Всевидящее око
ТОФ.1976 г.
Был я в то время третьим помощником капитана, штурманом на портовом ледоколе «Василий Буслаев». Стояли в бухте Улисс порта Владивосток.
Находясь на одной географической широте с Сочи климат Дальнего Востока под воздействием Тихого океана создает в этом крае неповторимые курортные условия, особенно в совокупности таежной природы и тропического моря. Лето и осень становятся трудно выносимыми для аборигенов, любящих понежится на солнечном пляже, самое приятное время приходилось сидеть на работе.
Если бы не срочная работа, взял бы я выходной и валялся с кем-нибудь на пляже, но…. я был третьим помощником, штурманом и нам предстояла проверка готовности судна к вводу в эксплуатацию после летнего отстоя. Летом наш ледокол становился для наезжающих начальников бесплатной гостиницей с дармовым питанием. Глядя на их непрерывные пьянки, работать было просто невозможно. Дел накопилось огромное множество.
Так вот. Получив для портового ледокола необходимые по обязательному перечню новые комплекты карт, книг и пособий (почему-то на весь мировой океан), проверив все приборы, я корректировал то, что получил, так как корректуру за последний год мне вручили вместе с этими же картами и книгами.
Усталости уже не чувствовалось, легкий туман в голове от непрерывного курения давал возможность работать почти без перерыва и отдыха.
- Здравствуйте! – За спиной появился лысый толстячок на тонких ножках. Закрученные к верху неестественно черные усики делали его похожим на официанта. Но вместо "Чяво изволите-с?" он произнес :
- Я ваш новый замполит, Анатолий Александрович Корчинский.
Представившись, я обрадовался тому, что кто-то разрядил нудную утомительную обстановку. Закурил, но перестроиться на беседу не было сил. Оказалось, что с моей стороны это и не понадобилось.
Как и большинство представителей этой должности, Анатолий Александрович сразу, очевидно набиваясь в друзья, перешел на "ты". Весь его десятиминутный непрерывный монолог был посвящен ознакомительному восхвалению самого себя.
Не перебивая, если можно так сказать, собеседника, я подошел к раскрытому иллюминатору. Мимо проходило буксирное судно рыбного флота.
- Гусейнов! Магомет! Мой товарищ! – Обрадовано прямо мне в ухо закричал новый сослуживец. – Он там капитаном, самый опытный во всем флоте, мой лучший друг, сколько мы с ним прошли, сколько пережили… - Затевая новый монолог, сделав мечтательный вид, затараторил он.
- "Буслаев"! – Раздался усиленный мегафоном басистый слегка с кавказским акцентом голос с буксира. - Прошу минут на двадцать "добро" к вашему борту. Что-то с главным.
Получив разрешение, судно повернуло в нашу сторону.
Желая поделиться с замполитом далеко не свежей мыслью о том, что используя автомобильные покрышки, вывешенные по бортам вместо кранцев, буксирные суда, особенно старые паровые, напоминают какие-то причудливые многоколёсные вездеходы, я повернулся и с застрявшим в горле словом, замер.
Заместитель капитана по политической части Анатолий Александрович Корчинский, стараясь быть незамеченным с буксира, забыв о своем служебном положении пригнувшись, почти на четвереньках, удирал из рубки.
На крыле мостика ошвартовавшегося судна стоял просоленный морями и океанами, обветренный всеми ветрами, в помятой фуражке с трубкой в руках, капитан.
Ну, как с картинки, подумалось мне.
- Здравствуйте!
- Маслопровод потек. – Вместо приветствия не поворачиваясь, махнув головой, ответил он.
Естественно мне захотелось понять, что вызвало такую интересную реакцию нового замполита.
- Так эта сука теперь у вас? Ну, тварь непотопляемая! – Казалось, что
мегафон старому мореману не нужен, голос был слышен на всю бухту. – Гоните эту скотину поганой метлой! Ну … - И плюнув за борт, без объяснений, исчез в темноте дверного поема ходовой рубки.
Собственно подробности мне уже и не были нужны. Внешний вид замполита вполне соответствовал краткой, но весьма ёмкой и вполне красочной характеристике данной бывшим его сослуживцем. Дальнейшая жизнь подтвердила правоту старого морского волка.
