хандры не осталось и следа, Михалыча по-прежнему не было. Он не спеша начал приводить себя в порядок, умылся в каком-то ведёрке, ребята продолжали спать сном праведников, даже неугомонный Билетов не желал просыпаться. Владимир вышел на улицу, лучи восходящего солнца освещали по-прежнему безрадостную картину, погибшего жилья. Покуривая у разбитого крыльца, он увидел, как по грязной тропинке спускался к их нему пристанищу Колосовкин, вид у него был вполне довольный, не чувствовалось, что его терзали муки совести. Привет! Командир! бодро воскликнул он, к девкам пойдёшь? И увидев, что Мильц готов рассердиться, сразу взял на пол тона ниже, у меня для тебя хорошие новости и вручил Владимиру маленький крестик, у того сразу захватило дух, крест был явно стариной работы, то есть был, старея старины. Недаром Мильц просмотрел все каталоги, какие нашёл в Ленинграде.
Михалыч много успел за ночь, поэтому сон валил его, не смотря на богатырское здоровье. Пока он отдыхал, Мильц молча сидел на гнилом крыльце, сжимая старинный крест в кулаке, ни чего не оставалось, как пойти вечером к местным ****ям. Бойцы тоже выспались, молодость брала своё, сейчас умывались у старого колодца, весело галдя на всю округу. Владимир дождался, когда они начнут пить чай, присоединился к ним, тактично посоветовал не расслабляться, не забывать что находятся на задании, все понимающе кивали головами, никто не хотел умирать. Он приказал Билетову тихонько осмотреть местность вокруг деревни, выяснить, куда ведёт дорога выходящая из деревушки.
С трудом дождался Владимир, пока проснулся Колосовкин, вскоре они уже подходили к домику, в котором как у Чехова жило три сестры. Глазастая Настя давно их приметила из мутного окошка, которого казалось, не касалась рука человека. Сейчас она кричала на своих младших сестёр - шевелитесь ****и, убирайте мусор, а то будете трезвые и непоё…
К слову сказать, сёстры были только сродные, то есть мать то одна, но отцы, точно все разные, впрочем, кто их видал в этом глухом лесу? Михалыч на правах завсегдая этого злачного места, толкнул дверь ногой, они оказались в довольно тёмной избушке, которая состояла из двух комнат. Привет сестрёнки! Весело пробасил он. К чести девиц, кой какой порядок они успели всё - таки навести, даже на столе стояли чистые гранёные стаканы и какой-то кувшин, вероятно с водой. На закуску они притащили три банки тушёнки, свиной паштет, скоро компания накатила по первой, надо признать с удовольствием. Мильц не спеша разглядывал девиц, все они были довольно смазливые, откровенные в своей похоти, спирт пили весьма профессионально.
Михалыч быстро замутил по второй, никто не отказался, вскоре вся компания с аппетитом уплетала местную вяленую рыбу, под спирт зачесались языки как-то у всех сразу. Впрочем, бойкая Настя сразу взяла инициативу на себя – ребята, а на кой чёрт вы к нам припёрлись, что ищите? Да мы уже нашли – заявил Михаил и быстро умыкнул младшею из сестёр, оставив Мильца с глазу на глаз с двумя подпитыми фуриями, только бы не приставали, думал про себя Вова, он очень боялся половых болезней.
Девицы переглянулись и дружно расхохотались - попался очкарик заявила средняя Ольга, отсюда уйдёшь только через мой труп и поставила засос прямо на щеке, зардевшего Мильца. Дальше вспоминать даже стыдно, Мильц проснулся уже под утро, тонкий зайчик солнечного света светил в небольшое оконце, он подозрительно огляделся, рядом с ним спала Ольга, бесстыдно вывернувшись во сне, больше в пристройке ни кого не было. Вова стал одеваться, тихо вздыхая про себя, в это время корявая дверка неожиданно растворилась, появился Михалыч. Одевайся скорей, есть новости, и покосился на голую Олю. Вскоре они уже курили на обрубке толстого бревна под окнами Быстровского дома. Я тут время не теряю начальник, кое-что узнал, сейчас кури, набирайся сил, а потом я тебе всё расскажу.
Не успели они полюбоваться утренним солнышком, как увидели Настю, которая шла по тропинке прямо от «Престона» Ну до чего же ****ский посёлок - выдавил из себя Колосовкин. – Я тут беседовал с матерью сестёр Быстровых, много знает, много врёт, пошли лучше к ней, сам послушаешь, только спирту надо взять.
