(Фото из интернета)
Ранним августовским утром от автобусной остановки по направлению к селу шла группа молодых ребят и девчат. За плечами у них виднелись огромного вида рюкзаки. Выгоревшие на солнце куртки-ветровки, видавшие виды резиновые сапоги и кеды, какие носила вся страна в семидесятых, выдавали в приезжих людей бывалых. За плечами одного из парней возвышался гриф гитары.
Хозяйки, только что проводившие коров в стадо, завидев незнакомцев, не спешили расходиться по домам. Они напряженно всматривались вдаль, разглядывая группу молодежи, бодро шагающую по другую сторону плотины.
– Хтой-то такие? Не пойму, – бабка Маруся приложила руку козырьком ко лбу, пытаясь рассмотреть незнакомцев.
– Да это студенты приехали, геологи, пещеру обследовать будут. Михалыч на днях говорил про них, – ответила Прасковья Павловна – учительница-пенсионерка.
– Ась? –Бабка Маруся переложила руку к уху, – Вера, чего она сказала?
Моя бабушка Вера, проводив своих коров, тоже стояла среди женщин. Наклонившись к Марусе она сказала ей в ухо:
– Гелологи какие-то приехали, студенты, в пещёру нашу полезут, чего-то смотреть там будут.
– А-а-а, – бабка Маруся махнула рукой, – вот кому делать нечего!
– Ну зачем вы так, – Прасковья Павловна не могла не вступиться за людей ученых, – геологи очень даже нужные стране люди. Вы вот печки углем топите. А уголь кто нашел в земле? Геологи! А если бы не было угля? Чем бы топили? Лес-то вон в округе весь почти еще в войну вырубили.
Женщины наблюдали, как студенты, спросив у проезжавшего по своим делам управляющего нужное им направление, уверенно зашагали к сельской околице.
Мне в то время было лет двенадцать – тринадцать. Каникулы подходили к концу, скоро домой уезжать, а тут такая новость! Ничего себе! Студенты в пещеру полезут! Вот это да!
Пещерой этой пугала меня бабушка еще в детстве:
– Не ходи далеко, а то пропадешь, как девчонка в пещере пропала.
– А как она пропала? А почему она пропала? А когда она пропала? А зачем она пошла в пещеру? Ба-аб! Ну расскажи!
Бабушка отмахивалась от меня, как от назойливой мухи:
– А я почем знаю? Играла с ребятишками и пропала.
В детстве я была еще та заноза. Сгорая от любопытства, я брала бабушку приступом:
– А давай сходим в пещеру! Ну интересно же! Бабулечка, ну пожалуйста!
Бабушка уже начинала сердиться:
– Где ж мы дойдем с тобой? Ни за что не дойдем. И делать там нечего. Гиблое место. Да и не найдем мы ее.
– Как не найдем? Там же гора!
Мне представлялось, что пещера, как в сказке, непременно расположена в какой-то огромной горе. Заходишь туда, а там – ах! – красота: сталактиты, сталагмиты!
– Нет там никакой горы.
– Как нет горы? А что есть? А большая она эта пещера?
Тут в разговор вступает дед. Затушив папиросу в пепельнице и разогнав дым рукой, дед не спеша отвечает:
– Отец мне говорил до Балаганска тянется. Ниже дна Ангары проходит.
– Ого! А Балаганск – это далеко?
– Да километров семьдесят, наверное, напрямую будет.
– А-а… – я еще хотела что-то спросить, но дедово терпение лопнуло:
– Да уймись ты, стрекоза!
***
Целыми днями я ходила и думала о загадочной пещере. Так хотелось увидеть своими глазами! Интригу истории придал приезд геологов. Я, конечно, знала, кто такие геологи. У меня с ними, можно сказать, были личные счеты. Дело в том, что в школе я была отличницей. Не по способностям, а по усердию. Была у нас в классе отличница и по способностям – Иринка. Она в классе учителя в пол уха слушала и домашнее задание не всегда выполняла, а отвечала на уроке на «пять». Легко! Ириной я всегда восхищалась. Потому что у меня пятерки были потом политы.
Директором нашей школы в то время была Нина Ивановна. У нас она вела химию и очень часто любила повторять:
– За всю мою учительскую жизнь в нашей школе был только один настоящий отличник – это Толя Огородников. Ни до, ни после него настоящих отличников не было!
