Гид по заброшенным стройкам

Александр Вигер
Гид по заброшенным стройкам
Женя оказался на заброшенной стройке случайно. Он просто гулял. Просто настолько, насколько может быть прогулка потерянного в жизни человека. Не смертельно потерянного, еще не знающего о своей потерянности, но все-таки не нашедшего своего занятия, своей компании. Ему еще было радостно гулять, хотя близилось время, когда прогулки могли стать формой бесконечного блуждания.
Правильность в его обучении, общении в семье, отношениях в школе и других делах постепенно сменялась небрежностью, уютной и милой, будто трехдневная щетина. Но эта легкая небрежность держится долго только где-то во Франции – в наших широтах она довольно скоро принимает формы жесткого забивания на всё.
Но пока он не знал об этом. Он не думал об экзаменах, университете, дальнейшем трудоустройстве – о бунте против системы, нонконформизме, капитализме и переустройстве общества он тоже не думал – пока существовала только дорога, которая может завести куда угодно.
Дорога завела к одной заброшенной стройке. Не долго думая, он зашел в здание. Этаж за этажом он добрался до пятого.
- Привет, - неожиданно услышал он.
Обычно Женя не вел беседы с незнакомыми людьми, поэтому удивился приветствию, тем более, в столь безлюдном месте. Он осмотрел человека – это был молодой человек, лет двадцати, одетый небрежно. У него были стоптанные кроссовки, потертые запыленные джинсы и мятая куртка. Ощущалась, что все эти вещи живут вместе с человеком, используются, поэтому действие слегка состарило их.
Что сказать о лице приветствующего? – Женя увидел в этом человеке себя через года 3. У обоих были похожие взгляд и улыбка, выражающие склонность к мечтательности, только у незнакомца в них было больше усталости и философичности.
- Дима, - представился парень.
- Необычное место для знакомств, - немного развязно, чтобы не казаться скованным, произнес Женя и назвал свое имя.
- Настоящих друзей встречаешь только в безлюдных местах, - задумчиво сказал Дима.
Женя мог бы поспорить, но чувствовал, что главное здесь не содержание фразы, а тон и манера высказывания. Вскоре Женя полюбил эту манеру.
- У тебя много друзей?
- У меня нет друзей, - ответил Женя искренно, будто в интернете незнакомому собеседнику.
Дима грустно улыбнулся.
- В твоем возрасте и не должно быть много друзей. Чем больше друзей, тем больше подвохов ты ждешь. Можно, конечно, их не ждать, но тогда они вероятнее. А если ты их ждешь, то ожидание подвоха не улучшает дружбу.
Когда есть друзья труднее собраться, погулять. Меня удивляют люди, которые говорят, что хотят погулять, но не гуляют, ведь им не с кем. «А что люди скажут?». Ха-ха-ха. В сети все тычут факи друг другу, ставят модные статусы о том, что нужно свое мнение ставить выше чужих ожиданий, но на деле даже когда хотят просто выйти из дома – это надо согласовать с общественным мнением. А знаешь, когда гуляют эти люди?
- Когда?
- Когда не хотят, - Дима засмеялся. – Вот когда соберутся другие и позовут. Им проще гулять с другими без желания, чем одним по вдохновению.
Беседа началась непринужденно. После такого начала гораздо проще задавать стандартные вопросы.
- Чем ты занимаешься?
- Учусь в институте. И ты учишься, наверное, в школе (Женя загадочно кивнул). Что мы об этом нового друг другу можем сказать? – И ты, и я, судя по тому, что мы здесь, можем долго критиковать систему образования. Но давай не сейчас. Моя неформальная деятельность гораздо интереснее. Я – гид.
- Гид? – удивленно спросил Женя.
- Гид по заброшенным стройкам.
Женя впервые услышал эту формулировку и немного задумался.
- И много у тебя туристов было?
- Ты первый.
- Ты тоже гид, которого я вижу впервые, - улыбнулся Женя.
Но настроение гида было не настолько улыбчивое.
- Знаешь, я, конечно, гулял для себя. Знаешь, будто люди, которые пишут, рисуют, поют для себя. Но при этом, в последнее время мне хотелось кому-то передать свои впечатления от заброшенных строек, рассказать о них и показать их. Не тем, кто приходит сюда с бухлом или наркотой, а тем, кто хочет посмотреть на город с высоты, побыть наедине, подумать.
- Почему именно заброшенные стройки? – удивился турист.
- Посмотри на эти стены и скажи, что ты видишь?
Женя осмотрел стены, но ничего необычного не увидел: кирпич, цемент. Кое-где надписи корректором или балончиком. Мусор. Парню хотелось сказать что-то умное, но говорить он не умел и не любил – зачем говорить тому, кто любит гулять?
- Ничего особенного я не увидел, извини.
- А я вижу идею начать новую жизнь. Ведь это здание не для одного человека и даже не для одной семьи. И ведь кто-то постановил строить здесь, и кто-то начал это делать – но что-то случилось – и вместо жилого дома появилась заброшенная стройка. И достроят ее очень нескоро, если достроят.
Мы живем в ужасных домах. Одинаковые дома – это ведь такая антиутопия, такая предрасположенность к тому, чтобы и люди были одинаковыми – и пропаганды никакой не нужно. Помнишь начало «Иронии судьбы»?
- Где они елку наряжали с Надей? – смутно вспоминая, переспросил Женя.
- Тот момент, когда закадровый голос говорит, что и в Ленинграде, и в Москве дома одинаковые, не видишь разницы. В любом городе чувствуешь себя, будто дома. Хах. Ну, этот вывод, думаю, в угоду цензуре сделан.
Ты подумай о другом. Столько есть геометрических фигур, а большинство домов строят по одному канону – перпендикуляр. И в этих перпендикулярных домах перпендикулярные отсеки. И ради этих перпендикулярных отсеков мы отдаем свое время, свой труд, свои деньги. Бетонная коробка – банальное выражение, но иначе не скажу.
Вот она глобализация времен Союза – и не надо было Европы и Америки ждать. Но если в идеале глобализация обещает все же высокие стандарты, то нам дали неэстетичную одинаковость. Мы можем только ремонт сделать – а в дальнейшем эти дома останутся основой жизни еще не для одного поколения, хотя строились, явно, не на века.
Разговор набирал обороты, но Женя заметил, что ему пора. Надо было хотя бы портфель собрать.
- Покажешь мне еще стройки? – спросил он.
- Я покажу тебе все стройки города.