Всего через час, Мильц с Колосовкиным уже сидели в лачуге тети Зины, дворец был шикарный, всего из одной комнаты, но с исправной печкой, которая топилась видно по случаю гостей. Владимир решил действовать официально, Поэтому представился, как положено и стал писать протокол, как он ожидал, тётка его нисколько не испугалась, а наоборот была чему-то рада. Однако Оля, которая привела их к матери, не разделяла её восторгов. – Дура ты старая - менты уедут, а нас здесь шлёпнут эти оборотни – заявила она. На что старая забулдыжная, ей ответила, пока шлёпнут меня на этом свете не будет, а вы сами выкручивайтесь – проблуди! Затем она замолчала, Михалыч решил, что можно налить ей рюмашку, а заодно и всем остальным, кроме Мильца.
РАССКАЗ. ГРАЖДАНКИ БЫСТРОВОЙ З. И. (без исправлений и дополнений.)
Когда началось война, мне стукнуло шестнадцать лет, посёлок Межа тогда процветал, хотя мы числились все на лесоразработках, работали там всего несколько человек, остальные крутились возле начальства, которое любила к нам ездить на охоту и рыбалку. А ещё начальство любило баню с молодыми девками, которых было у нас, пруд пруди, их паспорта никто не спрашивал, да и не давали их нам в этой глуши, Межи и раньше славились своим распутством, наезжали сюда купчики, себя потешить вдали от жён. Мне только стукнуло двенадцать, как моя Мать заорала: иди хоть полы в бане мыть, не чего хлеб жрать задарма. Показали мне полы, кобели партийные, долго ползала на раскоряку, всё козлы вывернули, ни чего не пожелтели, как потом Настю родила и от кого, убей, не помню. Быстро пролетело угарное время, я научилась пить, спаивали все кому не лень, как и в штаны, тоже лезли кому не лень.
Закрутилось огненное колесо войны, всех молодых мужиков угнали на фронт, исчезли приезжие начальники, стало тихо. Никакие вести до нас не доходили, но мы ходили на станцию были в курсе, дела у коммунистов были плохи, враг наступал быстро, скоро он был под Питером. Кушать стало нечего, осталась одна картошка, ели рыбу и щавель. Однако Межи не оставили без внимания, как- то ночью мы проснулись от шума, в деревню въезжала большая колонна, засновали, забегали по избам военные в синих галифе, пришли и ко мне. Кое-как показала им при свете фонарей пустые избёнки, сараи, нкведешники угомонились только глубокой ночью. Утром, одевшись похуже, взяв Настьку на руки, я вышла на улицу, на ней стояло шесть машин марки полуторка, кузова закрыты брезентом, ходят часовые с автоматами, я благоразумно нырнула за сарай, стала наблюдать. Вскоре показалось начальство из трёх офицеров с ними штатский в кожаном плаще, физиономия интеллигентная, похож на жида, они стали совещаться, уткнув нос в какую-то бумагу или карту. Я сидела в бурьяне, прикидывала объявляться или спрятаться подальше. Вскоре залаяла собака, меня нашли, взяли за цугундер, поволоки к начальству – ты что спряталась - заявил начальник.
Мы вас с дитем трогать не собираемся, иди топи свою печку, мы встанем у тебя постоем. И вмиг ожила наша деревушка, кругом сновали люди, появился настоящий хлеб. Скоро я поняла, зачем появились чужаки, им надо было спрятать какое-то музейное барахло. Они сползали все окрестности, вскоре солдаты стали приходить перемазанные в глине, я уже знала, где это место, больше у нас такой синей глины нигде не было, это место называлось «Мертвая падь» Однако помалкивала, так как дело наворачивалось, видимо очень серьёзное, я вообще разыгрывала из себя дуру деревенскую. Скоро, наверно через неделю они видно зарыли свой клад и поехали в сторону Мглы. Не прошло и часу как оттуда, донеслись пулемётные очереди, я до смерти перепугалась, спеленала Настю и отвалила в лес, в шести верстах от деревни была избушка, она так и называлась - дальние выгоны.
Я решила пожить там, с трудом добралась до избушки, там меня уже встречали двое дезертиров, старший был крепкий мужик по кличке Пискун. Несмотря на плотные габариты, он говорил, тонким противным голосом, вскоре я поняла, что плохих людей в этой жизни, до Пискуна я вообще не видела, это был редкий подонок, настоящий выродок. Хитрый, жадный, скрытный, невероятно жестокий, своего напарника он и в грош не ставил, спал с ним как потом со мной, впрочем, Ванька вскоре исчез навсегда из моей жизни. ( Пискун задушил его, чтоб не возиться, Ванька был из города, в лесу жить не мог.) Пискун, наоборот был рождён жить в лесу, он знал всё: съедобные травы, грибы, коренья. Знал, как выжить зимой, знал, как обмануть собак, знал ориентировку без компаса. Он хорошо стрелял, у него было много оружия, где он его хранил, я никогда не видела.
