Золотой яркий жизнерадостный сентябрь подошел к своему экватору, начало Бабьего лета ознаменовалось массовыми полетами назойливых пауков на своих прозрачных и липких домиках-паутинах. Матрос по утрам, в обед и вечером не успевал сметать эти самые домики с надстройки земснаряда, прожекторов и колпаков наружных палубных и понтонных ламп освещения. Проход на концевой понтон мотористами сопровождался беспорядочным маханием рук и отмахиванием от висевшей везде, где только можно, белесой пелены с ее обитателями. Первый месяц дивной продолжительной осени удался на славу, компенсируя уютным солнечным теплом прохладу и серость большей части летнего периода, он, все-таки, подарил нам радость принятия солнечных ванн и удовольствия ходьбы без фуфаек, головных уборов и сапог.
Ближе к концу месяца, как всегда, я поехал в Пятиморск сдавать месячный отчет, табеля учета рабочего времени и ведомость на заработную плату. До дома добрался быстро, проходящий мимо нас танкер порожнем бежал вниз с хорошей скоростью и меньше, чем через сутки я шел по улице своего поселка, разглядывал придорожные сады и огороды, где люди собирали урожай, перекапывали грядки, жгли сухую овощную ботву и пожухлые опавшие листья, подготавливая свои хозяйства к зимнему периоду. Мне не терпелось скорее всей семьей прогуляться до нашей дачи, где еще месяц назад деревца стояли под зелеными кронами, с новыми, выросшими в этом году, веточками, набирали силу и витамины из плодородной земли…
- Привет, семейство, - заходя домой, весело сказал я своим Любимым домочадцам, - как вы тут?
- Привет, тебя ждали, скучали, урожай на даче собирали, вот, смотри, клубника на столе, - ответила приветливо Оля.
Илюха выбежал из комнаты и запрыгнул ко мне на руки:
- Привет, пап, - и поцеловал меня.
Мы стояли втроем в нашей маленькой прихожей, обнявшись, и молча, смотрели друг на друга. Тогда в первый раз меня и посетила мысль, что скоро пора заканчивать с навигациями и разъездами, надо перебираться на берег и не быть «папой отгулов или выходного дня». Сын должен видеть отца постоянно, чувствовать его мужское воспитание, Любовь и теплые отношения между папой и мамой, мужские домашние дела и наконец, мужское доброе начало своего будущего. А чтобы перебраться на берег, быть на хорошем счету и на хорошем рабочем месте, необходимо идти учиться, поступать в высшее учебное заведение. Я думал о далеком будущем своей работы, а вспомнил, что моя жена еще студентка заочного института и спросил у нее:
- Оль, а тебе скоро на сессию? Сентябрь кончается.
- Ты мои мысли читаешь, я как раз хотела тебе об этом сказать, - и она взяла с холодильника справку-вызов на сессию с первого октября, - мне надо уже уезжать через пару дней. Пока я Илюшку завезу бабушкам и до Москвы доберусь. Я уже Юле звонила, у нее остановлюсь.
- Хорошо, надо, так надо, езжайте, - ответил я.
На дачу все вместе мы все-таки успели сходить субботним теплым деньком, полюбоваться, как поживают наши деревца и кусты, клубника и виноград. День стоял безоблачный, ясный, приветливый и приятный, мы хорошо прогулялись за поселок по сухим ровненьким тропинкам и дорожкам, посмотрели, как поживают соседние участки и соседи собирают выращенный ими урожай ягод, овощей и фруктов…
А через три дня я проводил моих жену и сына на поезд до Нижнего Новгорода и опять остался один. Скучать долго не пришлось, спустя несколько дней после отъезда семьи, узнав по телефону, что Оля доехала до столицы, мне выдали зарплату экипажа и деньги на колпит, и я отправился на земснаряд путейским теплоходом, идущим с обслуживанием участка вверх по Дону. Правда, прежде испытал сильный шок и беспокойство за жизнь моей Любимой, а было это так.
Оля появилась в столице нашей Родины первого октября, поселилась у нашей подруги Юли, с которой училась в дневном очном институте и она же присутствовала свидетельницей на нашей свадьбе. Оля, переведясь на заочное обучение, не теряла связи со своими тремя подругами, у которых мы иногда гостили, приезжая в столицу отдохнуть и походить по магазинам. Юля, в отличие от двух других девушек, жила одна на первом этаже первого подъезда в маленькой двухкомнатной квартире «хрущевке» в самом центре Москвы, внутри Садового Кольца, до Красной Площади от ее дома можно было дойти за десять минут. Вся историческая часть Белокаменной находилась на расстоянии «протянутой руки» и события, произошедшие там четвертого октября, осуществлялись так же, недалеко от ее дома. К слову сказать, собираясь у нее дома, мы часто смеялись над фактом квартиры номер один, когда Юля рассказывала курьезные случаи, что люди заходили попросить попить воды или просто, перепутав подъезды, именно в квартиру номер один и вспоминали данный момент из одного нашего уже российского кино про злополучный номер жилища.
