Моя Покровщина!
На улице жарко и пыльно. В хату ходить не надо – бабушка занавесила окна темными платками, чтобы было темно и не жарко, и они с Соней машут ветками – выгоняют мух. Мухи вылетают на свет из темной хаты, а я жду, когда меня туда пустят, там прохладно и можно попить холодного молока, которое мы с бабушкой достали из погреба.
Погреб – это особое место в каждом деревенском дворе. Вначале копают круглое, как колодец, глубокое отверстие – ствол. Земля там только сверху черная и мягкая, ее снимают отдельно. А дальше идет твердая глина. Местами
она белая, местами желтая, но настолько твердая, что никаких колец- креплений не надо. Дойдя до определенной глубины, в стороны роют несколько пещер. Все это просто вырезается из глины. Каждая пещера имеет свое назначение: в одной хранятся овощи – картофель, морковь, свекла. Все это бывает как свежее до нового урожая. В другой пещере – квашеная капуста, огурцы, помидоры, яблоки и арбузы. Отдельная пещера для молока, молочных продуктов и соленого сала и мяса.
В погреб опускается длинная деревянная лестница. Ходить туда без бабушки нельзя, но иногда она посылает за молоком Соню, а я ей помогаю. Помогаю я всем, как же без меня!
Вот недавно помогала бабушке сажать лук. Луковички маленькие, круглые, но бабушка у каждой срезала верхушку. Я клала в бороздку луковички срезом вверх, чтобы луковичка росла.
Пришла тетя Галя, наша соседка, и похвалила меня за то, что я так ровненько разложила лук. У нее такого лука нет, и бабушка попросила меня принести ей мисочку лука, который стоит в сенях.
– А зачем Вы обрезали луковицы? – спросила она у бабушки.
– Лук тогда всходит дружно, весь сразу, а не по одному, то там, то здесь, и сразу видишь, если луковичка испорчена, – засыпая бороздки, ответила бабушка.
– Приходи мне помогать, – приглашает меня тетя Галя.
– Нет, нам еще фасоль сажать надо, – отвечает за меня бабушка.
Прошло несколько дней, и тетя Галя снова пришла к нам.
– Бабушка, а почему ваш лук уже весь взошел, а мой не всходит, – спросила она у моей бабушки, глянув на зеленеющую грядку лука, – ведь я посадила в тот же день?
Мы с бабушкой пошли к ней в огород, и она показала черную грядку – ни одного перышка!
Бабушка взяла палочку и стала ковырять землю, искать луковички. Луковички целые, совсем без корешков.
– Господи, что же ты наделала! Почему ты не спросила меня, где надо отрезать! Ведь ты срезала не верхушки, а корешки, как же он у тебя взойдет! Пойдем, у меня еще осталось, я тебе дам луку, посади. Да только сейчас луна плохая, головок не будет, пойдет весь в перья, – вздыхает бабушка.
– Бабушка, разве луна бывает плохая или хорошая? Ведь она на небе, она Луна!
– Конечно, луна всегда хорошая, – ответила бабушка. – Вот, если луна как половина колечка, и ты приставишь к ней пальчик, получится буква «Р», значит, луна «растет». Если в это время что-нибудь посадить, то оно будет расти вверх, будут хорошие перья, листочки. А чтобы были хорошие головки лука, чтобы выросла свекла и картошка, надо сажать, когда луна бывает как буква «С», тогда она старая, все растет в корень.
Конечно, очень интересно! Какая умная у меня бабушка, даже про луну все знает! (Так я получала первые уроки по растениеводству).
Подошла Соня – это мамина младшая сестра. Мне надо называть ее тетя, но она только на шесть лет меня старше и я никак не понимаю, какая она тетя. Она Соня, Сонечка, но не тетя. Да и она не сердится на меня за это.
Мама уехала в город, а я с радостью осталась у дедушки. Я его самый главный помощник и не отстаю от него ни на шаг. Мне кажется, что, несмотря на разницу в возрасте, у нас с дедушкой много общего. Из-за этого сходства между нами и существовала взаимная привязанность. Днем мы с ним поливали огурцы, а потом ходили за коровой, которая паслась на болоте. На обед коров всегда пригоняли домой, ведь на улице жарко и мухи очень злые. Коровы сами
бегут в сарай, где прохладно и темно, мухи их не видят и не кусают.
Там же в сарае под потолком ласточки слепили гнезда и теперь летают туда кормить маленьких птенцов. Для них над дверью сделано маленькое окошко, ведь дверь закрыта.
У нас было нерушимое правило: если я иду к Тане или к другой подружке, всегда должна сказать дедушке или бабушке, если его нет дома. А если дедушка уходит куда-нибудь, а я остаюсь дома одна, он мне говорит, куда он идет.
Вот и сегодня я сидела за сараем возле цыплят и смотрела, как мама-клуша учит их клевать пшено. Когда я пришла во двор, дедушки нигде не было. В хате его нет, в сарае и в огороде тоже. Я стала громко звать, но никто не откликался. Вообще-то я не боюсь быть одна дома, но почему он мне не сказал, что уходит? Я плачу и громко зову дедушку.
Услышав мой плач, наша соседка тетя Галя спрашивает, что случилось.
– Пропал дедушка, – сквозь слезы объясняю я.
– Никуда не пропал твой дедушка. Они с дедом Христаном возле хаты сидят, разговаривают.
Действительно, дедушка сидит возле хаты напротив и разговаривает с дедом Христаном.
– Почему ты мне не сказал, куда уходишь? – рыдая, бросилась я к нему.
