Потеряв из виду лодку с артистами, Кузьмин схватился за голову. Наползавшая ночь превращала знойный сгустившийся воздух в темную зловещую трясину. Пролетавшая перед глазами жизнь была целиком заполнена маленькими человечками. Они любили, работали, творили. Непостижимыми казались их всеобъемлющие широкие души. Любовь, верность, порядочность, лишь малая толика того, чем обладали эти загадочные люди.
Внезапно на реке появились маленькие светящиеся точки. Всё замерло. Листья над головой будто застыли на картине.
В черном плаще, стелившемся по зеркальной глади воды, усталой походкой, к обескураженным актерам шел мужчина. На плечах гостя, словно головы Шивы, восседали два сфинкса. Глаза мифических существ горели изумрудами. В свете луны обезображенное кровавыми подтеками лицо казалось иконописным. Руки, сплошь покрытые библейскими мудростями, напоминали древние манускрипты. Грудь была освещена сиянием двух лун.
Будто послушная паства перед божеством упали на колени присутствующие. Неистово крестившемуся директору цирка на ум пришел только один псалом.
– Боже царя храни,– зычным басом пронеслось над рекой.
Увидев, как сфинксы спрыгнули с плеч мессии и побежали к нему, Кузьмин схватился за сердце. Выдернув из рядом лежавшего Кукиша валерьяновую палочку, он лизнул спасительной микстуры. Ощутив во рту вкус далеко не успокаивающих капель, Валерий Михайлович сплюнул.
– Надо аптечку поменять,– мелькнула мысль в пустой голове,– наверное, просроченные.
Зажмурив глаза Никулинский коллега ждал на шее холод острых клыков вампиров, змеиного жала аспидов, но ни как ни Дусиных, ни Мусиных курлыканий. Кошки жались к нему как к Кукишу. Отбросив в сторону предмет кошачьих притязаний, Михалыч поднялся на ноги.
Труппа, завидев гордый стан предводителя, робко принимала вертикальное положение. Ивасик что-то искал в трусах. Утирала платочком слезу Лариса. Рыдал Федор, сливая водку из недопитых рюмок в бутылку. Сопела одним из высвободившихся отверстий Зина. Её резиновое тельце дрожало от напряжения. Из тазобедренного сустава прикрывавшего затылок торчала ключица. Даже водитель автобуса, спрятавшийся за колесом, что-то нашептывал, глядя на звезды.
– Здорово славяне,– сказал Шива. На плаще шевельнуло рогами священное животное. Прижала к груди младенца пресвятая Богородица. Слабый ветерок медленно раскачивал полы его одежды.
По полю пронесся шепот «Посмотрите. Ближе. На ноги». «Оги, оги» неслось по округе.
– Ближе, бандерлоги,– в затуманенном мозгу директора произнесло травмированное эхо.
– Ничего себе встреча,– подползая к божеству, повторял Кузьмин. В творческом разуме циркового режиссера мгновенно вспыхнуло название номера с обезьянкой Лидусей «Саратовские бандерлоги». За названием появилась первая строка новой заставки. Перед трюками Лариса споет под гармошку «Горилл так много молодых на улицах Саратова».