Поезд дальнего следования уже набрал скорость, когда в вагон, тяжело дыша, вошёл худощавый старик с сумкой через плечо.
- Здоров будь, мил человек. Это пятый вагон?
- Здоров, дедуля. Так точно, пятый! - паренёк привстал и по-военному отчеканил ответ.
- А место седьмое?..
- Вот место номер семь, - и он перекинул вещи под своё сиденье.
- А ты никак служивый?
- Месяц как отслужил. А привычка рапортовать осталась.
Старик с трудом снял лямку. Молодой сосед ловко помог определить поклажу куда следует и предложил попутчику присесть за столик, на котором красовался незатейливый, но аппетитный дорожный обед: румяные кусочки жареной курицы, малосольные душистые огурчики, облепленные укропом и дольками тонко порезанного чеснока, молодая картошка «в мундире», яйца и домашний хлебный квас.
- Угощайтесь на здоровье. Вон сколько матушка приготовила. До самой Москвы всем вагоном не съесть.
- Спасибочки, мил человек. Попозже. Отдышусь только.
Дед достал вышитый крестиком носовой платок, напоминающий кухонную салфетку, протёр слезящиеся глаза и, всматриваясь в мелькающие за окном пейзажи, задумчиво произнёс:
- Всем вагоном, говоришь? Вагон-то пустой. Что ж, никому в столицу нонче не надо? Хотя... мы ж на отшибе живём. Через пару дней народу пОлно набьётся. А пока мы, стало быть, одни с тобой, землячок.
- Думал, скучать один буду, радио не работает. Теперь не до скуки будет. Повезло с попутчиком!- прихлопнув ладошками довольно заулыбался парень.
- Балагур я ещё тот... Да-а, вот ты, сынок, давеча сказал: «ЗдорОво, дедуля». А я тут же историю одну припомнил. Опосля расскажу. Потрапезничаем, тогда и балаболить будем. Достань-ка суму. Моя старуха тоже кой-чё собрала.
После обеда собеседники притихли и задумались каждый о своём. Дед смотрел в окно и, будто озвучивая разные эпизоды своей жизни, чуть слышно произносил отдельные, не связанные друг с другом слова: «Сосенки-сосёнки… То-онкие, высо-окие… Ведьмина ловушка… Постой, сынок…»
- Что, дедуля?
- Нет, Фёдор, это я не тебе… Это я так… про себе вспоминаю… А вот и послухай теперича историю. Но молча, не перебивай.
Старик поставил подушку за спину, устроился поудобнее и неспешно начал свой сказ.
В селе нашем жила семья - муж с женой да сынишка. Случилось хворь с женой, да така, что ни фельдшер, ни бабки справиться не смогли. Быстро отмучилась. Вот так и овдовел Матвей Никанорыч. Много лет один рОстил сына, тоже Матвейку. Всю ласку да любовь на мальчонку вылил. Опосля школы отправил учиться в город. И когда тот стал учителем, вернулся к батьке в деревню да пошёл в школу детишек малых обучать наукам разным.
А возвернулся не один, с молодой женой - чернобровой синеглазкой. Жили ладно. Только дитя Бог не давал. Красавица молилась кажнодневно. Боженька сжалился и подарил весть благую. И вот, она на сносях, а тут война – Гитлер напал на страну нашу. Матвей Матвеич, муж ейный, как и все мужики, на фронт ушёл бить фашистов. А Матвей Никанорыч, отец его, уж старым был - негоден к службе и остался с молодухой в дому.
Подошёл срок - родила невестка мальчонку. Да тоже Матвейкой назвать решила. Никанорыч давай возмущаться. Что ж, говорит, имён тебе мало?! Третий Матвей! А она знай талдычит своё, не хочу по-другому, Матвеем назову в честь мужа!
Их семью в деревне нашей так и стали звать «Три Матвея». А ходит байка, ежели назвать младенца в честь близкого родственника, то один из носящих это имя сгинет, да не своей смертью. А уж верить - не верить, дело кажного. Она, знамо дело, не верила.
Так вот что дале-то было. Год прошёл, а война всё не кончается.