Мы с Иринкой сидели и внимали ее мудрым речам. А речи Нины Ивановны действительно оказались мудрыми. Толя Огородников после школы поступил в Университет на геологический факультет, с отличием его окончил и открыл новое месторождение золота где-то на севере Иркутской области. За это открытие Толя был награжден государством всякими регалиями, учеными степенями и квартирой в Санкт-Петербурге, о чем писали местные и не только местные газеты.
За Толю я искренне, без тени зависти, всегда была рада. Ведь он не просто гордость нашей школы, но, можно сказать, наш Ломоносов. А к геологам у меня с тех пор очень уважительное и почтительное отношение. Они в моих глазах – все сплошь вундеркинды, очень талантливые и способные, настоящие самородки!
Поэтому можно себе представить, как мне хотелось увидеть «живых геологов»! Нисколько не меньше, чем пещеру. Бабушку с дедом просить нет смысла, это и так ясно. Остается ждать папу. Папа работал агрономом и объезжал свои восемь отделений совхоза на стареньком, крытом тентом УАЗике. Дни шли, а папа все не ехал. Оно и понятно – конец августа, начало уборочной страды. Если гора не идет к Магомету… Решено: еду домой сама! Я уже не маленькая! Бабушка охала и вздыхала, но перечить не решалась.
Автобус будет поздно вечером, а пока все соседи высыпали на улицу в ожидании деревенского стада. Я по привычке взобралась на крышу сарая – мой излюбленный наблюдательный пункт, откуда была видна вся округа. Сначала послышались щелчки бича, настолько мощные, что издалека они казались выстрелами. Потом вдалеке, в самом начале улицы, показалось стадо, а за ним серое облако пыли.
Стадо медленно приближалось к середине улицы. Коровы, разморенные жарой, уставшие отбиваться от надоедливых мух, едва несли свои тела-бочки. У некоторых коров из распертого вымени брызгали струи молока и падали на пыльную землю.
Позади стада шел Иван – однорукий пастух. Это был маленький щуплый мужичок с прожженной солнцем, обветренной, темной и морщинистой кожей. Пустой рукав его рубахи был вправлен за тесемку, подвязанную на поясе. В другой руке он держал черенок кнутовища, которое было искусно сплетено и тянулось за пастухом длиною в несколько метров. Этим кнутом пастух и издавал звуки, похожие на выстрелы. Через его плечо, наискосок, висела холщовая сумка. Пустой рукав иногда выправлялся из-за тесемки и болтался на ветру, как крыло подраненной птицы. Поравнявшись с бабушкой, пастух крикнул:
– Вера! Твою корову быки угнали к пещёре!
– А ты куда смотрел? – больше для порядка заворчала бабушка.
Бабушка пастуха жалела. Понимала, как ему трудно пешком, без коня, да с одной рукой управляться с огромным стадом. Пастух на зиму куда-то исчезал. А летом появлялся в деревне и нанимался на все лето. Жил Иван по очереди в каждом доме. Предлагали ему коня в помощники, но он отказывался:
– С одной рукой я с конем не справлюсь.
Уже уходящему пастуху бабушка крикнула:
– Гелологи-то там еще?
– Собираются сегодня домой, палатки складывают, – не оборачиваясь крикнул Иван.
Я смотрела вслед Ивану с уважением: даже пастух видел геологов и наверняка бывал в пещере!
Когда дед запрягал лошадь, чтобы ехать за коровой, я спросила его:
– А как ты корову в пещере искать будешь?
Дед засмеялся:
– Да она там не поместится.
Чем привел меня в полное замешательство. Что это за загадочная пещера такая, что захочешь ее увидеть, и не увидишь?! Тянется на семьдесят километров, а корова в ней поместиться не может?! Любопытство мое все возрастало.
***
Вечером этого же дня бабушка провожала меня на автобусную остановку. До школы оставались считанные дни. Мы шли через плотину уже в сильно сгустившихся сумерках. Возле остановки стоял парень с гитарой через плечо. По его внешнему виду без сомнения можно было понять, что он из приезжих студентов. Поздоровавшись, бабушка с прищуром посмотрела на него:
– Гелолог, что ль будешь?
Студент засмеялся:
– Геолог, тетенька, геолог.
– И чего вы там в пещёре делали?
– Практика у нас. Изучаем пласты залегающих пород.
– А-а! – бабушка с уважением посмотрела на студента, – а где твои товарищи?
– Да опаздывают немного, а меня вперед выслали, чтобы я автобус задержал.