Он долго меня успокаивал и после этого случая никогда не уходил, не предупредив.
После обеда, когда жара спадает, коров снова гонят на пастбище. Там они пасутся до самого вечера.
Днем у меня тоже ответственное задание – поливать полотно, сотканное зимой. Теперь его расстилают на траве, льют на него воду – солнышко его отбеливает. Надо следить, чтобы оно не пересохло. Вода здесь же в большом корыте. А перед приходом коровы полотно надо скатать, чтобы корова не прошлась по нему и не испачкала.
Вечером мы с дедушкой идем к дедушке Василию в гости. Там будут и дед Иван, и дядя Кирилл. Другие приходят редко, и я не знаю, как их зовут. А вот дедушка Остап приходит часто. Его все называют сапожником. Но он сапоги не шьет. Мы с Сонечкой к нему ходили, когда оторвался каблук ее туфельки. В коморке деда на большой полке стояли ботинки, босоножки и туфли. Сапог я там не видела. Но дедушка Василий часто говорил:
– Сейчас придет Остап и начнет шить сапоги.
Хотя он никогда не шил сапоги у дедушки Василия, он иногда начинал рассказывать, как это надо делать. Все почему-то улыбались и он замолкал. Мне даже жалко было дедушку Остапа, что это над ним все посмеиваются?
Я потихоньку спросила об этом дедушку. Он объяснил, что дедушка Остап часто подробно и неинтересно рассказывает, как надо шить сапоги. Всем
уже надоели эти рассказы, поэтому и начинают смеяться.
Теперь, когда кто-то начинает подробно рассказывать что-нибудь неинтересное, говорят: «ну, начал сапоги шить». Мне все равно непонятно. Ведь он сапоги не шьет! Но расспрашивать дальше я не стала.
Другого дядю, который всегда приходил последним, звали Стовбуном.
– А почему у него такое интересное имя? – спросила я у дедушки.
– Это совсем не имя и не фамилия, а просто прозвище. Имя его – Иван, как и его двоюродного брата. И фамилия у них одинаковая – Погребняк. Чтобы их могли различать в разговоре, одного из них называют Стовбун, потому, что возле его ворот стоит столб. Даже его детей теперь так называют – Стовбунова дочка, сын Стовбуна.
– Как хорошо, что возле нашей хаты нет столба, – обрадовалась я, а дедушка только засмеялся.
Бабушка Катерина принесла кувшин с квасом, несколько кружек и ушла, а мужчины стали обсуждать деревенские новости.
Вечер тихий, прохладный. Дяди никуда не торопятся. Они играют в карты, рассказывают всякие истории, смеются. Я слышу, что один дядя что-то рассказывает и вдруг дядя Кирилл громко говорит: «бедная коза, бедная коза» и
все начинают смеяться.
Я не всегда понимаю, о чем они говорят, и жду, когда дедушка поставит меня на табурет, и все попросят меня рассказать стишок и спеть песенку. С превеликим удовольствием я выполняю их просьбу, а потом сижу у дедушки на коленях, иногда засыпаю.
Бабушка ругается, что дедушка «мучит ребенка», но для меня это был
праздник. На другой день, увидев на улице соседскую козу, я спросила у дедушки, почему та коза «бедная».
– Какая коза? – удивился дедушка.
– Ну, дядя Кирилл говорил, что коза бедная.
– Ах, вот ты о чем. Это история об одном хвастуне, который все время говорил о себе: я все умею, это я сделал и это тоже я сделал. А один шутник пошутил, что вчера кто-то у козы хвост оторвал. Хвастун, даже не слушая до конца, о
чем идет речь, сразу закричал: «Это я, это я сделал». Все стали с него смеяться. Теперь, когда человек начинает хвастаться, и много говорить о себе, говорят «бедная коза», намекая, что он, видимо, козе хвост оторвал, что он хвастун.
Еще несколько раз я ходила с дедушкой, но скоро мне это надоело.
Иногда мы с дедушкой шли на другой конец деревни к дедушкиной сестре. Звали ее бабушка София. Была она очень больная, все время лежала на кровати. Я только здоровалась с ней и уходила на улицу, а дедушка сидел у нее долго, о чем-то беседовал, а потом всю дорогу домой плакал. Когда дедушка плачет, я тоже плачу, ведь мы с ним – одно целое. Поэтому я не любила туда ходить.
Не любила я и тетю Саню – мамину старшую сестру.
Она, когда приходила к нам, всегда обнимала меня, прижимала к себе и тоже плакала. Я старалась спрятаться, когда она приходила в гости. Позже я узнала причину ее слез: у нее были две девочки и два мальчика. Во время войны
девочки умерли, и я напоминала ей о них. Но тогда я просто боялась ее слез и убегала в сад или к подружке.
Ее мальчишки тоже приходили к нам в гости. Это мои двоюродные братья. Старший – Коля. Он немножко старше меня, но мы дружим. А младший – Ванько, маленький и такой интересный! Волосы у него, как у негра – черные и
курчавые, как шапка, глаза огромные, он все время улыбается, никогда не плачет. Жалко, что он часто болеет и с нами не играет.
Когда я бываю у них, Колька берет меня с собой играть в футбол. Мальчишек там мало, и меня ставят на ворота ловить мяч. Правда, они почти не забивают, и я спокойно сижу на самане, который сушится рядом.
Саман – это такие большие кирпичи-блоки, сделанные из соломы и глины. Их делают в особой форме, а потом все лето сушат. Осенью из них строят хаты. Видно кто-то будет строить хату, поэтому сушится много самана.