Ещё через год пришла похоронка. Убили папку нашего Мотьки. Матвея маленького мать так звала - Мотькой, ну и мы всей деревней так же его кликали. Справный был паренёк, смышлё-ёнай. Везде за дедом бегал, как нитка за иголкой. Тот в лес, и он. Дед в коровник, и внук туда. Дед в мастерской с рубанком колдует, и Мотька ручонки тянет. Дай, мол, так же попробую!
И вот матери его приспичило на фронт пойти. Буду, говорит, мстить за мужа сваво. Пока всех фрицев не перебьём, домой не вернусь. И сколько Никанорыч ни бухтел, что не бабье это дело – воевать, всё пустое. На рассвете шёпотом попрощалась со свёкром, поцеловала спящего мальца, перекрестила, обцеловала ручки-ножки, слёзы утёрла, узелок за спину закинула и ушла.
Взяли её в санитарки. Сначала с поля боя раненых таскала. А когда сама ранение получила, перевели в санитарный поезд. Вылечилась и осталась служить там же на поезде.
Нога ейная опосля ранения стала неживая, в колене не сгиналась, с такой по полям много не наколдыбаешь.
Письма домой часто слала. Дед Матвей сажал Мотьку перед собой и вслух по многу раз перечитывал кажное мамкино письмо. А тот слушает, будто смыслит, в строчки пальчиком тычет да за дедом слова повторяет - вроде как матери отвечает.
Четыре года наши армейцы гнали супостата, но землю русскую отстояли. Победа весной пришла.
Возвращались бойцы по домам. Из наших краёв их было шестеро. Долго шли пешими. Устали. А чтоб путь к деревне скоротать, подались напрямки через болото. Ох, и страшные места! У нас их нарекли «Ведьмина ловушка». Кружат там путники, а выйти с трудом получается. А кто и вовсе пропадает. Вот так и мамка Мотькина сгинула в том болоте на глазах у пятерых товарищей. И помочь не успели.
Погоревал Никанорыч, что мальчишка совсем осиротел. Да что делать, рОстить внука надо. За хлопотами годочки быстро пролетели. Мотька вымахал сильным, работящим мужиком. На все руки мастер. В армии отслужил и вернулся в деревню.
Деду помогать стал. Того уж последние силы покидали. Выносил внук старика на руках, на скамеечку перед домом сажал на солнышке погреться да на редких прохожих поглядеть. Телевизоров в ту пору не было. Одно развлечение – с кем-то из соседей поздоровкаться да покалякать хочь минутку, новости, значит, послушать. Вот и вся культурная программа любой деревни тех годков. Недолго так прожил Никанорыч. Не привык без дела сидеть. Взял да и помер.
А после сорока дней местные девки стали подначивать Мотьку. Пора, мол, жениться, тебе. Одному несподручно хозяйство вести. Нече холостевать! А он, знай, смеётся да отмахивается: «Покуда не горит».
Сговорились как-то по осени бабы да мужики за клюквой съездить на совхозном грузовике. И Мотька, знамо дело, с ними. Никогда ни от каких дел не отлынивал. Всегда везде первый. Любили его все – с ним веселее и в поле косить, и по грибы ходить. Сели в кузов и айда байки травить.
Из-под колёс грязища в разные стороны разлетается, а из кузова смех да песни на весь лес. Тут Мотька и говорит: "Мне сон чудной сегодня снился. Дедуля вроде как живой. Руки раскинул и зовёт. Я кричу ему радостно: «Здорово, дедуля!» Подбежал. Обнялись крепко и давай расспрашивать друг друга о жизни. Дедуля руку на плечо мне положил и повёл за собой. «У меня хорошо тут, - говорит, - полон сад птах разных. Слышь, какие трели выводят?» А я ему: «Погоди, дедуль! Я должен дело одно сделать и потом сразу к тебе вернусь! Слово даю!» А он так пальцем погрозил и говорит: «Смотри, Мотька, дал слово, держи! Ждать буду».
Не успел Матвей рассказать, чем сон закончился, как грузовик сел в колею и ни туда, ни сюда. Мужики из кузова повыскакивали и давай толкать. Тот ни с места. А деревенские – народ предусмотрительный. У кого топорик, у кого пилка с собой. Стали присматривать деревца вдоль дороги, чтоб срубить да под колёса сунуть.
