ГЛАВА СЕДЬМАЯ
<v> В тот день снежок падал не так интенсивно, как накануне. И ветер был умеренный, не резкий. Стараясь держаться ближе друг к другу, мы с Даней, как два лыжника-путешественника, пересекали то небольшие рощицы, то овраги, то равнинные поля. Впереди шёл Даниил, прокладывая дорогу и сверяя местность с картой. Часа через два мы подошли к обрыву реки, за которой показались присыпанные снегом деревенские избушки. Сердце у меня забилось чаще – я узнала окрестности родного Богучарова. И одновременно стало невыносимо тяжко. Здесь так же, как и в Ручьёвке, кругом лежал нетронутый синеватый снег без единого намёка на деятельность какой-либо живности.
Прокатившись по стареньким деревянным сланям, мы пересекли речку Тихую и поднялись на косогор, где раскинулся посёлок. Я никогда не видела его в зимнем обрамлении, поэтому всматривалась в знакомые улицы с особым вниманием. Вон – качели на берёзе недалеко от Танькиного палисадника. Вон – обветшалая кузница дяди Коли. За нею – всегда оживлённый магазин из бетонных блоков. Посреди главной улицы – едва торчащая из-под снега колонка с артезианской водой.
А над крышами домов – ни единого дымка. Ни одной галки или вороны на деревьях. Ни одной собаки или кошки в подворотне. Лишь полуметровый слой голубовато-мёрзлого снега лежит по всей округе, как будто люди и животные переселились на время в другие, более обжитые края. Ничего не скажешь – жуткая картина! Мрачная…
…С непередаваемой болью в груди я подкатила к дому бабушки Нюры и обернулась к ехавшему за мной Даниле. Словно искала у него моральной поддержки.
– Ваш дом? – коротко спросил он.
Я молча кивнула.
– Ты, Лер, подожди здесь. Я дорожку расчищу, – парень словно оттягивал время моего визита в родные пенаты, догадываясь, что меня там никто, похоже, не ждёт.
Я всмотрелась в окна. За ситцевыми занавесками и тюлем – нежилой сумрак. Никаких следов вокруг. Нет рядом ни вездесущего пёсика Тишки, ни плутоватого кота Барсика, ни курят с гусятами, ни… Ни-ко-го!..
Добравшись до входной двери, Данька подёргал на себя металлическую скобу. Тщетно! Дом был заперт. Только изнутри или снаружи – неизвестно. Во мне затеплилась маленькая надежда, что мама с бабушкой могли куда-то уйти. Или уехать. Я подошла ближе и заглянула в щель между дверью и косяком. Там маячила полоска от накидного крючка. Значит…
– А где у нас нож? – упавшим голосом спросила я. – Надо поддеть кверху крюк. Заперто, похоже, изнутри…
Покопавшись в своём рюкзачке, Даниил извлёк складной ножик и, пропихнув его в щель, выполнил необходимые манипуляции. Дверь освободилась от крюка и мы, отряхнув ноги от снега, вошли в полутёмную террасу. Затем, поскрипев половицами и открыв обитую дермантином дверь, прошли на кухню, совмещённую со столовой. Здесь никого не было. Сердечко моё вновь обнадёживающе запрыгало в груди. Ладони рук покрылись холодной липкой влагой, в глазах потемнело. Я заглянула в большую комнату. Никого! Отдёрнув штору в спальне, увидела на кровати… спящую бабушку. У другой стены, на диване, спала мама.
Зрение робко подсказало мне, что лица у спящих женщин – неживые. С отливом непонятной, но уже знакомой синевы. Однако сознание бесконтрольно подтолкнуло открыть рот и выдавить из себя:
– Бабу-уль! Мама!.. Вы… спите?.. А я вот… пришла… Вставайте!.. Утро уже… Вы слышите? А?.. Что же вы… не отвечаете?..
За спиной неловко кашлянул Данила.
– Крепись, Лерочка! – тихо произнёс он. – Они нас… уже не слышат…
Окончательно осознав произошедшее, я бессильно повисла на плечах спутника и разревелась в голос. Меня непроизвольно затрясло, как на электрическом стуле.
– Что же это, Данечка?! – всхлипывая, запричитала я. – Зачем?! Почему?!.. Что происходит, а?.. Мама! Бабушка!.. Простите меня! Пожалуйста!.. Не знала, что в живых вас больше не застану… Простите…
Не помню, сколько времени рыдала я так, обхватив Данины плечи. Он лишь молча гладил меня по спине и тяжело вздыхал. Потом увёл в большую комнату, усадил в кресло и принёс успокоительных капель. Пока я тупо смотрела перед собой и вытирала бесконечные слёзы, парень потихоньку растопил печку, принёс новую охапку дров и неторопливо начал прибираться на кухне. Вернее, наводить там какие-то порядки…
…Я долго не могла прийти в себя, шмыгая носом и бесцельно разглядывая половики на полу. В голове вертелись сумбурные мысли, но у меня не было сил подняться и начать что-то делать. Или хотя бы говорить…
Наконец Даня зашёл в комнату и, положив мне руку на плечо, вполголоса сказал:
– Пойдём, Лера, хоть чаю попьём. Я всё приготовил. Надо сил набраться. А то ногами передвигать не сможем…
Сказать по правде, мне совсем не хотелось ни есть, ни пить, но я с трудом поднялась и, послушно кивнув, пошла вслед за парнем на кухню. Вяло поковыряв ложкой в консервной банке, я перекрестилась на икону Спасителя и, отпив из кружки горячего чая, безучастно произнесла:
– Я… Хотела бы попросить… Помоги мне, Данечка, похоронить маму с бабушкой… Надо бы придать их земле… А то… не по-христиански как-то…
– Конечно! Не вопрос, Лера!.. – кивнул он. – Только… Гробы я мастерить не умею. А где их достать – не знаю.
