БАБУШКА
Бабушку эту Марк не любил.
Сам не знал почему, но поездки к ней всегда были в тягость, заранее навевали скуку, и, если бы не впитанное с первых дней жизни убеждение, что семья — это СЕМЬЯ, и раз пригласили, надо обязательно ехать, визиты к бабушке по отцовской линии сопровождались бы стопроцентными скандалами, которые возникают всегда, когда ребёнок кричит «Не хочу!», а родители отвечают весомым «надо». Марк даже не пытался разбираться, почему так не любит эту свою бабушку, лишь высокомерно позволял ей крутиться вокруг себя, наполнять это кружение заботой, вкусными её проявлениями и полной вседозволенностью для ребёнка, который отлично знает, что взрослый перед ним заискивает.
Это была безгранично глупая и жестокая нелюбовь. Выражалась она в холодной отчуждённости, которую Марк напускал на себя, стоило седой голове со слишком широким пробором показаться в дверном проёме старинного пригородного дома. Бабушка всё время что-то читала или рассматривала толстые старинные альбомы с фотографиями и репродукциями, из-за чего Марку всегда казалось, что, встречая его, она выпускала свою радостно кивающую голову в коридор, как воздушный шарик, а сама продолжала сидеть в кресле, как, кажется, сидела всегда, и непонятно было, кто готовил на кухне все эти вкусные вкусности, которые потреблялись неблагодарным внуком с отменным удовольствием, как бы ни убеждал он себя, что проводит дни в скуке.
И всё-таки, почему? Почему он бабушку не любил, при том, что она его обожала?
Вопрос этот забрезжил в тот момент, когда стало стыдно, и случилось это, как водится, когда поправить ничего уже было нельзя... А стыдно становилось всё сильнее и сильнее, особенно когда пришло понимание, что бабушка не была просто глуповатой умильной старухой, мечтающей накормить внука вкусненьким, а с мудрой расчётливостью позволяла ему себя не любить и ждала, что когда-нибудь это изменится, и он повзрослеет, наконец, настолько, что поймёт...
Увы... За несколько дней до смерти бабушка, видимо, что-то такое почувствовала и попросила Марка навестить её, так сказать, «вне плана». Она держала дурилу-внука за руку, улыбалась так же, как улыбалась всегда, но прежде чем выпустить эту его безучастную руку вдруг сжала её, стараясь, чтобы получилось сильно, чем только подчеркнула собственную больную ослабленность, и прошептала: «Вытаскивай себя из прошлого, Марк, не застревай в тех мирах, где ты молодой и глупый...». Потом закашлялась и ничего больше не прибавила к этой странной фразе, потому что увидела, что слушают её через силу. А Марк так и ушёл, посчитав, что бабушка ослабела и умом.
Идиот!
Не прошло и двух лет, и он уже готов был отдать что угодно, лишь бы получить возможность расспросить бабушку о том, что она имела в виду, и покаяться, и попросить прощения, и дать хорошего пинка себе самому — тому холодно-вежливому, с высокомерным выражением на лице, абсолютному, совершенному идиоту! Ему бы дурню не нос задирать перед всё прощающей старушкой, а спросить, что же всё-таки она имела в виду, когда говорила всем и каждому, что «мальчик этот всем ещё покажет!».
Она оставила Марку в наследство свой дом и огромную коллекцию старинных книг, среди которых оказалось несколько совершенно древних альбомов с чёрно-белыми фотографиями. Марк пожелал перестроить дом на современный, закомпьютезированный лад и собирался отправить весь этот хлам в подвал, пока не отыщется приличный антиквар, которому бабушкины фолианты будут интересны. Но однажды, скуки ради, полистал один из фото-альбомов и в какой-то момент почувствовал странную притягательность серо-коричневых теней и жемчужного сфумато в изображениях лиц и улиц. Почему-то очень долго помнился один вид с набережной то ли Парижа, то ли Санкт-Петербурга, то ли Лондона, что было неважно, поскольку в предрассветном тумане все набережные схожи, а главным тут было совершенно виолончельное настроение, когда хочется просто созерцать и ни о чём не думать...
Марк и не заметил, как погрузился в этот туман с головой, словно ушёл в релаксацию, а вынырнув оставался тих и задумчив весь оставшийся вечер, то и дело ловя себя на ощущении, что был сегодня на той самой набережной, и было ему там хорошо!