Вскоре подъехал автобус. Едва я расположилась на своем сиденье, как ввалилась ватага геологов с невероятного размера рюкзаками, тяжелеными ящиками, которые они разложили не только в проходе, но и во всем свободном пространстве автобуса. Наступила настоящая ночь, только по западному горизонту тянулась еще светлая полоса. В салоне горел свет, а я, пока автобус не тронулся, махала бабушке рукой и украдкой смотрела в оконное отражение на смеющихся парней и девчат. Бабушка мелко крестила меня, автобус, потом себя, чертя в воздухе маленькие крестики.
Всю дорогу студенты пели очень красивые, неизвестные мне песни: веселые и грустные, хором и по одиночке. Одежда геологов пропахла костром и романтикой. А я про себя решила, что непременно стану студенткой. Потому что быть студентом – это здорово!
***
Только в начале октября смогла я уговорить папу свозить меня к пещере. Уборочная подходила к концу, и папа поддался моим уговорам. День стоял солнечный и теплый. Пора золотой осени почти миновала. Первый же ветерок сорвет готовые опасть желто-багряные листья, лес оголится в своей прозрачности. Но пока еще можно любоваться этой сказочной чарующей красотой сибирской осени.
– Папа, а правда в той пещере девочка пропала?
– Да, это в войну было.
– Расскажи! А сколько ей было лет? А как это случилось?
– Рассказывать-то особо нечего. В войну отцы на фронте воевали, а матери в совхозе с утра до ночи работали. Ребятишки сами по себе. В пещере играли, некому было за ними приглядывать. Вечером все по домам разошлись, а девочки одной не досчитались. Лет пять-семь ей было.
– Почему ее не нашли? Не искали?
– Как же не искали, искали, конечно. Да не все так просто. Пещера эта – лабиринт. Это сейчас у спелеологов оборудование разное, современное. А раньше? Даже фонариков не было.
– Спелеологи – это кто?
– Спелеологи – это ученые, которые изучают пещеры.
– А девочка, она что, не звала, не плакала?
– Звала, наверное и плакала. Да что толку. Там, в лабиринте, с человеком разговариваешь, а зайдет он за поворот, его уже и не слышно. Да и пройти там не везде можно, местами и вовсе ползком приходится передвигаться. Опасности на каждом шагу. Обвалы случаются, завалить может. А еще мне Виктор Георгиевич, он директором нашей школы был, рассказывал, что там под ногами трещины встречаются, провалиться можно. Бросишь камешек в эту трещину, так он, прежде чем упасть, несколько секунд летит.
Какое-то время ехали молча. А мне все чудился плач маленькой девочки. Я представляла, как было страшно ей, маленькой, в кромешной тьме одной погибать от холода и голода. Пещера мне казалась уже совсем неромантичной и неласковой. Она представлялась мне злым живым монстром, поглощающим маленьких потерявшихся детей.
Внезапно машина остановилась. Кругом были убранные поля. Рядом с дорогой небольшой лесок с низкорослым кустарником.
– Пап, мы уже приехали?
– Нет еще. Но ты выйди, посмотри, что покажу.
Мне не хотелось выходить. Уже не хотелось смотреть пещеру, а хотелось домой, прижаться к маме. Я все думала о той бедной девочке и мне казалось, что я слышу ее плач.
Папа шагал осторожно по жухлой траве и махал мне рукой, приглашая следовать за собой. Я вышла из машины.
– Иди за мной след в след. А то раздавим.
– Кого?
Папа, как будто не слышал моего вопроса. Он всматривался в траву, тихо продвигался к середине поляны, окруженной кустами.
– Ну, где же вы? Где? Вот тут, кажется, были… Да вот они, глянь!
Я стояла рядом с папой, напряженно смотрела на место в траве, куда показывал он прямо перед собой, и ничего не видела.
– Да как же ты не видишь! Вот же они!
Тут в траве произошло какое-то движение и я увидела трех маленьких пушистиков-совят!
– Ой! Какое чудо! Какие хорошенькие! Прямо посреди поляны!
Папа улыбался:
– Представляешь, какая у них маскировка! Им даже прятаться не надо – полностью сливаются с травой! Гнездо совершенно на открытом месте!
Так хотелось взять пушистиков в руки и поднести их к щеке, чтобы почувствовать эту беззащитную нежность. Но нельзя – иначе сова может бросить гнездо. Я смотрела на совят и думала, что эти глупыши и не знают, что живут рядом с загадочной пещерой. Визуальное общение с совятами прогнало мое уныние и мне снова захотелось все-таки увидеть эту неласковую пещеру. Не зря же ехали!