– Не переживай! – угрюмо выдохнула я. – Мы… мамочку и бабулю… в одеяла завернём. В те, под которыми они спали… И на кладбище не повезём. Слишком далеко… Захороним прямо здесь, в палисаднике. Где цветы росли… А если лучшие времена наступят, перевезём на сельский погост. Там и отпоём, и гробики закажем. И венки. Всё, как положено… Надо лишь сейчас… Чтобы тела в доме не лежали…
Встав из-за стола, Данила вышел во двор и принялся за дело. Расчистил в палисаднике место под захоронение и разжёг большой костёр, чтобы прогреть верхний слой земли. Для этой же цели я накипятила два ведра горячей воды. Взяв из сарайчика ломик и лопату, парень принялся копать квадратную яму сразу под два «места». Когда с этим было покончено, мы аккуратно вынесли из дома тела моих родственников и поочерёдно опустили их в могилу. Я опять заплакала, а Данила молча засыпал их землёй и соорудил некое подобие надгробного холмика. Потом сходил в сарайчик и смастерил деревянный крест с фанерной табличкой, на которой я карандашом написала всё, что нужно. Три раза поклонившись захоронению и перекрестившись, мы понуро вернулись в дом…
…Немного отдохнув, Даня снова оделся и, прихватив с собой топорик, потянулся к выходу.
– Ты посиди пока, Лер, – бросил он на ходу. – А я сейчас, быстро…
Через полчаса парень зашёл в избу с большим бумажным мешком за плечами. Разделся, прошёл на кухню.
– Что это у тебя? – отчуждённо поинтересовалась я.
– Да вот. Магазинчик ваш подломил, – ответил он и начал выкладывать на стол продукты. – Меня теперь можно в мародёры записывать. А что делать? Провиант на исходе. Где его ещё достанешь?.. Ничего! Надо будет – расплачУсь. Лишь бы сейчас с голодухи не околеть. Катаклизмы катаклизмами, а жрать-то всё равно хочется.
Среди раздобытой снеди в основном была бакалея и консервы. Немного сладостей, соли и сахара. Спички, стеариновые свечи, стиральный порошок, мыло.
– Завтра ещё схожу, – подытожил он. – Не пропадать же добру? Извини, хлеб, колбасы, сыры, сосиски и прочая молочка пришли в негодность. Холодильники не работают за отсутствием электричества. Зато вот это добро не портится, – он выложил на стол бутылку водки и бутылку «Кагора». – Думаю, по старому русскому обычаю надо помянуть твоих… Чтоб им лежалось спокойно…
У меня опять выступили на глазах слёзы. От горечи потери и от благодарности к этому заботливому парню. Как бы я без него обошлась? Не представляю!
– Мой руки, Дань, и подожди немного, – стараясь держаться спокойно, откликнулась я. – Ты молодчина! Настоящий хозяин!.. Теперь моя очередь похозяйничать…
…За поминальным ужином мы потихоньку разговорились.
– Вот и всё, Данечка… – тяжело вздохнула я. – Не осталось у меня больше никого. Даже родственников… В Омске жила мамина сестра с мужем. Тётя Надя и дядя Витя. Да ещё сынок у них, Сергей. В восьмой класс пошёл… Только теперь уже не знаю, живы ли они?.. И вообще… Что вокруг происходит? Что случилось? Непонятно…
– Одно ясно, – сдвинув брови, не сразу ответил Данила. – Мы столкнулись с неведомой пока катастрофой. Глобального характера… И, судя по всему, людей поразила мгновенная смерть. Значит, это не эпидемия, не болезнь. И даже не последствия бактериологической атаки. Здесь что-то другое, серьёзное…
– А может… Может, это ядерная война? – нерешительно предположила я. – После неё, как я читала, тоже снег выпадает. На какое-то время.
– Нет, не думаю… – пожал плечами собеседник. – После ядерных взрывов кругом – одни разрушения и пожары. Выжженная земля. Голая. Да ещё и заражённая радиацией. Мы бы с тобой давно окочурились…
– Тогда… что это?