Немного дальше по этой же улице живет дядя Ваня. К нему я ходила с удовольствием. Во-первых, дядя Ваня катал меня на велосипеде. А еще там была двоюродная сестра Верочка и брат Колька. Правда, Колька был еще маленький и предлагал нас с дедушкой отвезти домой на своем коне –
перевернутой табуретке. Но зато там было много соседских мальчишек и девчонок, и мы играли в лапту или прятки.
Взрослые вели свои разговоры, мы были предоставлены сами себе. Чаще всего мы играли в прятки в своем дворе. Один из нас водит, т. е. стоит, отвернувшись, закрыв глаза руками, и три раза говорит такую присказку: «Ой,
так, да не так, да одел кобиняк, да не туда кобкою, куда люди велят!» (Кобиняк – накидка, как плащ с капюшоном – кобкою. Её делают из тонкого сукна, поэтому она очень теплая и легкая. Дедушка одевал кобиняк, когда шел на ночь
сторожить зерно на току или ехал на станцию).
Пока звучит присказка, все должны успеть спрятаться. Уговор – со двора не
выходить, в огороде не прятаться. Мы прячемся, кто где может: за колодцем, за собачьей будкой, за сараем…
Я решила спрятаться в темной комнате (она ведь есть в каждом доме). Называется она интересно – хыжка.
Войдя в полутемное помещение, я увидела сундук. Значит, надо за него спрятаться. Но только я туда шагнула, как полетела куда-то вниз, не успев, ни закричать, ни опомнится, ни даже испугаться.
Оказавшись в полной темноте, я ощупала все вокруг: я вся мокрая, липкая, кругом скользко и темно.
– Здесь никого нет, – услышала я Верочкин голос и поняла, что ищут меня.
Но я сидела молча. Когда дети меня не нашли, сказали дедушке, что я, наверное, ушла домой. Но Колька играл возле ворот и сказал, что я не уходила. Тогда меня стали искать все.
В темную комнату заходит тетя Настя, потом баба Васька. Она тоже ищет меня, но я ее боюсь. У нее на лбу огромная шишка. Когда-то в молодости ее ударила рогом корова и шишка от удара осталась. Со временем она выросла, и баба Васька завязывала платок чуть ли не до глаз. Казалось, она всегда сердится. Когда я услышала, что вошел дядя Ваня, я громко закричала:
– Дядя Ваня, я здесь, вытащи меня отсюда.
– Так там же лестница, лезь по ней, – сказал он и посветил мне спичкой.
Там, действительно, была лестница, но я со страху ее не заметила.
Появившаяся из подвала девочка вызвала бурю смеха – я перевернула там сметану, молоко, томат, и вдобавок высевки (это то, что остается после просеянной муки и отдается маленьким поросяткам). Все это было на мне.
Верочка с тетей Настей отмывали меня, пытались расчесать мои волосы, но потом было решено надеть Верочкино платье, платок и отправить меня домой. Дома бабушка все приведет в порядок.
Так закончился мой первый, но не последний, полет в погреб.
Повторяла я этот полет еще дважды, но в другое время и в другом месте, и с более плачевными последствиями.
Как говорят, могло быть хуже. Через 50 лет, падая с трехметровой высоты на цементный пол, отделалась один раз поломанной ногой, а другой раз синяками. Что значит «тренировка с детства»!
Вечером, когда садится солнце, а стекла домов еще отдают его лучи, на деревню опускается вечерняя прохлада, все вокруг оживает.
Где-то слышен смех, разговоры, лай собак и шум молодежи. Люди ужинают во дворе, отдыхая от дневной жары, открывают дверь в дом, чтобы и туда дошел прохладный воздух. Молодежь собирается у кого-нибудь на дворе. Далеко разносятся песни, смех, шутки. Никто не сердится на этот шум, лишь улыбаются, вспоминая свою молодость. А бабушка наша смеется:
– Молодежь – вечером не уложишь, утром не поднимешь, это молодежь.
Если на улице дождь или холодно, то собираются в хате у какой-нибудь одинокой старушки и гуляют там иногда до рассвета. Отсюда и название этого времяпровождения – «досвидки», что в переводе значит – дорассвета.
Зимой в такой хате девушки вышивают и даже прядут пряжу. Прялки не уносят домой, оставляя там на всю зиму.
Но летом все гуляют во дворе или в аллее колхозного сада.
Сегодня в клубе показывают кино – там стоит движок, который очень тарахтит. Шум слышно по всему селу и все знают – сегодня будет кино.
В клуб приходит молодежь из других деревень. Дядя механик включает большую лампочку. Сразу становится светло и весело.
Иногда Соня ходит туда и, конечно, я с ней. Кино – это очень интересно. Только долго, а мне хочется спать, и я начинаю проситься домой. Соня сердится и грозится больше не брать меня с собой.
Домой идти страшно – собак на ночь отпускают с привязи, и они спокойно разгуливают по деревне. Хотя отвязанные собаки не кусаются (так объяснила мне Соня), я все равно их боюсь. На улице очень темно. В городе у нас был свет – лампочки на столбах и лампочка посредине комнаты. А здесь на столбах ламп нет, а дома керосиновая лампа. Зажигали ее летом не часто и ненадолго. Все надо было приготовить пока светло, а покушать можно и без света, всем было налито молоко в чашки и приготовлен хлеб – это наш ужин.