Капитан нашего ледокола был тоже своеобразной личностью. Его ненавидел не только собственный экипаж, но все рыболовы-любители Владивостока и окрестностей.
Экипаж за то, что он подбирал себе в команду людей грешных, на которых заводил досье и при каком-либо конфликте мог, пригрозив разоблачением, подчинить их себе, унизить или заставить уйти с судна тихо без скандалов и мести. Если компромат собрать не удавалось, то неугодного человека переводили на другое судно, иногда, по рекомендации капитана, даже с повышением, лишь бы на другое.
Вторые ненавидели его за то, что он не просто окалывал лёд в местах лова корюшки или зубарика, а пользуясь случаем, гонялся на ледоколе за зазевавшимися особо азартными рыбаками. Особую радость вызывало то, что иногда удавалось утопить брошенные ими в панике ящики, коловороты, удочки и выловленную рыбу.
Обстановка на судне с таким капитаном и замполитом была соответствующая. Люди сторонились друг друга, группировались, общались преимущественно только по рабочим вопросам. Капитан и замполит, шантажируя людей, заставляли их доносить друг на друга. Но человеческая натура берет свое, необходимость общения сводит вместе людей более близких друг другу по менталитету, поведению и интересам.
Так сложилась компания любителей преферанса. В свободное от вахты время расписывали "пулю" я, второй помощник капитана Валера Абросимов и третий электромеханик Володя Киселёв.
Те, кто знает, согласятся с тем что, начав "пулю" прекратить её можно только по действительно серьезным причинам. Поэтому, закрывшись в каюте, мы выходили только по производственной необходимости, для нас не было ни дня, ни ночи.
Иногда, когда игра не шла или не было настроения, мы просто пили чай.
И в этот раз, выпив по чайнику "жареной" водицы, рассказав по паре анекдотов, выкурив по пачке сигарет, мы просто отдыхали.
- Черт побери! Я совсем забыл, обещал в ЦПУ схемы принести. – Вскочил электромеханик и резко открыл дверь.
У нашей двери в коридоре, прислонив ухо к филенке (вентиляционной решетке), на четвереньках, стоял замполит. Мы, молча, едва не лопаясь от смеха, с серьезными лицами смотрим, что будет дальше. Красное вспотевшее от напряжения лицо, свисающий почти до пола живот и устремленный в конец коридора взгляд. Прошла почти минута.
- Вы тут пуговицу не видели? - Сказав непонятно кому и не поворачивая головы, пополз он по коридору. - Белую, маленькую такую, от рубашки. – Проползая мимо соседней каюты, сказал он, не поворачивая головы.
Три, высунувшиеся из двери головы, по-прежнему молча, сопровождали его взглядом.
Добравшись до конца коридора, с трудом поднявшись, не оборачиваясь, вышел на шкафут и аккуратно закрыл за собой дверь.
Тут-то нас и прорвало. Я так не смеялся никогда.
На смех выбежали все обитатели коридора, и даже спавший в радиорубке на другой палубе начальник радиостанции. Как они не просили, причиной такого бурного веселья мы не поделились, но как оказалось, врага, на всю оставшуюся жизнь, себе приобрели.
- Надо проветрить каюту, а то спать невозможно. – Убирая карты, после очередной игры сказал Валера и ударил рукой по задрайке иллюминатора. Ветер резко распахнул иллюминатор, задрайка с грохотом ударилась о деревянную обшивку, в каюту ворвался свежий морозный воздух. В это же мгновение мимо иллюминатора, с верхней палубы, перед нашими испуганными лицами, с криком пролетело чьё-то тело. Грохнувшись о палубу, застонав, и матернувшись, прихрамывая, какой-то толстячек на тонких ножках быстро заковылял в помещение. Было это в четыре часа ночи. В этот раз нам было не смешно.
- Подсматривал! – Почему-то весело предположил Валера.
Впоследствии, каждый из нас, при встрече с замполитом интересовался, от чего это он хромает, не нужна ли ему ещё пуговица, может другого цвета подойдет. Валера, в прошлом капитан, разжалованный за азартность, любовь к спиртному и женщинам, мог позволить быть себе проще, поэтому в кают-компании в присутствии остальных командиров пытался развить беседу о полезности прогулок в ночное время по верхней палубе при температуре минус двадцать градусов и прыжках с высоты трех метров на металлическую палубу.
