Утро. Красное яблоко солнца поднимается над хребтом, и туманы струями стекают с гор вниз, к бухте. Пока ещё держится утренняя прохлада. Скоро солнце поднимется выше, и начнётся солнцепёк. А пока — можно поработать.
Эдуард Казаков встал, надёл свой берет (да, это страшная тайна — но ночью он его всё-таки снимает!), и принялся разводить краски. Тем более нарисовать рассвет ещё раз — что может быть лучше?
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался один из друзей-художников.
— Так-то ты за дружбу платишь, да? — гневно спросил незваный гость.
— Простите, я не понимаю, о чём вы, — ответил Казаков.
— Прекрасно понимаешь! Ты ведь вчера похвалил картину этого, Николина! -
— И что было в картине Николина плохого? -
— Ты дурак, или прикидываешься? — гость распалялся всё больше. — Он же этой картиной меня обгадил! Там такой грязный намёк на моё творчество! -
— Вот что, уважаемый, — ответил Казаков. — В той картине ни грамма намёков на ваше творчество нет. Говорю это, зная и ваше творчество. -
— Он сам сказал!!! -
— Его проблемы, — продолжал Казаков. — Более того — меня ваши личные творческие грязеполивания никак не интересуют. От слова «совсем». Глядя на ваши устремления, я бы написал какую-нибудь эпичную картину, как вы друг другу кишки вытаскиваете, и выедаете мозг. Но я этого делать не буду, и дозвольте же мне, наконец, закончить рассвет. -
Гость ещё попыхтел, потом вышел и хлопнул дверью. Казаков вздохнул — в таком состоянии пейзажи удаются лучше всего.