Былым возлюбленным

Анпилогова Ксения
Впервые мы встретились на нашем выступлении (я и ещё два моих друга подрабатываем на фаер-шоу). Признаться, если б не тот факт, что она-девушка одного из них (Коли) я бы не обратил на неё никакого внимания - девчонка да девчонка: карие глаза, немного растрёпанные волосы, джинсы, бесформенная молодёжная кофта. В общем, ничего необычного. Примечательной она мне показалась чуть после, а всё оттого что действительно особенным было её отношение к Коле. Стоим в компании, а для неё, кажется, во всём мире существует только он. Он выступает, а она переживает, впиваясь глазами в каждое его движение. И всё это так вдохновенно, искренне, видно, что от сердца… Да и первой она мне написала, признавшись, что просто хотела бы получше узнать одного из немногих друзей её Коли. «Миш… ты веришь в вечную любовь?» как всегда внезапно прилетело от неё сообщение. Она была ещё та любительница задавать вопросы, в поисках ответов на которые некоторые люди тратят всю жизнь: «в чём проявляется молодость души?», «Что значит для меня верность?», «Зачем ты живёшь?». А однажды она превзошла сама себя: «Веришь в любовь?» Видимо, на этот раз она была настроена не философски, а романтически. Не получив быстрого ответа, как всегда, она отчего-то начала оправдываться: «Понимаешь…просто порой я теряю в неё веру. А терять не хочу, для чего читаю всякие истории любви великих людей, книги… У меня даже есть список из тех пар, что были вместе всю жизнь: Вознесенский и его Оза, Рождественский и Алла, Рене Магритт и Жоржетта Бергер. А ещё…мне кажется, если уж начали жить вместе, то это должно быть навсегда». Тогда мы, будучи, по сути, друг другу косвенными знакомыми, поругались, словно могли обидеть друг друга так, как могут только близкие люди. Я осадил её – что к её 25-ти годам пора бы уже смотреть на вещи без ореола нежизнеспособной романтики и жить, руководствуясь реальным положением вещей, а не тем, что идеализированно описано в литературе. «Зачем тогда вообще кого-то любить, если это всегда – больно и безнадёжно?!» - написала она и вышла из сети. Я и сам недоумевал: «Зачем?»

Она очень любила, когда в их доме было много друзей. Весь вечер то и дело зорко следила, хватает ли на столе еды, всем ли весело. Веселее всех тогда было Коле. Грустнее всех, несмотря на притворную и оттого очень не идущую улыбку, было ей. Я невольно следил за этой парой: только она хочет высказать своё мнение, он, перебивая, говорит своё. Она аккуратно кладёт руку ему на плечо, а он, словно с неохотой, её не убирает. Внезапно я понял, что ни разу, сколько мы уже общались, не видел, как он при встречах держал её за руку или первым целовал. Всегда всем своим видом и поведением Коля намеренно подчёркивал, - мол, я сторона принимающая. Она, судя по какому-то щенячьему взгляду, глубоко и уже долго из-за этого переживала. К концу вечера, видимо, утомившись от вина и хлопот по хозяйству, она заснула, беспомощно положив голову ему на плечо. Спустя пару минут после этого он разбудил её, отводя в спальню. Мне неприятно было чувствовать жалость, но то, что я испытывал по отношению к ней, было именно этим. Слишком ранимая, слишком привязчивая, слишком долго уже он позволяет ей быть рядом с собой. «Зря я к ней переехал, Мих», - захмелев, спустя какое-то время признался Коля, - «Любит меня, ну как кошка, ей-богу! Тяжело это и слишком серьёзно». Неумело кивнув в ответ, я вызвал такси.

«Прости… что звоню… в три часа ночи», - услышал я в трубке её бесцветный прерывистый голос. «Я всё равно всегда ложусь поздно. Тебя Коля обидел?» «Это неважно. Миш, расскажи мне что-нибудь хорошее - что угодно». «Ээ…ну я купил себе колонки вчера», - сморозил первое, что пришло в голову. «Это здорово». Испытывая неловкость от паузы и вообще за звонок, она продолжила разговор сама. «Мы были на рок-концерте. Там была песня, не помню названия, а к ней – видеоряд. Сгорбленный мужчина ходит из угла в угол, тяжело опираясь на костыли и время от времени смотрит в окно. К кульминации в песне, как раз по её смыслу, он взмахивает костылями, и, когда они превращаются в крылья, улетает в небо через окно. И в тот же момент в ответ на это какой-то мужчина, сидящий в зале, затряс поднятыми вверх костылями. У меня аж сердце вздрогнуло – от важности момента, от неожиданности, от…», - она замолчала, а я не смел перебить. «Да от своей жизни. Я чувствую себя душевным инвалидом, уж прости за откровенность. Мы с Колей…- живём и не живём. Мне кажется, он больше меня не любит». Что я мог в тот момент сказать ей?.. В очередной раз извинившись, всхлипнув, она бросила трубку.