Выпив молоко с хлебом, мы лезли на печь и там еще долго шептались, пока строгий дедушкин голос нас успокаивал: «Тихо! Спать! И ни звука!»
Мы замолкали, а через минуту уже крепко спали.
Утром солнышко встает рано. В верхушках деревьев уже просвечиваются его золотые лучи. Очень скоро они уже заглядывают в окно: из каждого окна вливается по четырехгранному пучку солнечного света, на вид такого плотного и осязаемого, что хочется потрогать его руками.
Проснулись птицы, засуматошились в кустах сирени, защелкали, засвистели. На траве блестели и переливались прозрачные капельки росы. У окна стоит березка. Белая-белая, тоненькая-тоненькая. Она опустила ветки на подоконник и стоит, как живая.
Наступало чудесное летнее утро, свежее от росы и горячее от солнца.
Но я не вижу этой красоты. Я сплю.
Утром меня никто не будит, и я могу спать или просто лежать на печке, сколько захочется.
Дедушка ушел на работу – он сторож на бахче, а бабушка с Соней ушли на
прополку сахарной свеклы.
В хате тихо, только на стене над лавкой мирно тикают ходики. Между окон висит портрет молодого парня. Это мамин младший брат – дядя Саша. У них интересная история: мамина старшая сестра – Александра. Когда родилась мама, ее решили назвать Оксаной. Крестные родители поехали крестить ребенка в церкви, а потом регистрировать в сельсовет. В церкви батюшка, услышав имя Оксана, сказал, что Оксана – не святое имя, и предложил назвать именем крестной матери.
Ее звали Александра. Вот и ребенка назвали Александрой.
В сельсовете, соответственно, выдали свидетельство о рождении – Александра.
Когда же родился младший брат, крестные, видно, хорошо «взяли на грудь» и назвали его – Сашко, значит опять Александр. Так их и звали: тетя Саня, мама Шура, брат Сашко. А в документах – все Александры.
Рядом висит красивое большое овальное зеркало в коричневой раме. Правда, его кто-то испортил – начертил посередине линии, поэтому тетя Оксана (наша соседка в Пирятине) и отдала его маме. Теперь оно висит на самом видном месте. Такого зеркала в Покровщине ни у кого нет!
Когда никого нет в хате, я люблю смотреться в это зеркало, строить рожицы. Особенно смешно, если держать себя за уши и показывать язык!
Однажды за этим занятием меня застала бабушка и сказала, что так делать нельзя, это большой грех.
Конечно, бабушку я слушаюсь, но вот слово «грех» меня всегда смущает: надо будет спросить у дедушки, почему «грех». Он всегда интересно рассказывает.
Почему «грех» сидя на лавке болтать ногами – испачкаешь стенку под
лавкой, надо будет белить снова.
«Грех» выливать воду поздно вечером – солнышко село, вода не высохнет, будет скользко. Кто-то не заметит и пойдет по мокрому – поскользнется,
может упасть.
Вечером, когда мы с дедушкой сидели под шелковицей, я спросила у него почему «грех» строить рожицы в зеркало.
– А ты помнишь, – сказал дедушка, – когда Соня тебя испугала в сенях, как ты плакала?
Еще бы не помнить! Мы с дедушкой пошли вечером в туалет. Я уже возвращалась, а дедушка еще задержался. Соня в темных сенях как «гавкнула» на меня. Я со страху закричала что было сил, а потом долго плакала.
Дедушка с бабушкой боялись, чтобы не приключилась беда от испуга.
А уж Соне за такую «шутку» попало, как надо. Плакали мы вместе.
– Так вот, – продолжал дедушка, – если ты скорчишь рожицу, а в этот момент тебя кто-нибудь испугает, то ты останешься навсегда с этой рожицей. Поэтому никогда нельзя этого делать, и нельзя в темноте смотреть в зеркало – можешь испугаться.
Теперь в зеркало я смотрюсь, когда расчесываюсь или примеряю Сонины наряды.
Но сегодня мне не до зеркала.
На столе под полотенцем мой завтрак – яички и хлеб с взваром (это компот из сухофруктов, но вместо сахара отвар из сахарной свеклы). Я быстренько завтракаю и скорее бегу на улицу.
Что это за шум во дворе напротив? Дедушка Христан причитает и кричит «помогите!». Подхожу ближе, от бабушки Одарки узнаю, что в колодец упал котенок, и его не могут достать.
У нас тоже есть котенок, я люблю с ним играть, но бабушка строго следила, чтобы я, поиграв или погладив котенка, немедленно мыла руки с мылом.
– А зачем мы
– А зачем мыть руки, ведь котенок такой красивый и чистенький? – спросила я.
– На каждой волосинке у котенка есть маленький червячок, и он спит. А когда ты гладишь котенка, то будишь червячка. Он прилипнет к твоей руке и попадет на стол, на хлеб и к тебе в рот, и вырастет у тебя в животике большой червяк, – объяснила бабушка.
Я представляла, как червячок попадает ко мне в рот, и сразу бежала мыть руки. Эти слова всплывали в моей памяти, когда я играла с котенком или собакой и на всю жизнь утвердили привычку – мыть руки сразу, как только
погладила кошку или собаку.
Интересно посмотреть на котенка дедушки Христана, я его знаю – он такой черненький и пушистый. Но дедушка прогнал меня от колодца, а баба Одарка шепнула, чтобы я позвала кого-нибудь из взрослых на помощь.
Из взрослых сейчас никого нет дома – все на работе.
Я вспомнила, что из армии пришел Василек – мамин двоюродный брат. Он же взрослый, и не на работе!