В другой раз он достал альбом с тайным опасением, что ничего подобного больше не получится, но скоро утонул в дымных улочках какого-то промышленного кирпичного района то ли Дублина, то ли Нью-Йорка, что опять же было совершенно неважно...
С тех пор рассматривание бабушкиных альбомов стало отнимать всё больше и больше времени. У Марка появилась своеобразная игра — погружение в изображение, когда он словно бы оказывался в том месте, на которое смотрел и, меняя угол обзора, рассматривал его с разных ракурсов. Подбирался к окнам низких домиков на какой-нибудь сельской улочке, или обходил по кругу помпезный памятник на площади незнакомого города, или просто сидел на влажной осенней лавочке в засыпанном листьями парке и дышал уже морозным с густым грибным привкусом воздухом. Он быстро научился чувствовать под ногами то мягкую землю с продавленными колеями и упрямо растущей по обочинам травой, то брусчатку, скользкую после прошедшего дождя, то мраморные плиты подёрнутых дымкой барочных залов. Научился дышать наполовину прирученным свободолюбием набережных и слышать ветер, перебирающий листву на деревьях...
Любил он рассматривать и человеческие лица. Марк заставлял их менять выражения из задумчивого на весёлое, потом на глуповатое, на пьяненькое и злое, воображал себе голоса изображённых, и, в конце концов, стал испытывать совершенно особое удовольствие от игры, когда осознал, что люди на фотографиях давно мертвы, но оживают от одного его взгляда. И то, что они оживают, казалось Марку таким же реальным, как, скажем, солнечный день за окном. Вот только оживают фотографические люди где-то там, в своих жизнях, куда Марк забрался через фотографию и подсмотрел, восстановив, или придумав попутно целый фрагмент существовавшего когда-то дня!
НАСЛЕДСТВЕННОСТЬ
Однажды, рассматривая уже современное, очень чёткое изображение Луврского зала, где люди толпились перед той самой, известной на весь белый свет картиной, Марк решил проверить, получится ли у него «провалиться» и здесь, с этой «цифрой», сквозь всю мелованность и весь глянец? Удастся ли проделать тот путь, который проделывает обычный посетитель музея, прямо сейчас, в этом реальном времени, где, если что и поменялось, то только посетители, а остальное, возможно, сфотографировано было всего на прошлой неделе?!
Много времени не потребовалось, даже, кажется, случилось всё куда быстрее, чем это происходило со старыми снимками. Марк бывал в Лувре, поэтому, едва ощутил под ногами прохладный пол нужного ему крыла, легко воссоздал и остальной интерьер - возможно не так детально, как хотелось бы, но достаточно узнаваемо по ощущениям.
А потом ощущения внезапно сбились. Не то, чтобы стало плохо, но чувствовалось всё будто бы рывками. Ну, вроде как штаны всё время сползают, а ты их поддёргиваешь и поддёргиваешь, и будто бы идёшь, и по сторонам даже смотришь, а в голове всё больше о штанах...
В этакой манере Марк прошёл по галерее, ловко обходя толпящихся перед полотнами людей, посмотрел сквозь высокое зарешёченное окно на длинный балкон с задумчивыми скульптурами и, вернувшись чуть назад, вошёл в зал. Перед ним, задирая над головами гаджеты, плотной стеной стояли туристы. Щелкали затворы фотокамер, тихо шаркали многочисленные подошвы, которым вторил неразбираемый на отдельные фразы гул голосов.
Марк осторожно двигал плечами, чувствуя ими плечи тех, кто отступал перед его движением. Он прошёл сквозь толпу, немного задержался перед заграждением и, наслаждаясь вседозволенностью, двинулся дальше, к самой картине. Неторопливо начал рассматривать её всю - от правого нижнего угла вверх, по сложенным рукам, к глазам, в которых уже мерцали, увеличиваясь, таинственные буквы... Но тут внезапно всё заколебалось, пошло волнами и отдёрнулось куда-то в сторону, а Марк снова оказался в бабушкином доме, на недавно купленном диване, который специально выбирался с таким расчётом, что бы удобно было...
Чёрт, чёрт, чёрт!!! Ему что-то помешало! Такого не было никогда до сих пор, но сегодня словно вытолкнули, или выдернули!