План спасения их отношений был таков: на день рождения общего знакомого, проходившего в кафе, она - надевает свой лучший наряд, а я всяческим образом оказываю ей знаки внимания, - приглашая её на танец, заинтересованно болтая. Я точно знал, что с последним никаких проблем не будет, она могла часами трещать монологом обо всём на свете, а мне действительно нравилось её слушать. При виде её, я успел закрыть дверь, но от восхищения не успел закрыть рот и буквально застыл на месте. Та ли вообще передо мной женщина? Неуверенная в себе, заметно не считающая себя не то, что красивой, а даже просто способной кому-то понравиться внешне, она лишь отдалённо мне напоминала ту, что сейчас стояла передо мной и, гордо выпрямив спину, самодовольно подкрашивала губы красной помадой. На ней было шикарное обтягивающее платье с недвусмысленным вырезом, оголяющим стройную ножку. Я не мог поверить, что лицо девушки, да всю девушку настолько меняет правильно подобранный наряд и грамотный макияж! Не мог не заметить перемену и Коля, смотревший на неё с видом удачливого собственника. Придерживаясь выбранной стратегии, я несколько раз якобы случайно вмешивался в беседу, обращаясь только к ней. Она охотно отвечала мне, усиленно стараясь привычно не останавливать взгляд на Коле. Когда пришло время медленного танца, едва успев обнять её за тонкую талию, я услышал рядом с нами его голос, - как всегда уверенный, несколько насмешливый. «Болтать ты можешь с кем угодно, но танцевать – только со мной», - сказал он и повёл её вслед музыке. В тот вечер я так и не танцевал, отчего-то перехотев приглашать кого-то другого.

О том, что он от неё съехал, я услышал случайно. Прежде мы договаривались прийти к ним в гости, но когда наступила нужная дата, Коля всё отменил, сказав, что теперь он живёт у родителей, ибо с ней у них «чё-то не сложилось». Дверь мне открыла её мама – пытающаяся скрыть тревогу за напускной суровостью: «Может, вы её образумите – говорить не хочет, есть отказывается, лежит так все выходные, это уже ни в какие рамки не лезет». Изредка шевелясь, она лежала на диване в его футболке, обложив себя вещами, которые он ещё не успел забрать. На полу валялись сборники стихов – Вознесенского и Рождественского. На стене, прямо напротив кровати висели листы с изображением картин Рене Магритта. «Фотки-то ваши общие можно хотя бы прикрыть мне?» - спросила её мама, и, так не дождавшись ответа, в бессильной злобе махнула рукой. «Посидите с ней, пожалуйста. Может, с вами отойдёт, я уже не знаю, что делать». «Помнишь», - негромко сказала она, когда я вошёл в спальню, - я у тебя спросила «Зачем тогда вообще кого-то любить, если это всегда – больно и безнадёжно?!» Я вот теперь знаю, зачем: потому что не любить не можешь. Больно тебе, тошно, понимаешь, что и ему плохо, а ничего не можешь с собой поделать: и с ним тяжело, а без него - ещё хуже». В ответ я лишь погладил её по плечу, отчего она, уткнувшись головой мне в колени, впервые за три дня наконец-то смогла расплакаться. Коля вернулся к ней спустя месяц. Месяц, который я, как мог, приводил её в себя: заставлял есть, читал вслух, встречал с работы, включал пластинки, притащив из дома виниловый проигрыватель и, естественно, выслушивал бесконечные стенания на тему «Где же он? Почему не забирает все вещи? Ну можно же хотя бы просто общаться! Миша, он вернётся?..» Разумеется, она всё ему простила и приняла. А что я? Я помогал ему обратно перевозить вещи, скрипя зубами, чтобы не вдарить его по лицу, когда он рассказывал о том, как круто он за это время «нагулялся». Зачем я всё это делал, зачем помогал ей? Я вот теперь знаю, зачем: потому что не могу не любить.