Четвертое октября одна тысяча девятьсот девяносто третьего года началось тревожно, наверное, для всех нас, когда по телевизору стали показывать в прямом смысле войну в центре Москвы и приближенных к этим историческим местам кварталах, улицах и переулках. Мне было тревожнее вдвойне, ведь, там, в эпицентре стрельбы и взрывов, лязгающего железа гусениц танков и шума бушующей толпы людей, мечтающих потанцевать на пепелищах, пожарищах, повоевать, в конце концов, находилась моя жена, мать нашего сына.
В длинном общем для всех коридоре второго этажа нашего дома полгода назад повесили телефон с выходом на междугороднюю связь и мы могли, не выходя из дома и не мотаясь в Калач на переговорный пункт, позвонить в любой город. Увидев в новостях первые кадры стрельбы крупнокалиберных орудий по Белому Дому правительства, я побежал к телефону и набрал домашний номер Юли:
- Алло, - услышал я в трубке встревоженный и приниженный голос Оли, сильно заглушаемый какими-то посторонними шумами.
- Привет, - ответил я, - как там у вас обстановка? У тебя голос испуганный, страшновато? Что за шумы посторонние, связь, что ли плохая?
- Привет, нет, это не связь плохая, а по улице рядом с нашим домом люди бегают с камнями, бутылками, кричат, ругаются. А за ними милиция с мигалками и сиренами гоняется. Шум стоит кошмарный, я практически на полу сижу и смотрю телевизор. Сам понимаешь, первый этаж и всякое может быть, - пояснила жена, - страшно, конечно!
- Представляю, ты только в окна не высовывайся, а почему ты одна сидишь на полу, Юлька дома? – задал я очередной вопрос, сам начав чуть не заикаться.
- Нет, конечно, она же у нас безбашенная, ей нравится шум, суета, стрельба. Она и побежала туда смотреть! – почти криком Оля пыталась перекрыть уличные шумы.
- Совсем что ли? – искренне удивился я. – Она с головой-то дружит?
- Вряд ли, у нее эмоции перехлестывают эту самую голову!
- Ладно, главное ты не ходи никуда пока не успокоится вокруг. Толпа, наверное, и ночью будет гулять с жаждой крови и зрелищ.
- Да, здесь начали еще вчера вечером стрелять, правда, не знаю из-за чего. Тут у них рядом в доме соседнем кафе круглосуточное есть, так из него под утро стрельба началась, пьяные что ли, не знаю. Мы с Юлькой проснулись и испугались. Милиции много понаехало, мигалки по стенам домов сверкали, только с рассветом утихло. Юлька потом шутила, что нас подготавливали к дневным действия.
Так мы немного разрядили обстановку, хотя, какая там разрядка, если стреляют, громят, шумят и беспокоят, держа в страхе. Здесь опять невольно мне вспомнился первый этаж первого подъезда дома…
Я постоянно следил за событиями в Москве, не пропускал ни одного новостного выпуска и переживал за девчонок. А там постепенно пришло все в норму, события затихли, оставив после себя разбитые витрины магазинов, перевернутые машины и баки с мусором, груды кирпичей и битого бутылочного стекла, ужас в глазах простых обывателей и жителей сердца столицы. С наступлением темноты и зажиганием уличных фонарей жители старались не выходить из домов, зашторивали наглухо окна и сидели тихо и мирно. Через три дня вечером я снова позвонил Оле, и она мне, уже менее тревожным голосом рассказала, что все закончилось, затихло, только больше милиции стало на улицах города, особенно в центральной его части, больше и ярче сделали освещение переулков и проходных дворов.
Потом, приехав с сессии, она много интересного рассказала о тех событиях, свидетелем которых невольно стала, словно вернулась из командировки в зону боевых действий.
Почему-то после таких моментов, происходящих периодически в нашей столице, мне первые лет семь за расстрелом Дома правительства, вообще не хотелось туда появляться, свои маршруты поездок домой, в гости, мы старались выстраивать, минуя город. Правда, не всегда это получалось, потому, что Оле оставалось учиться еще два курса и два раза отдельно съездить туда на предварительную и окончательную защиты диплома. Но это исполнилось, перескочив два года простоя, взятия очередного академического отпуска, о чем будет совсем другая история.