Сбои, вроде сегодняшнего бывали и раньше, и плевать бы на него, но припомнились вдруг странные лица туристов, которых он отодвигал плечом, и какой-то туман за спиной... Точнее, не туман, но ощущение... Ну да - то, дурацкое, когда приходилось постоянно поддёргивать себя, как сползающие штаны. А ещё охранники — эти двое по бокам... Они вообще выглядели испуганными, хотя в обычных Марковых видениях окружающие его люди всегда смотрели так, как он сам того хотел. То есть, до сих пор он был частью собственных видений, а здесь, в текущей, можно сказать, реальности получался каким-то инородным телом!
Марк задумчиво поскрёб затылок. Новые ощущения вряд ли случились просто так. Может в своём времени расслоение на себя реального и на себя воображаемого туго даётся? Или погода повлияла, или мозг, до конца не отключился? Пойти сейчас на кухню, зарядить себе кофе, да и заняться чем-нибудь другим, отдохнуть... Вот, кстати, и новости на включенной видеопанели. Марк не очень их любил, но, чтобы наскоро перекусить, вполне годились и они, и, надо же, как совпало, там как раз показывали тот самый зал, в том самом Лувре и... и..., и было там всё то же самое!!!
Марк так и замер с надкушенным бутербродом во рту, слушая диктора и не веря собственным ушам. «.... это уже трудно понять. Мы получили видео буквально секунды назад! Естественно, до сих пор никто не взялся разъяснить природу явления, которое, как вы видите, нельзя отнести к массовой галлюцинации, поскольку оно зафиксировано камерами видеонаблюдения...», - голос у диктора подрагивает, то ли от радостного волнения — сенсация, сенсация - то ли от недоумения... Скорей всего, последнее, потому что как раз начали снова показывать кадры из музейного зала, и внизу Марк рассмотрел время. Двадцать минут назад! То есть, когда он и был там!...
Оперативно, однако!
А потом — как ни жутко было на это смотреть, но всё же, вот оно, происходило прямо на глазах! - Марк увидел размытое светлое облако, которое раздвигало толпу туристов, со страхом шарахающихся в стороны. Облако двигалось прямо к картине! У заграждения оно благонамеренно приостановилось, но потом всё же поплыло дальше и зависло перед знаменитым пуленепробиваемым стеклом!
Охранники по бокам, растопырились, будто пингвины. Завертели головами, готовые хватать, или сразу дать дёру... А, ха-ха, они так и сделали!
Марк нервно хохотнул сквозь застрявшую во рту булку, потом разжевал бутерброд, немного подумал, залпом выпил кофе и поехал к прадеду.
Старик, когда-то опрометчиво посвятивший себя науке, разменял вторую сотню лет, но разум имел по-прежнему светлый, о чём говорил его полный уход в себя. Ничем происходящим вокруг, сверх того, что ему рассказывали, он не интересовался, никому не давал советов, не мучил подвернувшихся под руку потомков многословными воспоминаниями о том, как хороша и правильна была жизнь при тех, кто давно ушёл в мир иной. Он и сам отчасти был уже в ином мире, который оплетал его, готовя к уходу, и прадед ждал... и желал только одного — покоя.
«Чего ты от меня хочешь?», - спросил он у Марка, даже не повернувшись в его сторону. Всю историю выслушал отрешённо, и о том, что он жив и не дремлет говорили только крутящиеся без остановки большие пальцы сцепленных ладоней.
Они замерли всего на миг, на словах о светящемся шаре, но потом закрутились снова, словно признавая беспомощность своего владельца что-либо изменить. Запнулся и Марк, который будто бы осознал переданное через жест нежелание деда давать объяснения услышанному. Старик искренне жалел внука, но заранее уже отрицательно качал головой - то ли сам не знал, что именно случилось, то ли не имел права говорить об этом.
Когда, наконец, стало тихо, прадед скосил на Марка свой, до сих пор удивительно чёрный, колдовской глаз и, еле шевеля губами, произнёс всего три фразы: «Наследственность проступила... Ты стал Лагиром, мальчик. Прими соболезнования...»
Разъяснения пришли позже, примерно через год, и пришли они, как ни странно, от отца.