С его слов я поняла, что он выбрался к нам из Прибалтики, он никогда ничего не рассказывал о своей жизни, но мне было понятно, что он родом из Сибири. Наверно Саяны.(Судя по татуировке на его запястье) Возраст его был трудно определимый, с одинаковым успехом ему можно было дать и тридцать и сорок лет. Рыжеватый, нос крючком, в глазах бегают дикие огоньки, на левой руке мизинец без ногтя. Пискун мигом настроил себе по глухим местам несколько землянок и схоронов, найти их было мудрено, не раз я пыталось сделать это. Пискун видно решил отсиживаться всю войну, терпенья, хитрости ему было не занимать.
В этом месте своего рассказа старая карга замолкла и вызывающе посмотрела на стакан, Михалыч мигом плесканул ей неразбавленного, на два пальца, поток красноречия скоро возобновился. Однако Мильц решил начать управлять этим мутным потоком, с целью добиться максимальной правдивости, он задал первый вопрос. Скажите, гражданка Быстрова вы утверждаете, что слышали пулемётную стрельбу в день отъезда отряда НКВД. Можете вы подтвердить их гибель, может, вы видели их захоронение? Да я помогала Пискуну перезахоронить убитых, да я
видела убитых примерно дней через десять, после расстрела. Что же искал Пискун в их могиле?- спросил Мильц. Он снял форму с убитых, искал наверно оружие и документы, впрочем, он не распространялся, а использовал меня как могильщика. Автомашин мы тоже не нашли, как оружия и документов. После этого Пискун два дня ходил задумчивый, потом схватил ребёнка за горло и заявил мне: говори, зачем приезжали НКВД. Как я не хитрила, мне пришлось рассказать про Мёртвую падь, хотя я там даже и не была, наверно года три. Скоро мы уже бродили с Пискуном по мрачному логу с таким жутким названием, впрочем, история названия была не секретна, в старые времена здесь был скотомогильник.
Пискун не зря был тёртым парнем, он быстро отыскал шахту. Потайной вход, был залит бетоном, сверху лежал дёрн, были посажены мелкие деревца, по их завядшим листья он и определил тайник. Однако проникнуть в шахту ему не удалось, вскоре в нашей деревушке появилось целое подразделение разбитой армии Власова, вернее это были остатки многих частей. Бойцы уже давно потеряли голову, от разгрома и голода они были полностью деморализованы, немногие оставшиеся в живых командиры давно сорвали с себя свои регалии, теперь пытались смешаться с толпой. Эта орда быстро уничтожила всё съестное в деревне, спустила деревенский пруд, жрали как скоты сырую рыбу, зрелище было омерзительное. Пискун затаился где-то в своих убежищах, а я воспользовалась случаем и смылась вместе с дочерью. Вернулась сюда уже в пятидесятом, всю войну провела на лесозаготовках, работала поваром для начальников, и у меня есть документы, проверенные не раз.
Ну, а Пискун? не выдержал Владимир Григорьевич. Быстрова отвела глаза и заявила, ну о нём я говорить не буду, хоть сразу убейте. Мильц со вздохом почесал в голове, заявил Михалычу – пойдем, выйдем. На улице как-то невзначай подкрался довольно тёплый вечер, утомлённое за день солнце не спеша закатывалась за невзрачный лес, оставляя наших героев один на один с проблемами. Немного посовещавшись, начальники решили завтра идти к шахте и осмотреть её.
Наследующий день команда Мильца в почти полном составе выступила в Мертвую падь, Билетову было приказано караулить свидетеля Быстрову. Допоздна проводили следственные действия, на месте давних событий, исследовали пустую шахту, составляли протоколы, выстукивали стены, яма была глубокая, метров двадцать пять. Михалыч как настоящий кладоискатель обследовал стены маленьким миноискателем. Всё напрасно. Тогда Колосовкин решил понырять на дно шахты, понимая свою ответственность, Мильц вяло отговаривал его от этого геройства. Но Михалыча вообще было трудно переубеждать, дух самостоятельности глубоко сидел в нём.