- Сам ты гад! – Смеясь, закрыв за собой дверь, обращаясь к Валере, заявил электромех. И не дожидаясь вопросов рассказал как утром, в ЦПУ спустился замполит, и, пообщавшись с вахтенными электриками, как бы случайно вспомнив, шепотом сообщил Володе:
- Вчера в каюте капитана второй помощник материл тебя как мог. Я заступился, так он меня чуть не ударил, говорил, что ты с этим сопляком, штурманцом, заколебали его. Вечно претесь в его каюту, накурите так, что спать невозможно и обозвал вас гадами и что стаканы за собой не моете.
- Правильно! Стаканы вы за собой точно не моете. Гады! - Заржал, смутившись Валера.
- Что-то я не очень пойму, ты, что с капитаном за жизнь говорил? Когда успел-то? – недоумевая, спросил я.
- Не успел. Не переживай. Дело в том, что, поднявшись из ЦПУ, комиссар прямиком, видимо, чтобы не забыть, подошел ко мне и тоже шепотом сообщил, что ты, Володя, на разводе с электриками, обсуждал меня, называя алкашом, а тебя штурманец он назвал соплёй зеленой и наконец-то "открыл" мне глаза вскрыв твою мерзкую сущность. Оказывается, когда ты спишь, наверное, между "пулей" и вахтой, видишь себя на должности второго помощника, иначе не ходил бы к капитану, и не писал бы на меня свои грязные пасквили.
- Да-а-а. И чего это я теряю время, может быть из рейса действительно вернусь вторым помощником капитана, а тебе-то не привыкать, будешь третьим, должности четвертого на этом судне нет, так, что не переживай, а если в четвертые, так это только на свой бывший танкер, тоже неплохо.
Моя шутка Валере явно не понравилась и он, хмыкнув и что-то пробурчав про себя, начал «рисовать пулю».
В политотделе нашей бригады судов вспомогательного флота работала замечательная женщина, видевшая во мне потенциального жениха для своей дочери. Относилась она ко мне с уважением и, сочувствуя мне, как молодому человеку попавшему в неприятную историю, отозвав в сторонку, дала почитать интереснейший документ. Назывался он «Докладная записка командиру войсковой части», а сообщалось в ней о следующем:
" Настоящим довожу до Вашего сведения о том, что на ледоколе «Василий Буслаев» сложилась невыносимая и взрывоопасная обстановка. Третий помощник капитана организовал подпольную антиадминистративную группу в цели и задачи которой входит дискредитация капитана и его помощника по политической части, срыв выполнения заданий поставленных руководством перед командованием судна. И т.д. и т.п."
Валера, хоть и опальный, но заслуженный, всеми уважаемый человек был ровно в два раза старше меня, Володя старше лет на пятнадцать. Можно было возгордиться, какая сила убеждения, эрудиция, какими ораторскими способностями должен был обладать двадцатилетний паренёк, сумевший починить себе таких зубров.
По каким-то соображениям этому документу хода не дали, как говориться – замяли. Валера снова ушел в капитаны, Володя был переведен на другое судно. Я продолжал работать там же и тем же.
Но спокойной жизнью пожить мне суждено не было.
Как и большинство холостяков, я жил на своем судне. С вечера, постирав вещи, повесил их сушиться прямо на поручнях в коридоре.
Для того, чтобы получить вовремя зарплату для экипажа судна, нужно было встать пораньше и с первым автобусом ехать занимать очередь в бухгалтерию.
Касса представляла собой маленькую комнату в 12 квадратных метров с двумя окошками. Около сотни человек стояло, если это можно так назвать, в очереди. Все куда-то спешили, всем надо было срочно, для всех кассирши были в подругах, поэтому давка стояла страшная и, если успел занять очередь одним из первых, у тебя есть возможность получить деньги и вернуться на судно к обеду.
Вечером долго пришлось повозиться с пятном неизвестно откуда взявшейся краски на форменном кителе. Растворитель, налитый боцманом в водочную бутылку, не помогал. Шутки ради боцман мог налить туда чего угодно, но пахло правильно. Так и не очистив форму, я до выяснения обстоятельств, поставил бутылку под раковину среди пустых бутылок из-под молока и лег спать.
