В 54 –ой Ярославской средней школе, где я училась в 50-60 годах прошлого века, был замечательный драматический кружок. Им руководила пионервожатая Мария Афанасьевна (фамилию ее я, к сожалению, не помню), самозабвенно любящая театр. Я помню ее лицо, отмеченное печатью врожденного артистизма и доброты. Думаю, в ней погибла настоящая актриса.
Не с ее ли легкой руки над нашей школой взял шефство Народный артист СССР Григорий Акинфович Белов? Помню, как он приходил в школу и рассказывал о своем любимом Волковском театре. Я, затаив дыхание, слушала его прекрасную речь, подтверждавшую мое всегдашнее ощущение, что происходящее на сцене Волковского театра и было настоящей русской жизнью, а то, что я видела вокруг – настоящим не было! Особенно сильным это впечатление бывало после пьес Островского, когда из волшебства театра я попадала в темноту и холод занесенного снегом города, где не светились окна церквей, не слышно было колокольного звона, люди были одеты в бедную однообразную одежду, а в магазинах стояли длинные очереди.
Но в Ярославле было немало мест, где эта настоящая жизнь просвечивала сквозь странную современную «явь». Эта была Волга со своей удивительной набережной, Федоровская церковь, единственная, где разрешили службу, другие церкви, в которые невозможно было попасть, но которые были так прекрасны, несмотря на их заброшенность. Это был блестящий актовый зал бывшего Кадетского корпуса, Туговая гора, на которой располагалась наша школа, и где, со времен нашествия Батыя, сохранилось кладбище, на котором тужили русские люди над погибшими воинами. Но, прежде всего, это был Волковский театр.
Как мне теперь представляется, именно поиск подлинной жизни России привел меня в драматический кружок Ярославского Дворца пионеров. Как оказалось, Дворец тоже принадлежал этой отыскиваемой мной жизни. Прекрасное здание со множеством комнат, где каждый мог найти занятие по вкусу. Особенно запомнилась Комната сказок с бабушкой Ариной, замечательной сказительницей. Вот уж где «пахло Русью»!
В драмкружке самым любимым для меня моментом было распределение ролей. Нам заранее раздавали сценарий. Читая его, я примеряла на себя все роли, и мужские и женские. Я перечитывала все по сто раз с разными интонациями, позами, жестами. Наконец роль дана! Разочарований я не помню, настолько все было интересно.
Приближался Новый год. Нужны были кандидатуры на роль Снегурочки. Более неподходящей внешности, чем у меня, на эту роль, я думаю, не было. В драмкружке были девочки с прекрасными голубыми глазами, русыми косами, да еще и с замечательными вокальными данными, а я была черноглазая девочка с темными волосами и с румянцем во всю щеку. И вот начались отборочные спектакли. Роль мне нравилась, и играла я от души. Главным моим «талантом» была прирожденная веселость и живость. Женщина, член комиссии, которая решала, кому быть Снегурочкой на новогодних елках, рассказывала, что, когда они меня увидели, то тут же решили, что я не подхожу по внешности, но, видно, мое веселье передалось и им, и они поняли, что детишек я тоже сумею развеселить. Вот это и решило дело.
Почти две недели новогодних каникул я провела во Дворце пионеров. Уставала ужасно, но радость не оставляла меня ни на минуту. На сцене разыгрывалась волшебная сказка, и я жила в этой сказке совершенно естественно и непринужденно. Особенно здорово было, когда начинал идти снег. Эта была специальная подсветка, но для меня это был самый замечательный снег, он был теплый, светящийся и таинственный, совсем непохожий на холодный снег за окнами! А потом мы с Дедом Морозом спускались в зал и водили с детьми хороводы вокруг красавицы-ёлки и пели песни. Как радовались детишки, когда сама Снегурочка брала их за ручку, но и я радовалась ничуть не меньше. Сказка и быль пересекались прямо во мне, и это тоже было здорово.
Наш драмкружок выступал в разных местах, и даже в самом Волковском театре! Но особенно запомнился мне спектакль, который мы играли в клубе старинного русского села Курба, устроенном в Воскресенской церкви. Курба с 1426 года стала вотчиной князей Курбских. Для меня важен был не столько спектакль, сколько еще одно соприкосновение с русской историей. Именно с этого момента я заинтересовалась князем А. Курбским и его взаимоотношениями с Иваном Грозным. Скажу только, что я полностью встала на сторону Грозного царя.
Сейчас, с высоты прожитых лет, я отчетливо вижу, что Ярославский дворец пионеров стал одним из звеньев той великой цепи, которая сохраняла преемственность русской культуры в непростые годы.