Семен Семенычу снова не спалось. Не помогла ни рюмочка самодельного портвейна на ночь, ни две котлеты с картошкой и квашеной капустой перед сном, ни жена Зинаида. «Да и какая от Зинки польза, — ворчал Семен Семеныч про себя, — вред один — опять наготовила как на ораву, вот и ешь всё подряд, чтоб не пропало. Еще и холодильник поставила так, что мимо ну, никак не пройдешь, обязательно заглянешь. Прямо как пивнушка в молодости — в какую бы сторону не пошел, она всегда по пути».
Семен Семенычу опять не спалось. Жена уже с присвистом похрапывала в спальне, прогнав его, как обычно, на кухонный диванчик: «Не спится тебе, так мне хоть не мешай со своим теликом. Сам же в передаче слышал, как профессор английский сказал: у нас, у женщин, мозг так устроен, что для сна нам больше времени требуется». «А что делать? — думал Семен Семеныч, — лишние знания, лишние печали. Хорошо хоть профессор тот не сказал, мол, никак не обойтись этому женскому мозгу без новой шубы или супер-пупер мультиварки. Хотя бабы наши и без этого британского ученого кому угодно мозг вынесут, если им что-то нужно».
Устроился Семен Семеныч на диванчике, телевизор включил, звук убавил, глаза закрыл, чтобы лучше засыпалось, и начал настраиваться к Морфею в гости отправиться. Что в тот момент шло и по какому каналу — Семен Семеныча не особенно-то и интересовало. На какую кнопку нажалось, то и слышалось сквозь дрему. «Ящик» же, когда ни включи — что-нибудь да показывает, хотя смотреть-то чаще всего все равно и нечего. Так что и разницы нет, подо что засыпать. Это же не песня, когда не под каждую охота застрелиться.
Незаметно для себя Семен Семеныч провалился в сон.
…Энтропия увеличивалась. Она ширилась, росла, захватывая всё новые пласты и слои общества, крушила мосты и смычки, рвала устаревшие связи. Сила и мощь энтропии сметали все препятствия на пути. Она готова была поглотить и само общество, и Семен Семеныча, как нечего делать. И ведь не поперхнулась бы, ей, энтропии, пальца в рот не клади, по локоть отхватит… Хорошо хоть на пути этой заразы встала грудью новая парадигма мира, меняющая его восприятие членами сообщества, когда всякие прежние понятия становятся всего лишь трюизмами, которые так любят сентиментальные дамочки навроде Зинаиды. Но парадигма одна бы, пожалуй, с энтропией и не справилась, вон как ее центробежные силы воронкой затягивают в себя всё встречное-поперечное. «Всё, — подумал в страхе Семен Семеныч, — каюк мне пришел, — и никакая сингулярность сознания не поможет. И будет теперь Зинка жить одна, вся в когнитивном диссонансе, ревмя реветь да точку бифуркации искать… А ее ж, не знаючи законов гносеологии, и не найдешь. Особенно если ты агностик, как Зинаида. Она ж к тому же, дура, апологет натурфилософии. Ну кто же в наше время ее придерживается?! Одно слово — дура, хоть и сложно у нее мозг устроен». То ли дело он, Семен, ему не до глупостей, он, экзистенциалист, думает о смысле жизни уникальной человеческой личности, о ее индивидуальном способе бытия. «Эх, Зинка, Зинка…»
— Зин, Зина, — кричал сквозь сон Семен Семеныч, — спасайся, не то и тебе каюк…
Зина, заспанная, с всклокоченными волосами и в мятой ночной сорочке, прибежала на зов мужа, растолкала его и отправила в спальню со словами: «Опять ты, дурень, включил этот канал «Психология и философия». Сколько раз говорила, не спится — смотри что-нибудь нейтральное, про рыбок, например. Хотя нет, про рыбок тоже не стоит… лучше про огороды и сады, всё на даче будет больше пользы от тебя летом, — и отправилась спокойно досыпать, как требовал того ее сложно устроенный мозг.