Мигом я добежала до их дома и, как умела, рассказала Васе про бедного котенка.
Вася быстренько надел свою военную рубашку с какими-то блестящими значками, и мы уже у деда Христана во дворе.
– Дайте веревку, – командует Вася.
Дед Христан берет веревку, которой был привязан теленок и, обвязав ею Васю, спускает его в колодец.
Затаив дыхание мы с бабой Одаркой наблюдаем все это издали, нам не разрешают и близко подходить к колодцу.
Но что это – веревка обрывается, дед Христан падает у колодца, а Вася с криком летит в колодец.
– Беги, зови людей, – говорит мне баба Одарка.
Я выбегаю за ворота, но куда бежать, не знаю. Вдруг, о чудо, в конце улицы я вижу своего дедушку.
– Дедушка, скорее, утонул котенок и Вася!
– Где, как?
Но я ничего не могу объяснить, лишь тяну его за руку, и прошу идти поскорее.
Дедушка подбежал к колодцу, о чем-то говорит с Васей. Потом бегом бежит к нашему дому, снимает с колодца цепь, на которой висит ведро и вот он уже опускает ведро в колодец, где котенок и Вася. Конец цепи привязывается за яблоню. Теперь дедушка накручивает цепь на колодезный валик и появляется
Вася на ведре, а на плече у него котенок.
Бедный котенок! Он мокрый и такой маленький!
Не успел Вася вылезть из колодца, как котенок стремглав ринулся от колодца, залез на яблоню и жалобно замяукал.
Ни к бабе Одарке, ни ко мне он не спустился, как мы ни звали.
Вася мокрый, но веселый рассказывал моему дедушке о своем приключении и благодарил его за помощь, а дедушка выговаривал деду Христану, что он взял гнилую веревку для такого дела.
Все окончилось хорошо и все спокойно разошлись по домам.
Солдат
Село наше большое. В нем три улицы. Главная, конечно, наша. По ней едут все машины и повозки на станцию и возвращаются домой или едут дальше в другое село – Осюки.
Это далеко, я там никогда не была, но слышала, что бабушка там когда-то жила. Она не любила об этом говорить, и никто ее не расспрашивал.
На станцию все ездят часто, там и большие магазины, и базар, и поезда.
Наша хата пятая с начала улицы. Здесь нет ни названий улиц, ни номеров на домах. Все и так друг друга знают.
Надо выйти за ворота и тогда видно далеко-далеко. Если едет машина, то еще за Гулакивкой (это маленькая деревушка перед нашим селом) видно столб пыли. Пыль эта особенная и называют ее «курява». Она мелкая, легкая и очень теплая. Когда идешь по ней босиком, то ноги просто тонут в ней, а за тобой остается клуб пыли, которая долго держится в воздухе. Наверно, поэтому у нас не было у ворот лавочек, не сидели там бабушки. Но всегда выглядывали на дорогу – не идет ли кто, может почтальон, может кто из сельчан.
Прохожие делились новостями, угощали детей конфетой или пряником.
На улице жарко, и мы с дедушкой сидим во дворе под шелковицей.
Но разве я могу долго усидеть на одном месте? Интересно, не идет ли кто по дороге? И я уже за воротами.
– Кто-то идет и уже возле мельницы, – докладываю я дедушке.
Наконец, я вижу, что в село идет солдат. За плечами у него мешок, а в руке палка, на которую он опирается и немножко хромает.
Поравнявшись с нашими воротами, он приветливо здоровается с дедушкой.
– Заходи, отдохнешь, попьешь водички, – приглашает его дедушка.
Вода у нас очень вкусная. Все соседки идут к нам, чтобы набрать воды, хоть у них свои колодцы есть. Дедушка всем разрешает брать воду, но только нашим ведром. Чужие ведра в колодец опускать нельзя.
Солдат подошел к дедушке, поклонился и сел на бревно, которое у нас лежало возле дома вместо лавки.
Попив водички, они закурили и стали выяснять, откуда, куда и к кому идет солдат, где он воевал и еще что-то, совсем мне не интересное.
Скушав пряник, которым меня угостил наш гость, я сидела на коленях у дедушки и внимательно разглядывала значки, которые были прикреплены у него на военной рубашке. Такие значки я видела и у Васи. Может он его знает?
Но спрашивать нельзя, когда разговаривают взрослые. Это я хорошо знаю. А дядя красивый, большой и пахнет от него чем-то особенным, незнакомым.
Но вот солдат засобирался уходить.
– Дядя, а Вы не хотите остаться у нас и быть моим папой? – неожиданно даже для себя спросила я.
Солдат присел на корточки, погладил меня по голове.
Дедушка закашлялся и пошел к колодцу попить. Солдат молчал. Мои глаза наполнились слезами.
– Знаешь, деточка, – наконец заговорил он, – я, конечно, остался бы, но ведь меня ждет такая, как ты девочка и маленький мальчик. Вот я пойду к ним, а потом мы все вместе придем к тебе в гости. Договорились?
Он поцеловал меня в щечку и быстро пошел по дороге.
Я долго ждала, когда они придут ко мне в гости, но они не пришли.
Дедушка сказал, что у солдата болят ноги и ему тяжело ходить так далеко.
В детстве время летит стремительно. События одно за
другим заполняют мои дни, и я вскоре забываю о солдате.
Пройдет совсем немного времени, и другой солдат войдет в мою жизнь.
«Боженька, помоги!»