А бабы не унимаются: "Что ж ты, дурень, обещал такое покойнику? Гнать его надо было!" А Мотька брови хмурит: "Деда своего гнать? Ну, вы скажете!" Бабы снова за своё: "Да не дед это был, а смерть за тобой приходила! Надо было отсрочку просить, а лучше - вовсе гнать. Ну ладно! А дальше-то что?!" "Что же дальше было? - Мотька затылок чешет да заодно выбирает сосёнку повыше и потоньше. - Что же было-то? А! Тут мамка моя вдруг появилась, грустная такая, и говорит: «Постой, сынок. Не ходи к деду». Я обрадовался, гляжу - мамка-то, оказывается, живая! Только к ней кинулся, а она растворилась и туманом уплыла. А дальше - не помню. Сон вроде и кончился".
С этими словами закончил Матвей Матвеич подпиливать сосну и давай толкать. Плечищи-то огого!.. Та послушно скрипнула и шмяк на землю, да только не цельная, а разломилась надвое. Комель подскочил и тюкнул Мотьку аккурат в висок. И в ту же секунду над болотом птица взвилась и закричала так истошно, будто женщина зарыдала. А болото было как раз то самое, «Ведьмина ловушка», где мать-то его утопла. Как знать, может это её душа и обернулась той птицей?..
Отвезли Мотьку в районную больницу - он так и не пришёл в себя. Вроде живой, а вроде как и помер. Только дышит.
Доктора полечили, покололи - мертвец мертвецом. Покумекали сообща, руками развели и переправили в городскую. Там проводочки разные к нему прилепили - за головой, значится, наблюдают.
Через пару недель поехали наши бабёнки в город навестить сироту, а его и след простыл. Медсестра говорит, что с вечера был на месте, лежал послушно. Уж несколько дней как разговаривать начал и по коридору гулял. Говорит, мол, спрашивал всё, что это с ним случилось, и как он тут оказался. Видать, память-то совсем отшибло. Она и рассказала ему про его же сон, про поездку за клюквой, про лес, болото, грузовик и сосёнку. Всё, что узнала от его сельчан, ему и выказала. А утром заходит в палату, глядь, а Мотьки-то нема. Кинулась в милицию звонить. Ну поискали, не нашли, да и успокоились. Решили, что наверно, заплутал бедолага и сгинул где-нибудь от голода и холода.
Старик прерывисто вздохнул, по-детски промокнул салфеткой слезинки и, махнув рукой, осипшим голосом заключил:
- Вот тебе и "здорОво, дедуля", вот тебе и три Матвея...
- Да... Дедуля, мне тут матушка малиновки дала на случай простуды. – Парень достал бутылку и плеснул наливку по стаканам. – Пью редко, но сейчас у меня тост появился…
- Коли так, говори, Фёдор.
- Вот у каждого человека есть ангел-хранитель. Так? Так. Делаешь добро людям, не пакостишь, не завидуешь - ангел всегда держит над тобой крылья расправленными. Так? Так. Матвей был человек светлый и незлобливый, сами говорите. Значит не мог он просто так взять да сгинуть в неизвестность. А теперь я расскажу Вам короткую историю. Можно?
- А что ж нельзя. Валяй!..
- Матвей сбежал из больницы, брёл по ночному городу. Потом по лесу, да приблудился к женщине одинокой. Имя своё, историю про сон, про поездку за клюквой и всё, что поведала ему та постовая медсестра, рассказал хозяйке. А кто он по фамилии и откуда был привезён – не знал. Начали жить вместе, хозяйством заниматься. Она дала мужу свою фамилию. Сын у них родился. Так и живут в той глухой деревне по сию пору. Но теперь я знаю, откуда родом отец и где корни мои. Спасибо, дедуля. За Вас хочу выпить и за такую неожиданную встречу!..
- Федька, так ты?.. – лицо у деда вытянулось, и густые брови взлетели под седой чуб. - Вот те на! Вот так чудеса! А говорят - не бывает их!.. То-то слышу - голос твой будто знакомый. Да и осанистый ты в батьку, – дед с любопытством всмотрелся в лицо попутчика. - Ну и впрямь - Мотька наш вылитый! А бровями-то соболиными да глазами синими в бабку пошёл… Ну что ж, выпьем твоей наливочки за чудо, Фёдор Матвеич, и за расправленные крылья ангела-хранителя над каждым добрым человеком!