Проснувшись за десять минут до первого автобуса, не заправляя койку, собрал высохшее после стирки белье, бросил его на диван и на ходу, откусив часть оставшейся с вечера булочки, побежал на остановку.
Деньги получить я успел. На обед тоже, но странно-дружеское отношение ко мне замполита сильно настораживало и портило настроение. Что-то не так.
Через пару дней, та самая замечательная женщина из партучёта, отозвав в сторону, дала почитать ещё один, но теперь уже судьбоносный для меня документ, благодаря которому, через несколько дней я ушел на понижение с повышением. На судно ниже классом, но на должность второго помощника капитана.
"Настоящим докладываю, что при утреннем обходе судна с целью проверки состояния жилых и служебных помещений капитаном и мной, первым помощником капитана, была вскрыта каюта третьего помощника капитана.
В каюте обнаружена измятая и не заправленная койка, всюду разбросано белье, включая и нижнее женское, десяток пустых бутылок, одна с недопитой прозрачной жидкостью, на столе остатки закуски.
Сам третий помощник капитана к началу рабочего дня не прибыл.
Дата, подпись."
Кратко и ясно, а главное почти ни слова лжи, ну разве что немного фантазии. Не приврешь - не расскажешь, любил говорить один мой товарищ.
В результате я был вычеркнут замечательной женщиной из кандидатов в женихи. Написал десяток объяснительных во все инстанции и только после того, как за меня вступился мой партнер по "пуле" Валерий Иванович, в то время снова капитан большого танкера, меня оставили в покое и вскоре избавились одним из апробированных способов.
Через пару месяцев сам капитан и замполит стали злейшими врагами. В результате многомесячных баталий победил капитан, а его оппонент был переведен на другое судно.
Это был первый комиссар в моей флотской жизни. Их будет ещё много, но первый опыт общения сформировал определенную настороженность и запомнился навсегда.
Через много лет, находясь в финском порту Котка, мне довелось полгода жить по соседству с очередным в моей жизни замполитом.
В глубоко пенсионном возрасте, очевидно за какие-то заслуги перед КПСС, ему, перед выходом на заслуженный отдых, дали возможность посмотреть на загнивающий капитализм, на их невыносимую каторжную жизнь.
Сейчас это кажется смешным, а в советское время, с телевизионного экрана, журналисты с сочувствием сообщали о почти рабском существовании трудящихся запада и прочих капиталистических стран. Несчастных заманивали тем, что при поступлении на работу, можно было в кредит приобрести квартиру, при устройстве на работу на автозавод, так же в кредит, можно купить автомашину, за которые расплачиваться приходилось, чуть ли не всю жизнь. А по прошествии определенного времени автомобиль можно было поменять на новый доплатив определенную сумму. Таким образом, порабощенные рабочие, не могли уволиться, не выплатив по кредиту. Бедные люди. Им бы в очереди лет по двадцать постоять на квартиру, машину или установку телефона, а им все сразу, разве выдержишь такое.
Конечно, и у них не все там безоблачно, нам бы их проблемы. Думаю я, что каждый из нас тогда был бы не против такого рабства. Объявить войну Финляндии и успеть сдаться до первого выстрела.
Перминов Анатолий Федорович, всю свою сознательную жизнь, по долгу службы, разъяснявший людям о преимуществе социалистического образа жизни, попав во вполне благополучную страну, не выдержал.
- Я запрещаю вам покупать вещи фирмы "Монтана", это реакционеры, финансировавшие предвыборную компанию Рейгана, флагмана и знаменосца холодной войны. – Перед приходом в Финляндию с трибуны судового собрания угрожающе выступал он.
Что-то у него нарушилось в голове, какая-то патологическая жадность обуяла его при виде цен в той же "Монтане" и вообще, чистенькая Финляндия вызвала у него очень странную реакцию. Во-первых, он начал требовать, чтобы в фирме "Монтана" и только в ней делались оптовые закупки на весь экипаж, так как цены на всякое тряпье были ниже всяких вообразимых пределов. Во-вторых, он превратился в какого-то крохобора – собирая пустые пластмассовые канистрочки и бутылочки из-под всевозможных жидкостей. В нашей стране в то время была в основном стеклянная тара. Может быть, он пытался сделать Финляндию еще чище, но, очевидно не понимая благих намерений, его постоянно не пускали в экскурсионные автобусы и проверяли при выходе из помещений судоверфи.