– Видишь ли, девочка… Я, к сожалению, не профессор в разных видах оружия массового поражения. Но когда-то читал… Или по телеку смотрел… Ещё в середине двадцатого века была изобретена так называемая нейтронная бомба. После взрыва излучение от неё убивает вокруг всё живое. И людей, и животных, и птиц, и насекомых. А здания и строения остаются невредимыми… В общем-то, лукаво придумано. Живую силу противника убрал, а сам занимай его территорию с уже готовыми домами и инфраструктурой…
– Может, и сейчас… кто-то так сделал? – нерешительно спросила я.
– Кто его знает? – пожал плечами Даня. – Я слышал, что от применения этой нейтронки давно отказались. Якобы слишком долго остаются на земле разного рода «фонящие», то есть вредные излучения. Не приемлемые для организма людей… Во всяком случае, где-то об этом читал…
– А как ты думаешь, Дань, мы не подхватили с тобой каких-нибудь смертельных вирусов? – со страхом выдавила я.
– Если бы это случилось, мы бы уже давно корчились в конвульсиях и агониях, – уверенно заявил парень. – А практика показывает, что люди и животные были поражены мгновенно. Словно какой-то быстротечной вспышкой. Кто где находился – там и остался. Только уже без признаков жизни. И с синюшным оттенком на коже…
– А мы? Почему мы выжили?
– Потому что в это время… когда прошла вспышка… находились внутри горы… А её стены, вероятно, не пропускают смертельное излучение… Но… Это всего лишь мои гипотезы и догадки… Насколько они верны – время покажет…
Мы притихли, углубившись в мрачные раздумья. За окнами начало темнеть. Мне вдруг стало стыдно, что я погрузилась лишь в свои, до предела эгоистические заботы и дела. А ведь у Дани тоже остались где-то родственники. И он наверняка переживает о них.
– Ты… Ты прости меня, Данюш… Веду себя… слишком бестактно… – сочувственно взглянула я на парня. – Как будто у меня одной – горе. А ведь и… твои… родственники… где-то…
– Да-а… – невесело кивнул собеседник. – И мама с папой, и бабушки с дедушками, и даже старший брат. С женой и дочкой… Вот только… Знать бы, как с ними связаться! Мне бы хотя бы услышать их по телефону. Спросить, все ли живы-здоровы? А там… Можно и подождать немного. Полагаю, что зима только ещё начинается. Куда сейчас пойдёшь, если кругом один снег до пояса? Самолёты не летают, поезда не ходят, автобусов тоже не видно. Даже вездеходы не появляются… Остаётся сидеть и ждать. Хотя бы до весны. А там и велосипед сгодится. Так что… Наше счастье, Лерочка, что мы с тобой живы остались. Пока… И надо ежечасно благодарить Господа за это! А что дальше – время покажет. Не хочется верить в самые негативные предположения, но полагаю, что таких счастливчиков, как мы, на земле осталось не так уж и много.
– Возможно… – тяжело вздохнула я и… начала убирать со стола грязную посуду…
…Данька уснул сразу, как только добрался до дивана, где я ему постелила. Умаялся парень!.. Перекрестив его, я ушла в свою «девичью светёлку», где спала ещё с детства. Чиркнув спичкой, зажгла приготовленную свечу. Когда пламя разгорелось, я увидела на столике около кровати… свой мобильный телефон! С непередаваемым волнением схватила его и нажала на «красную» кнопку. Зарядка была практически на нуле. Но я успела вызвать первый попавшийся на глаза номер. В ответ – полная тишина. Даже гудки не прошли через необъятные просторы эфира. Видимо, уже и не было в помине этого самого эфира…
Раздевшись, я неожиданно обнаружила под подушкой какую-то тетрадь с авторучкой. Раскрыв её, чуть не ахнула! На всех страницах маминой рукой были сделаны аккуратные записи, касающиеся моего исчезновения. Здесь разместились и её слёзные мольбы к Богу, и телефоны экстренных служб и соседей, и обращения ко мне, заблудшей непослушной девчонке. Милая моя, добрая и заботливая мамуля! Представляю, как ты сходила с ума, обращаясь во все инстанции и подключая к поискам исчезнувшей дочери всё новых и новых людей. Как места себе не находила, ежеминутно всматриваясь в окошко и вздрагивая от звонков мобильника… Особенно тронула меня запись, в которой мама сообщила, что дозвонилась до своей работы и попросила у начальницы отпуск за свой счёт до тех пор, пока не отыщется её дочь, живая или мёртвая.
Зажав рот ладонью, чтобы не заголосить на всю избу, я уткнулась в подушку и рыдала до тех пор, пока не выжала из себя всю накопившуюся горечь и влагу. «Мамочка! Мамуля моя родненькая! – всхлипывая, тихо стонала я. – Вот и пришла я наконец. Вернулась! Живая и невредимая. А ты… ты… Прости меня, непутёвую! Пожалуйста, прости!.. Я… Я всегда буду помнить тебя и любить. Тебя и бабушку!.. Вы у меня такие славные. Простите дурёху! Если сможете…»
Наревевшись до болезненных коликов в груди, я забилась под одеяло, загасила свечу и, свернувшись калачиком, улетела в пропасть туманных, полубредовых сновидений…