И Дима сдержал свое обещание. Город был небольшой, строек было не очень много, они были на каждой по несколько раз, но, тем не менее, эти места их не утомляли. Они видели город с высоты пятого, седьмого и одиннадцатого этажей, днем и ночью, в дождь, в снег и в ясную погоду. Город, укрытый разноцветной листвой, зарождающейся листвой весны, суховатой листвой лета и город без листвы, настолько печальный и грустный, будто вся жизнь заснула, а люди и машины двигались подобно лунатикам – не осознавая происходящего.
Свысока они смотрели только в физическом смысле – никакого пренебрежения к жизни вне заброшенных стройках они не испытывали. Люди в иномарках или в офисах, например, находясь физически куда ниже, смотрели на город и его жителей с куда большим презрением.
Женя и Дима чувствовали себя частью города, но все-таки в том-таки особом отсеке заброшенной стройке, что даровал ощущение свободы. Дима понимал иллюзорность этой свободы, поэтому взгляд у него был печальнее взгляда его друга. Тем не менее, даже иллюзию свободы он предпочитал реальному уютному (на самом деле не всегда) конформизму.

- Кто твой любимый учитель? – спросил Дима, когда речь зашла о школе друга.
- Ты, - не стесняясь ответил Женя. – Только ты учишь тому, что пережил сам, что важно для тебя, что может быть спорно, но зато не фальшиво.
Дима был тронут. Он не ставил перед собой целью учить и не использовал намеренно назидательный тон, но его заметки и размышления по темам и без тем постепенно начали перерастать в нечто наподобие учения, по крайней мере, в глазах Жени.
- А ты мой лучший ученик, - ответил Дима и обнял друга.
- Это комплимент в ответ на комплимент? Или это потому, что я единственный? – по-доброму шутил Женя.
- Это потому, что ты лучший.

Конечно, о девушках они тоже говорили. Учителю была ближе романтика созерцания города, чем любовная, поэтому взгляды его на отношения были весьма практичными.
- Девушке неинтересен парень, который не нашел себя в жизни. И я говорю не о философском поиске себя, а о конкретном занятии, приносящем доход. Конечно, есть и сиюминутные встречи, но они парням интереснее, составляют их жизненный драйв. А девушки и женщины, даже наиболее фривольные, хотят замуж. А какой из меня муж? – Стабильные отношения пока не мое, а романы на неделю – это будто зайти на стройку на пять минут и думать, что ты все о ней понял.
- Ты избегаешь девушек?
- Я жду свою любовь на заброшенной стройке. Или я изменюсь и начну искать.