Любимым собеседником Анатолия Федоровича был торговый представитель той самой пресловутой фирмы, потому, что приходил он к нам не с пустыми руками. Коробками приносил календари, шариковые ручки, зажигалки и прочую мелочевку, которую давали бесплатно в любой фирме в качестве рекламы.
Заходил финн к нам в гости не "искусства" ради, а очень он любил русский борщ, к которому привык во время отсидки в наших лагерях после известной войны.
Сувениры на судно приносились на весь экипаж в шестьдесят два человека, как из торговых фирм, так и от судоремонтной верфи, но дележ происходил тайно и только между капитаном, замполитом и особистном. Даже по прошествии нескольких месяцев, сменивший этого другой замполит, в самых невероятных местах каюты находил надежно спрятанные календари, ручки и стирательные резинки.
В результате невиданного дармового "обогащения", у старого грузного человека весом за сто двадцать килограмм при росте метр семьдесят случился прилив бодрости и сил. Несмотря на ограниченные физические возможности, из-за естественно угасающего здоровья, ежедневно умудрялся, невзирая на погодные условия, совершать так называемый "шопинг" – многочасовые прогулки по городу ежедневно и в любую погоду, а в случае распродаж, по несколько раз в день.
Четырежды съездил на экскурсию в Хельсинки, от которой даже у молодых ребят после нескольких поездок болели ноги.
Оказалось, что основной причиной частых поездок в столицу Суоми для экономного замполита было бесплатное пиво в столовой судоверфи. В последней поездке, набрав его столько, сколько влезло в пакет и карманы, сел на скамейку в сквере, расстелил газету, достал воблу и решил показать финнам, как надо получать истинное наслаждение. Опять не поняли. Ну что возьмешь с этих финских полицейских. Арестовали, хотели оштрафовать, а узнав, что русский, понюхав воблу и обозвав её русским наркотиком, посоветовали поскорее убраться.
Апогеем чудотворного действия экологически чистого воздуха и ежедневных пеших прогулок была попытка совратить двадцати летнюю уборщицу Татьяну, с виду ну вылитую доярку, как говориться "кровь с молоком".
Симпатичная, румяные щеки, ростиком около ста восьмидесяти сантиметров, обладавшая очень выразительными формами тела, ежедневно бряцая ведром и шлепая мокрой тряпкой в обтягивающем тело спортивном костюме, двигаясь задним ходом по коридору, в конце-то концов возмутила спокойствие комиссара и он решил взяться за её морально этическое воспитание. И взялся.
- Старпом, – пряча глаза в сторону, как-то подошел он ко мне, - почему уборщица перестала убирать у меня в каюте?
- Разберемся – не замечая явного смущения говорившего, ответил я и убежал по
своим делам.
При первой же встрече пригласил Татьяну для выяснения причины саботажа.
- Сегодня же, как только закончишь в коридоре, сделать уборку в каюте замполита, у меня нет времени на скандалы. – Не откладывая в долгий ящик, огорошил я её с порога.
И вдруг, гордая, но всегда покорная Татьяна, покраснев, встав в позу Наполеона, заявляет:
- Не пойду я!
Я не то чтобы удивился, просто на какое-то время оторопел, но тут же понял, что все это имеет какую-то подоплеку. Продолжая вопросительно смотреть в глаза, как бы говоря этому "маленькому" ребенку - "Ай-яй-яй! Так деточка нельзя! Дядя может обидеться" усадив её в кресло, я ждал разъяснений.
Было видно, что не так-то просто молодой женщине заговорить с молодым мужчиной на такую тему, но куда деваться, хоть и молодой, хоть и мужчина, но все же старший помощник капитана. И немного покраснев, видимо для приличия, она поведала:
- Позавчера, влив в меня ведро чая, он целый час читал мне лекцию о том, как я должна одеваться, работая в коллективе обделенных женской лаской мужчин в длительном рейсе. Потом заявил, что в его отсутствие я не имею права заходить к нему в каюту, а в дневное время не должна мешать ему работать. Короче потребовал, чтобы я делал приборку в его каюте вечером.