Вчера вечером к нам приходила тетя Дуня. Она работает в медпункте, и принесла дедушке какие-то лекарства. Она попросила меня рассказать стишок, а потом что-то долго объясняла дедушке. Интересно, о чем они шепчутся?
Утром после завтрака дедушка попросил меня сказать три слова «ласточка, рыба, рак». Я громко сказала «ясточка, йыба, як».
Поставив меня на лавку под часами, дедушка сказал:
– Громко говори «ласточка, рыба, рак». Пока не скажешь как надо – на улицу не пойдешь. Ты уже большая и должна говорить правильно, а то все будут над тобой смеяться.
Он ушел, а я, конечно, в слезы. Так строго со мной дедушка разговаривал очень редко.
Поплакав, я решила попробовать говорить правильно эти слова, но у меня ничего не получалось. Я и кричала их, и шептала, но все напрасно.
На стене над окном висела икона Боженьки, который все время смотрел на меня. Бабушка всегда мне говорила, что он ей рассказывает, если я балуюсь.
– Ведь я не балуюсь, – обратилась я к Боженьке, – а у меня не получается. Помоги мне, я слушаюсь и дедушку, и бабушку!
Но Боженька лишь строго смотрел на меня. Из последних сил, со слезами я стала громко кричать - «ласточка, рыба, рак» и, о чудо, у меня получилось!
Я сама не поверила в это и повторила эти заветные слова еще несколько раз. Все правильно. Ласточка, рыба, рак!
Радостная я выбежала во двор и закричала еще издали – ласточка, рыба, рак!
– Ну, вот и молодец, – похвалил меня дедушка, – посмотришь, как обрадуется мама, когда узнает, что ты уже все говоришь правильно.
Но когда это мама приедет, а мне необходимо сейчас кому-нибудь рассказать о своей победе!
Спросив разрешения у дедушки, я побежала к подружке, что жила на соседней улице.
На дорогу выходить не надо – просто перейти наш огород и соседский сад.
У подружки большая семья – у нее три брата и сестра. Но мы гуляем все вместе и здесь я свой человек. Правда, есть еще старший брат, но он живет в городе у Катиной тети и приезжает очень редко. Он уже взрослый и такой
красивый! Нас называет «малявками», а гулять ходит с другой компанией.
Только почему это у них так тихо? Катя сидит за домом на лавочке, а мальчишек никого не видно.
– Что случилось? – спрашиваю я у Кати, но она, приложив палец к губам, уводит меня в сад и рассказывает о своем горе.
– Мальчишки купили сигареты «Ракета» и пошли в колхозный сад. Там забрались на яблони и курили. Генка выкурил целую пачку, Толька тоже почти половину пачки, а Юрко только немножко покурил (он самый младший, ему 6 лет, а братья старше его на год-два) и упал с дерева. Соседские девчонки видели все и рассказали отцу. Когда ребята пришли домой, то получили ремня, только Юрку не попало, он был весь белый, и мама отпаивала его кислым молоком. А теперь они на меня сердятся, что это я все рассказала, и не играют со мной, – со слезами рассказывала Катя.
Я успокаивала ее, как умела, и сама забыла, что пришла хвастаться.
Пришла Катина сестра и позвала Катю ужинать. Я пошла домой, раздумывая, какие глупые мальчишки. Ну, зачем идти в колхозный сад, в их саду такие хорошие деревья, с них не упадешь. Да они вообще ненормальные, особенно Толька. Зимой пошел кататься на ставок, так что придумал: попросил у Погребняк Ванька коньки покататься, а они ему оказались малы, ведь он был в отцовских валенках. Тогда они отрезали носки у валенок, а чтобы снег не попадал, засунули эти носки внутрь валенка. Привязали коньки к этим валенкам, и он катался до самого вечера.
Когда пришел домой, валенки закинул под печь – сушиться. Утром отец нашел эти валенки, так Толька босиком по огороду от отца бегал, а потом на улицу не выходил, пока его брат – Сашко привез свои валенки из города. Он в городе ходит в сапогах. Отец ходил в Сашковых валенках, а Толька в своих «курносых». С тех пор его так и прозвали – Толька курносый, хоть нос у него обыкновенный, как у всех.
Задумавшись, я пошла домой, но уже не через огороды, а вокруг, по улице.
Дедушка меня учит, что село – это не город, здесь все свои и со всеми надо здороваться, что я и делала с большим удовольствием.
Я останавливаюсь возле каждого двора и смотрю, нет ли там кого-нибудь.
Если вижу во дворе или в огороде хозяев, громко кричу: «Здравствуйте, баба Саня» или другое имя, ведь я здесь всех знаю. Когда дедушка шел по деревне, ему говорили, что его внучка мимо не пройдет, всегда здоровается, да так громко!
Дома меня уже ждут. Во дворе стоит маленький столик, и мы ужинаем. Мое любимое блюдо – кислое молоко, наложенное ложкой, чтобы не разбились куски, и залитое свежим молоком. Кусок хлеба с горбушкой дополняют мое счастье. На улице быстро темнеет, значит, пора спать.
Утром я проснулась поздно, дедушка ушел на работу. Уже поспели арбузы и дыни, и дедушка смотрит, чтобы на бахчу не заходила скотина, и мальчишки не воровали арбузы. Бабушка и Соня ушли на огород.
На столе стоит мой завтрак, накрытый вышитым полотняным рушником.