***
Мы миновали село, где живут бабушка с дедом. По словам папы мы должны прибыть на место совсем скоро. Значит, пещера не так далеко от села и бабушка немного лукавила, говоря о том, что мы с ней не дойдем. Не хотела показывать мне дорогу, переживая, чего бы не случилось. Папа посматривал на меня:
– Устала, доча?
Мне не хотелось выдавать свое настроение:
– Нисколько! А правда, что пещера до Балаганска тянется? Дед говорил, что это семьдесят километров!
– Ну, не знаю. Слышал, что именно в этом направлении идет разлом земной коры. А какая протяженность у пещеры, неизвестно. Никто до ее конца не доходил.
– А почему ее пещерой называют, если в ней ползком ползти приходится?
– Это в начале вход узкий, а потом он все расширяется. Виктор Георгиевич с учениками на несколько сотен метров ходили. Там потом большие залы начинаются с этими, как их…
– Сталактитами и сталагмитами?
– Ну, да.
– Ух, ты! Вот бы посмотреть!
– И не думай! Там специально обученные люди ходить должны.
– Спелеологи? А со студентами-геологами они были?
– Думаю, что были. Вот и приехали.
***
Машина остановилась. Вокруг была ровная с небольшими холмами местность. Никакой сказочной горы с гротом. По небольшому распадку в сторону ангарского залива уходил золотой березняк. Я разочаровано огляделась:
– А пещера где?
– Да вот она – папа указал на воронку в земле с узким (едва один человек пройдет) лазом.
Я удивилась еще больше:
– Это пещера?!
– Это вход в нее. Поначалу был другой вход, вертикальный. Но после гибели девочки люди стали по ночам слышать детский плач со стороны пещеры. Так продолжалось несколько лет. Тогда тот, вертикальный вход, и засыпали землей. Плач прекратился. Да вон, видишь жерди воткнуты? Там и был старый вход.
Метрах в тридцати действительно виднелись небольшие холмики и торчащие из земли жерди. Папа продолжал:
– А через несколько лет, весной, когда вода пошла, пещера в другом месте открылась, образовался провал, который потом расширили. Ну что, спустимся, посмотрим?
И папа, не дожидаясь моего согласия спустился на дно воронки и влез в лаз.
– Лезь за мной. Не бойся, – донесся его приглушенный голос.
С замирающим сердцем протиснулась в узкий лаз и оказалась в небольшой земляной комнатке, из которой открывались две черных, не более метра в диаметре, круглых дыры. Было душно, воздуха не хватало, хотя мы стояли в самом начале тоннеля, а как же там, дальше?
– Левый ход тупиковый, – папа достал спички, а правый – это и есть начало пещеры, – спичка чиркнула о коробок и вспыхнула слабым огоньком, – но оба хода – вход в лабиринт.
Свет от спички не смог высветить даже нескольких сантиметров черного всепоглощающего пространства. Казалось, что это не просто круглые ходы, а норы какого-то огромного подземного червя, который, возможно, сейчас наблюдает за нами из этой вязкой черноты. Мне опять почудился плачь ребенка. Стало невыносимо жутко и страшно. Уже не манили меня сказочные сталактиты, хотелось быстрее на свежий воздух. Мы еще немного побыли в земляной «комнатке» и я первая стрелой вылетела наверх.
***
Наверху стало немного стыдно перед папой за свой страх. Но все-равно, так здорово видеть это солнце, голубое небо и желтые, искрящиеся в солнечном свете березы после созерцания могильной черноты пещерного входа!
Мысленно пыталась представить, как далеко, возможно, на десятки километров, уходит эта непознанная загадочная пещера. Ну и пусть она остается со своими загадками!
Домой ехали молча. Только, проезжая мимо деревни, в которой жила погибшая девочка, папа неожиданно сказал:
– А ты знаешь, что студенты нашли в пещере косточки? По виду останки принадлежат ребенку шести-семи лет. Кстати, не очень далеко от входа.
– Это косточки той девочки? А куда их дели?
– Скорее всего её. Куда дели? Говорят, в сумочку сложили и отдали дальним родственникам. А те похоронили их на кладбище, в могиле кого-то из родных.
Стало как-то легче от папиных слов. После этого разговора мне перестал слышаться детский плач. А для себя я нашла ответы на некоторые пещерные загадки: почему желая найти пещеру, можно не увидеть ее, и почему в пещере длиной в несколько десятков километров не может потеряться корова.