Чрез минуту, отдышавшись от непривычно длинного предложения, выпалила:
- А когда я вошла, он закрыл дверь, сунул мне в руки дешевые колготки, козел, и молча начал раздеваться.
- А ты? – Едва сдерживаясь от смеха, я отвернулся. Было похоже, что её больше возмутила дешевизна подарочка.
- А я сначала не знала, что делать, а потом чуть не упала от смеха, когда увидела его без штанов. Он покраснел, молча натянул трусы и выгнал меня. Ой, что теперь буде-е-е-ет. - Протяжно опять завыла она. – Как мне теперь работать, он же теперь мстить буде-е-е-е-т. А я Мишу люблю. И ему мстить будет. Да? Жалко его.
- Думать надо было, нельзя так издеваться над пожилым человеком. Надо быть скромнее. А приборку в коридорах надо делать в шесть утра, когда все ещё спят.
Интересная ситуация. Мне показалось, что внимание столь высокопоставленной личности, очевидно, льстило её самолюбию и несколько смутило разум молодой красавицы.
- Это, Танюшка, очень личное, такие взаимоотношения, если они не мешают исполнению обязанностей, нужно решать самой, но так, чтобы не оскорбить пожилого человека, чтобы не навредить себе и своим друзьям. Дело это очень деликатное. Ну а если уже станет невтерпеж, тогда обращайся. - Совсем развеселился я, представив как соберем партийное собрание и пропесочим зарвавшегося ловеласа, в крайнем случае, учитывая возраст провинившегося и должность, обсудим его поведение на собрании старшего командного состава. - А пока иди, не мешай работать.
И она пошла. С окаменевшим и отрешенным, но решительным лицом, устремив взгляд в неведомую даль, пошла прямо в каюту замполита. Что-то будет. Ой-ой-ой!
Приблизительно через десять минут дверь открылась, гордая с улыбкой во весь рот Татьяна, мелькнув в дверном проеме, прошла в сторону своей каюты.
- А харя не треснет? – Прогремел по всему коридору замполитовский бас, и хлопнула дверь.
Через некоторое время ко мне постучался замполит и, поговорив о тем, о сем, как будто невзначай, поинтересовался:
- А нельзя ли сменить уборщицу, уж больно плохо она делает приборку, небрежно как-то. – Но, увидев мою ехидную улыбку, не дождавшись ответа, быстро ретировался.
Как я ни старался, как ни изливал потоки красноречия, так и не узнал, что же она ему сказала, хотя вполне догадывался.
Еще один замполит, и тоже Анатолий, но в этот раз Степанович, тоже оставил незабываемое, но своеобразное впечатление в моей памяти. Полгода, шесть месяцев или сто восемьдесят трое суток прожито с ним на территории в семьсот двадцать квадратных метров рефрижераторного судна. Жили в одном коридоре, питались за одним столом. Самое удивительное то, что я его внешности почти не помню, такой он был тихий и скромный человек, почти безликий.
Стоя в ремонте в Красном море я запомнил его загоревшее лицо, блестящую лысину и каждый день приносящего с пляжа целую сетку всевозможных ракушек.
- Степаныч! - Пытался я удовлетворить свое любопытство. - Вот у меня тоже есть ракушки, штук двадцать, ну куда больше? Поделись, зачем столько, а то, может быть, я чего-то не знаю?
- Я же замполит. У меня масса начальников, с которыми надо иметь хорошие отношения, а, сколько друзей и просто знакомых не пересчитать и всем надо уделить внимание.
По приходу во Владивосток Степаныч, получил зарплату за шесть месяцев рейса восемьсот рублей. Продал три ковра по тысяче рублей, собранные ракушки, в количестве восьмисот штук, сдал на фабрику сувенирных изделий по десять-пятнадцать рублей за штуку и туда же несметное количество коралловых палочек по три рубля.
Вот такая арифметика с бухгалтерией, вот такое внимание к друзьям и знакомым. Очевидно, говоря нам о моральном облике советского человека, воспитывая ненависть к проклятым спекулянтам, подрывающим экономику государства, он личным примером хотел показать нам, что говорить нужно о том, о чём требуется, а делать надо, так как нужно.
В отпуск он уехал на новеньком "Москвиче». А лица его я до сих пор вспомнить не могу, только блестящую лысину похожую на большую ракушку каурию.