Что же мне оставила бабушка? Большая миска фруктового киселя и кусок белого хлеба! Кисель бабушка варила особенный. Сухофрукты в киселе – груши, вишни, абрикосы и яблоки – все было очень вкусно. Но было нерушимое правило: кушать кисель сверху донизу, а не снимать верх – шкурку. А эта самая шкурка для меня была самое-самое вкусное в киселе.
Я и не заметила, как я ее сняла и скушала. Миска была большая, мне ее не осилить, а кисель без шкурки! Что скажет бабушка!
Я быстро прикрыла кисель полотенцем. Слезы градом катятся по щекам, и тут я увидела, что Боженька строго смотрит на меня со своей иконы и, конечно, все расскажет бабушке.
– Боженька, натяни шкурку на кисель, – рыдая, прошу я. Но Боженька только с укором смотрит и молчит.
– Боженька, Боженька, натяни шкурку на кисель! – продолжала рыдать я.
За слезами просьбой о помощи я и не услышала, как пришла бабушка.
Она сразу все поняла и сказала, что сейчас сама скушает оставшийся без шкурки кисель, ругать меня не будет, но больше так нельзя делать.
Вечером она рассказала о случившемся дедушке, и они почему-то улыбались. Дедушка даже разрешил мне завтра придти к нему на бахчу – принести обед.
Для меня этот поход стал большим событием, о котором я помнила всю жизнь,
А слова «натяни шкурку на кисель» тоже остались в нашей семье, как просьба о чем-то невыполнимом.
Макар телят пасет
Бабушка мне объяснила, что идти к дедушке можно, когда тень от дома достанет до плетня.
Я никогда не замечала, как медленно движется тень. Может солнышко зацепилось за тополя и совсем не двигается? Я уже успела сбегать к подружке, налить водички курочкам и спеть все свои песенки, несколько раз полить полотно. Но тень была еще далеко от плетня. Надо ждать. Ослушаться бабушку я не смела.
Наконец-то, тень дошла до плетня. Значит, можно идти.
Я аккуратно свернула полотно и положила его под хату – тут корова не наступит.
На лавке лежит шанька с обедом для дедушки. Шанька – это небольшой холщевый мешочек с ручками. Раньше Соня ходила с нею в школу, а теперь ей купили сумку, а эту шаньку бабушка иногда берет, когда идет в магазин, или дедушка с собой на дежурство.
Перекинув ее через плечо, я вприпрыжку отправилась к дедушке на бахчу. Дорога туда не близкая, но очень интересная.
Вначале надо дойти до колхозного сада. Сад виден издалека.
Возле каждой деревни свой колхозный сад. Вокруг сада в два ряда стоят строгие, прямые тополя. Осенью, когда в саду все листья уже опадут, тополя все еще стоят в полном убранстве и их видно далеко-далеко. Между тополями – красивая, всегда тенистая аллея. Трава там мягкая и душистая, а летом и осенью там находят грибы. Правда, я никогда не находила, но подружки, что старше, хвастали, что нашли какие-то шампиньоны. Тополя шелестят листьями, и пахнет здесь особенно. Когда бывает праздник «Зеленое воскресенье» (Троица), у нас в доме всегда вешают такие ветви. В хате сразу стоит тополиный запах, как в этой аллее.
Я не спеша бреду по траве, разглядывая гнезда на деревьях.
Вот и конец аллеи. Дальше – скотный двор и ставок (пруд). Солнышко еще высоко, но я, не замечая жары, спешу поскорее пройти мимо скотного двора, а там за ставком и бахча.
Вот за этим забором – птичник. Там белые, как снег, гуси и утки, а в отдельной загородке маленькие желтенькие гусята. Трогать их нельзя, да я и не хочу – боюсь гусака, который свободно гуляет и шипит на всех, норовя ущипнуть.
Еще дальше свинарник. Там бегают маленькие бело-розовые поросятки с тоненькими, закрученными колечками хвостиками, а в отдельных клетках лежат большие жирные свиньи, которые даже не могут ходить и только, лениво подняв свои розовые пятачки, смотрят на всех маленькими, заплывшими жиром, глазками.
Скотный двор, конюшня для меня особое место – там работает мой дядя Ваня. Когда он приходит к нам, я всегда прошу его покатать меня на лошадке. Он берет меня с собой на конюшню. Лошадок здесь много и я их не боюсь. Дядя Ваня помогает мне взобраться на рыжую Звездочку. Она не фыркает, как другие и ее можно гладить по голове, заплетать в косичку ее челку.
Надо подойти ближе и посмотреть, может дядя Ваня здесь, так хочется покататься на Звездочке!
Я подошла ближе. Дяди Вани нигде не видно, только мальчишки бегают возле привязанного у колодца быка, что-то кричат и машут палками. Совсем не интересно и я иду дальше.
Но что это за вопли раздаются сзади? Мальчишки гурьбой убегают, а бык несется за ними. Длинная цепь волочится за быком, но ему это нисколько не мешает. Самое страшное, что все они бегут в мою сторону! Возвращаться в сад нельзя, бык уже между мной и садом.
Возле кучи соломы стоит одинокая груша. Груши на ней невкусные и мы никогда к ней не ходили, но сейчас я мигом взлетаю на грушу, а мальчишки следом за мной. Я не помню, чтобы я когда-нибудь лазила на грушу. Ветви ее густые и колючие. Шипов так много, что не уколоться невозможно. Но никто не замечает уколов и царапин – бык уже возле груши!
Глаза у него красные, шерсть рыжая и мокрая. От злости он разметывает солому и бодает грушу, роет копытом землю. Мы все дрожим от страха, но груша большая и крепкая, быку ее не сломать.