Скрипя сердцем,Мильцу пришлось пойти на уступки, скоро он уже глядел в чёрную воду шахты, в которой только что пропал, неугомонный Миша. Высоко над головой виднелся синий квадрат весеннего неба, со дна оно казалось таким родным и манящим. Для надёжности пришлось привязать Михалыча за пояс верёвкой, время шло с удивительной медлительностью, но вот забулькало, показался вполне живой Колосовкин. Глубокая сволочь – метров десять, заявил он. Посидев немного, он снова ушёл в глубину, на этот раз всем казалось, что ему уже не вынырнуть, но Мильц, запретил ребятам тянуть конец, чтоб не запутать Ихтиандра.
Но всё кончается, как говорят в ту или иную сторону, вода забурлила, из неё показалось счастливое лицо Михалыча – нашел, заорал он пританцовывая. Тащите конец – продолжил он, лязгая зубами от холода, подводнику тут же протянули флягу с водкой, погружавшийся сделал пару добрых глотков, начал растираться старым хебешным свитером свои мускулы. Ребята поднатужились, вытащили из воды покрытый грязью и ржавчиной ящик, все удивлённо раскрыли рты.
Всё, всё – закричал Мильц. Поднимаемся наверх! Через час команда кладоискателей сидела наверху разглядывала оттёртый от грязи, ила ящик, высказывались разные версии, было очень шумно. За этим шумом как-то даже не услышали, как подошёл чем-то расстроенный Билетов. Ты, почему здесь набросился на него Колосовкин, подталкивая его к Мильцу. Быстрова умерла – быстро заявил Раф, я толка отлучился в туалет, вернулся, она уже не дышит. Все кто это слышал, молча раскрыли рты. Час от часу не легче думал Мильц, у него уже давно выросло стойкое желание: поскорей вернуться в Питер, ему даже снилась два раза мама.
Часть третья и последняя. «Целуют всегда не тех»
Уже неделю Мильц и его команда в городе на Неве, как хорошо дома, можно сходить в кафе, или полежать в ванной. Прибыли наши друзья домой очень просто, начальство в Питере озабоченное долгими поисками, беспокоясь за судьбу людей и свои звёзды, прислало за ними военный вертолет и суровый приказ. Найденный в шахте ящик и тело З.Быстровой, были так же доставлены в город, судмедэкспертиза определила, что свидетельница умерла от асфиксии. Сейчас, любуясь весенним городом, Владимир шёл на свидание к Ольге, сердце радовалось этой встречей, вчера они подали заявление в Загс, в июне свадьба.
В привезённом с таким трудом из экспедиции ящике нашли большие ценности, как хорошо, что Владимир запретил его вскрывать на месте находки. Старинные золотые монеты Византийской империи занимали большую его часть, внизу как напоминание о другой загробной жизни лежал огромный крест, откованный из золота по неизвестной нам технологии. Присутствовал и реестр ценностей, на поблекшей бумаге неплохо сохранилось подпись - старший научный сотрудник М.М. Гергольц.
Музеи Эрмитажа сухо прокомментировали находку - дилетанты, де не могут внести вклад в фундаментальную науку. Дело было срочно передано в КГБ, Мильц сдав его, их нему следователю майору Дымову Е.Г. почему-то очень обрадовался. «Византия» - показалась ему слишком тяжелым наследством, где прошлое и настоящее заплетены в один тугой, кровавый узел, который не распутать до конца никому. Награду они с Колосовкиным получили весьма символичную, повышение в звании. Михалыч с горя так напился в ресторане, что Мильцу с Ольгой и Толиком пришлось нести его на руках в такси. При всём этом, он распевал песни Тамбовских уголовников, в которых мат через слово. Его расстройство можно было легко понять, сроки по званию у них с Мильцем давно подошли.
Что же касаемо остальных участников этой странной истории: Раф Билетов остался служить в Ленинграде и вскоре женился на симпатичной татарке, тоже милиционере. Сёстры Быстровы не раз наезжали в Питер давать показания, в один из приездов они отыскали Мильца, наученный горьким опытом Владимир встречался с ними в кафе, спиртное не пил, только позволял себе мороженное. Однако всё равно пришлось пристроить их на работу в порт по лимиту, иначе было не отвязаться. Михаил Михалыч, как и положено положительному герою, погиб в перестрелке с бандитами, при ликвидации очередной банды, у себя в Тамбове. Мильц узнал об этом случайно, очень сожалел. Ну, а Пискун спросите вы? – Пискун навсегда скрылся во тьме времени, больше о нём Мильц никогда не слышал.
«ВИЗАНТИЯ» - Это коллекция старинных раритетов из Константинополя, собранная русскими князьями дома Ярослава Мудрова. Споры о ней не затихают, по сею пору.
2010 ГОД. Конец. фото из интернета