Ма-а-а-ам! А Пашка сказал...

Александра Зарубина 1
 

Смотрю в окно.  Во дворе грязными бесформенными островками кучкуется снег. Лужи, лужи, лужи… Просто океан луж.  Покосившиеся, почерневшие от древности, сараи. Контейнеры для мусора. Восемь машин. В обеденное время будет  больше. Из деревьев во дворе тополь и хилая осина. Остальные вырубили предприимчивые соседи. Ради пучка редиски и кочана капусты всё порубили, расчищая участки. Из-за этого и двор больше затапливать стало. Дома, стоящие в отдалении, просматриваются, как на ладони.

Скоро снег растает, двор подсохнет. И потянутся курильщики. Школьники с соседней школы-интерната. Школа хорошая, ведомственная, престижная. «Приходящим» трудно сюда попасть.

На вид курильщики совсем юные. Лет по 12 или чуть больше. Бегут на переменке, прячутся между сараями, чтобы по-быстрому курнуть сигаретку. На школе везде видеокамеры, не спрячешься. Девчонки какие-то заморенные, худёсенькие, вульгарные. Одеты все хорошо.  В разговоре – одни маты. Цензурных слов мало. Дети.

Педагогов не боятся. Даже директора школы, которая в этом же доме живёт. Больше боятся, когда сосед их гонять начинает. Здоровенный мужик. Рявкнет, те сразу уходят. И всё равно возвращаются. Считают, поди, что с сигаретой они взрослее будут.


А я вспоминаю 80-ые годы. Этот же наш, четырёхэтажный дом на окраине городка. Вокруг много деревьев, кустарников. Шиповник. Дикая белая сирень. Запах цветущей липы. Во дворе палисадник с обязательным «разбитым сердцем».

Почти все взрослые жильцы дома работают в школе-интернат. Здесь же учатся школьники с расположенных поблизости домов. Пробегая через двор, школьники здороваются со всеми. Независимо от того, учитель ты или нет, работаешь в школе, или нет.

Во дворе огромная крытая беседка. Пять на пять метров. На половину периметра стЕны сплошные, с северной стороны хорошо закрывают от ветра и снега. По-над стенами лавочки. Пол дощатый. Детям раздолье. Можно на велосипедах кататься. В дождь и слякоть все дети здесь. Да и в хорошую погоду тоже. Вечером лампочка под потолком загорается. Можно допоздна гулять.

Суббота. Послеобеденное время. Взрослое население дома в беседке играет в лото. Дедушки и бабушки, семейные пары, молодые пацаны, мамочки с детками в колясках. Старшие играют, мелюзга рядом бегает, визжит, кричит. Дети.

Сегодня «кричит» Кирсаныч. Добрый Кирсаныч. Одну ногу война отняла. Несмотря на это, держит большое хозяйство. Молоко, сметанка, творожок. Соседи, в том числе и мы, закупаемся у них. Кирсаныч  часто пельмени лепит. Налепит, потом  дочери нашей в тарелочке приносит:
-Держи, девка! Вкусные!
Конечно, вкусные. И с любовью слеплены.

- «Барабанные палочки», «туда-сюда», «стульчики», - разносится из беседки. Все сидят тихо, боятся не услышать и пропустить выигрышную комбинацию.

За моей спиной возникает дочь. Четыре года. Писклявым голосом ябеды громко произносит:
-Ма-а-а-ам! А Пашка сказал»…
В конце фразы матерное слово. У меня глаза больше бочонка от лото. Играющие включаются в воспитательный процесс.
-Пашка, я тебе сейчас задам! – это Николай Петрович, Пашкин дед.

А Пашка уже спрятался за беседкой. Из-за угла торчит златокудрая голова с хитрыми голубыми глазищами.

Игра продолжается. Из-за моей спины опять раздаётся:
-Ма-а-а-ам! А Пашка опять сказал»…
И слово то же самое. Никакой фантазии у Пашки. Пашку отловили, надрали уши. Дочь больше не жалуется. Скучает. Пашка из-за угла выглядывает. Тоже скучает.

Кажется, совсем мало времени прошло. Или целая вечность. Нет ни Кирсаныча, ни Николая Петровича. Многих соседей уже нет. Нет и Пашки. Спился и повесился.

И двор уже не тот.
А, кажется, ещё вчера звучало:
-Ма-а-а-ам! А Пашка сказал»…