Я не знаю, сколько мы там просидели, но быку надоело трясти грушу, и он отошел в сторону. Вовка решил слезть с дерева. Не успел он достать до земли ногою, как бык уже тут. Сколько же мы будем сидеть здесь? А как же дедушка?
И вдруг я понимаю, что шаньки с обедом для дедушки у меня нет!
Сквозь густую листву я пытаюсь разглядеть, где я ее потеряла, но ничего не вижу. От страха, боли или обиды я начинаю громко плакать. Мальчишки сначала смеются надо мной, потом начинают успокаивать.
Наконец-то, о счастье, во дворе показался дядя конюх. Мальчишки стали громко кричать, звать его на помощь, а бык снова начал трясти грушу.
Конюх услышал крики, взял кнут и подошел к быку. Громко ругаясь и на быка, и на нас, он взял цепь и повел быка во двор, а нам пригрозил вернуться и всыпать кнутом, чтобы не ходили, куда не надо.
Не дожидаясь его возвращения, мальчишки слезли с дерева и убежали. А у меня болели все царапины, я сидела на груше и плакала.
Дядя конюх пришел к груше уже без быка и без кнута. Он помог мне слезть с дерева, велел поплевать на царапины.
– До свадьбы заживет, – улыбаясь, сказал он, – а зачем ты с мальчишками на двор пришла?
Я ему объяснила, что я иду к дедушке на бахчу, а бык бежал прямо на меня, поэтому я залезла на грушу и потеряла шаньку с обедом.
– Этой беде мы поможем, – и он стал искать пропажу. Но ее нигде не было. Неужели бык ее съел?
– Да вон она, висит на груше!
Действительно, шанька висела рядом с тем местом, где я сидела. Дядя конюх взял длинные вилы с двумя зубьями и достал мою потерю.
– Ну, теперь ступай, здесь до бахчи совсем недалеко.
Уже не так резво я поплелась вдоль пруда.
На мостике женщины брали воду для полива. Пришлось обойти по тропинке стороной, чтобы они не видели, что я плачу.
А вот и бахча. Дедушку видно издалека. Он сидит на вышке. Сверху вышка покрыта соломой, чтобы солнце не пекло так сильно. Увидев меня, дедушка поспешил навстречу.
– Что это ты так припозднилась? Я боялся, что ты заблудилась.
Я хотела ему все объяснить, рассказать про быка, про грушу, но в горле у меня что-то сжалось, и я громко заплакала.
Только дедушка мог меня так успокоить. Не говоря ни слова, он взял меня на руки и принес на вышку, долго гладил меня по голове и молчал.
Наконец, я перестала плакать.
– Ну, успокойся, все прошло. Посмотрим, что же нам бабушка дала на обед, – вынимая сверток из мешочка, сказал он.
В свертке оказалось соленое сало, хлеб и огурчики. Сала я не хочу, а вот огурчик с удовольствием съела. У дедушки с собой была бутылка свекольного кваса. Квас был теплым, совсем не такой, как дома. Но я очень хотела пить, и он мне показался очень вкусным.
Покончив с обедом, мы устроились под навесом.
– Дедушка, а бахча большая?
– Очень большая. Ты видишь вон там сад Григоровки (деревня в 6 километрах от нашего села), так вот наша бахча до этого сада.
Да, это, конечно, очень далеко.
– А что там возле сада ставок? Он больше нашего? Там такие волны?
– Нет, там никакого ставка нет. То, что ты видишь, не волны, просто там Макар телят пасет.
– У него так много телят? А где они спят, там такой большой сарай? – засыпала я дедушку вопросами.
– Нет, сарая там нет, там и телят нет, это так говорят «Макар телят пасет», а те волны, что ты видишь, это горячий воздух, как пар с кастрюльки, когда в ней горячая вода.
Я толком ничего не поняла, но то, что там «Макар телят пасет» надо запомнить. Скоро мы с бабушкой пойдем в гости к бабушкиной сестре в Григоровку, и я посмотрю на этих телят и Макара.
Солнышко начало опускаться за сад, стало не так жарко. Я уже хотела идти домой, но дедушка сказал, что надо подождать, пока пройдет с пастбища скот, помочь пастуху не пустить коров на бахчу.
Я устроилась на деревянном настиле вышки и все ждала, где же стадо? Но кроме огромного клуба пыли ничего не видела.
Дедушка взял большую палку и пошел в сторону пыльного облака.
Облако быстро приближалось и вот уже я вижу коров, которые почти бегом следуют к селу. Два пастуха и дедушка стоят у края бахчи и машут палками, а коровы так и стараются зайти на бахчу, чтобы схватить траву, что растет в арбузах или даже целый арбуз.
Но вот стадо прошло. Дедушка весь в пыли, но довольный, что не пропустил коров к арбузам, подошел ко мне.
– Ну, теперь можем спокойно идти домой, мы свое дело сделали.
Дорога к дому кажется короче. Дедушка показал мне маленькие деревца, что школьники посадили весной.
– Деревья растут быстро. Вот увидишь, скоро здесь будет лесополоса, и ветер не будет гонять пыль по всему полю.
– А елки тоже будут здесь расти? Тогда мы их нарядим на Новый год, будет красиво! Я видела большую елку в Пирятине.
– Нет, елки у нас не растут. Им здесь очень жарко. У нас хорошо растет липа, клен, тополь, ясень и дуб. Когда ты вырастешь, будешь собирать здесь грибы.
Так в разговорах мы и не заметили, как пришли домой.