- Меня угнетает мусор на заброшенной стройке. Смятые бутылки с фольгой, банки, семечки, обертки от чипсов. Понимаешь, в других местах города убирают – а стройки превратили в свалки, которые для свалок не предназначены. Мусорить на заброшенной стройке – это оскорблять почти святое для меня и других мечтателей место. Я бы хотел, чтобы на стройках мы находили огарки свечей, ароматические палочки или китайские шарики, а на стенах видели действительно талантливые рисунки и важные слова, чтобы актеры и музыканты выступали на таких стройках для своих. Умение обустроить заброшенное, дать ему другую жизнь – это признак цивилизации – продолжать разрушать незавершенное – дикость.

- Помнишь, ты говорил, что не любишь бетонные коробки? – спросил ученик. – Тогда почему ты полюбил заброшенные стройки?
- Да, это мое противоречие. Знаешь, начатое строительство – это потенциал. В те времена, когда стройки только начинались, люди действовали все-таки не без идеализма. Если бы я строил дом для других (вдумайся, насколько благородно звучит – строить дом для других – этого ведь даже в списке трех обязательных дел для мужчины нет – это даже выше) – я бы обязательно думал о том, кто здесь будет жить, чем эти люди будут заниматься. Ты ведь немного строишь театр жизни.
И вот знаешь, этой мечтой и ее нереализованностью для меня пропитаны стены. Соседей своего дома ты знаешь и можешь их раскритиковать – а заброшенную стройку можешь мысленно наполнить самыми близкими тебе людьми.
Знаешь, мечта стать актрисой порой сильнее, глубже и интереснее актерской жизни. Так и это здание. Так и другие заброшенные стройки. Они создавались для новой жизни. И вот мы, находясь тут и говоря не о пустых вещах, в небольшой степени реализуем их потенциал.

Времена года менялись, менялись и квартиры жителей города, и только на заброшенных стройках в любой сезон было одинаково просторно. Здесь не переставляли мебель – здесь не было мебели, не ставили металлопластиковые окна, не делали ремонт. Голые стены, белые снаружи – кирпично-красные внутри, потолок, пол и огромные квадратные проемы, не отяжеленные шторами, занавесками, карнизами, рамами, подоконниками и стеклами.

- А ты когда-то хотел побывать на заброшенном заводе или жилом доме, понимаешь? – спросил Женя.
Дима задумался.
- Наверное, на заводе я бы мог побывать, но в жилом доме, там, где пожили и оставили мебель, книги, прошлое… Наверное, это пока слишком сильные эмоции для меня. А завод, наоборот, эмоции острые – их же сторожат, но не глубокие. Наверное, и у заводов есть определенная мечта, но она не совпадает с моей.

За время совместных прогулок Женя стал еще более похожим на Диму. Его обувь истопталась, вещи запылились и помялись. Сам он стал спокойнее и задумчивее. Он мог уже сам стать гидом.

- Дима, извини, я решил учиться, - незадолго до экзаменов сказал Женя.
- Ну, это понятно, сдашь экзамены – и снова на стройку!
- Нет, ты не понял, не полчаса в день на домашнее задание, а на полную: репетиторы, курсы, факультативы.
Дима изумленно поднял брови.
- Родители?
- Я сам. У меня ни связей, ни денег особо нет, поэтому, наверное, только упорством я смогу чего-то добиться. Я рад, что сам когда-то решил забить на это – и теперь сам пробую наладить учебу. Наверное, пора и мне взяться за дело. Мы будем реже видется…
- Я горжусь тобой. Если бы кто-то навязал тебе эту идею – я бы спорил, но ты решил сам, знаешь лучше. Стройка никого не выгоняет и никого не держит – ты всегда знаешь, где меня найти.
Женя обнял Диму. Дима взъерошил волосы друга и похлопал его по спине и плечам.
Женя ушел домой, не зная, что Дима следил за каждым его шагом с высоты.
- Дело учителя не научить, а пережить уход своего ученика, - прошептал он самому себе.
Его понемногу начала окутывать пустота. Он все яснее ощущал иллюзорность этой свободы на заброшенной стройках. Иллюзорна свобода или нет, а ветер был настоящим.