Марк к тому времени успел уже изрядно наиграться трансформациями собственного «я» в мутное светящееся облако. Хотя, как ни льстило ему определение «светящийся» надо было честно признать, что нифига он сам не светился, а только отражал свет на него падающий, но отражал как-то хитро, изнутри. В новостях о странных появлениях явно разумной субстанции то в одном, то в другом месте земного шара говорить перестали, ибо, как это обычно и происходит, чему нет разумного научного объяснения, того вроде как и нет, и говорить об этом рядом с важнейшими политическими событиями, согласитесь, стрёмно. Зато всевозможные жёлтые каналы строили версии довольно долго даже после того, как Марк угомонился.
Но в самый разгул этих опытов, как раз после того, как, совсем обнаглев, Марк, в буквальном смысле засветился на Пасху на одном балконе с папой, к нему и явился отец. Возник на пороге Маркового дома с лицом одновременно суровым и сочувствующим и твёрдо проговорил: «Это надо немедленно пресечь!» А потом рассказал обстоятельно, последовательно и очень подробно то, что передавалось в семье Лагиров из поколения в поколение тем, кто обнаруживал фамильные способности, и что ему - безнадёжно-обычному - удалось-таки «выдавить» из прадеда.
ЧТО МОЖНО, А ЧТО НЕЛЬЗЯ, ДАЖЕ ЕСЛИ СИЛЬНО ХОЧЕТСЯ
История, прямо скажем, на любителя. И Марк сказку о некоей тибетской расе «предчеловеков», законсервировавшей себя до поры, до времени, воспринял скептически. Ещё и у отца спросил, верит ли он сам в далёкого предка, что сидит в глубоком анабиозе где-то в недрах Кайласа и проявляет себя через потомков вот этим самым бестелесным духом? Отец пожал плечами, напомнил, что через него никто и никак себя не проявляет, разве что самую малость и только в узкой области психологии, но сам он вполне допускает, что мутирующий столетиями ген этого сказочного предка мог проявить именно в Марке свои особо сильные свойства.
«Всё на свете движется по спирали, сын. Всё повторяется в иной, но похожей форме, вырождаясь к концу витка и расцветая на новом уровне. Поэтому я бы не советовал тебе так уж снисходительно называть нашу историю сказкой. Почитай Джаджа...
вот, хоть это место: «Все проявленные объекты, существа, или силы, — это только дифференциации Великого Непознаваемого. Самое большое, что можно сказать про Абсолют, (читай Космос), что ОН периодически дифференцирует себя и периодически втягивает в себя дифференцированное... Первой дифференциацией, если говорить о времени метафизически, является Дух, вместе с которым появляются Материя и Разум...» Великая Раса по мнению Джаджа как раз и «законсервирована» на Земле с минимальными внеземными контактами для того, чтобы самосовершенствоваться, и достигнуть уровня, который позволит выйти на новый виток сознания!»
В этом месте Марк непристойно заржал, и отец рассердился. «Откуда ты знаешь, что всё идёт не по тому плану, который сложился где-то в более высоких сферах?! Поверь мне, ваше поколение не первое, считающее, будто человечество вырождается в своём потребительском болоте! Думаешь, Америку открыл этим скепсисом? Нет, дорогой, каждое предыдущее поколение считает, что оно было праведнее, чище и духовней, а каждое последующее, как ему кажется, стряхивает с себя «рутину веков» и лезет из окостеневшей скорлупы в нечто, якобы новое. Тянется это испокон веков и по той же самой спирали, о которой я говорил, поскольку, сам знаешь - всё новое, это хорошо забытое старое! И не смотри на меня снисходительно. Ты получил наследственный дар не за красивые глаза и не за какую-то особенную разумность. Ты, милый, «глуп и молоденек» пока, и я бы мог закрыть глаза на все твои шалости, будь они, как у всех. Но ты, Марк, особенный, с чем невозможно не считаться, поэтому оставляй свои глупые выходки, бери больничный, отпуск, всё, что угодно, лишь бы иметь возможность изолироваться на какое-то время, и садись, осваивай свои возможности до полного виртуозного овладения! Я тебе, к сожалению, с этим помочь не в состоянии, но если возникнет нужда в азах психологии, обращайся. И к прадеду загляни, вдруг подскажет всё же что-нибудь — не зря же отдался науке на растерзание»
«Он уже подсказал», - буркнул Марк.
«Что?»
«Ничего. Выразил соболезнования»
Отец, как показалось, расстроенно почесал в затылке.
«Ну, что ж, он мудрый человек…»
Продолжение:http://www.proza.ru/2016/03/30/1692