На следующий день, как ни отмалчивались студенты, об инциденте в городском парке стало известно всем.
Рядовой Самохвалов, сразу после утренней физзарядки перед построением на завтрак заглянул к студентам. Увидев их понурые лица, Иван решил поднять своим новым друзьям настроение своеобразным способом. Он встал в центр казармы, выхватил из-под ремня два бруска длиной с локтевую кость, которые были соединены между собой короткой цепочкой, и начал с ужасающей скоростью вращать ими в разных направлениях, – вперед, назад, в стороны. Причем, направления вращения неожиданно менялись. Нунчаки быстро переходили у него спереди, сзади, через руку, через спину, между ног, через корпус из правой руки в левую, и наоборот. В это время он обманчиво-неуклюже, но от этого как-то угрожающе топтался на месте, сохраняя тело практически неподвижным. Молниеносно двигались лишь кисти его рук.
Зрелище было завораживающим, а впечатление от него – обескураживающим. Бешеное вращение нунчак вызывало восторг и недоумение одновременно: невозможно было представить, как обороняющийся человек может увернуться от удара бруском или хотя бы сообразить, в каком направлении нужно двигаться, чтобы уменьшить риск.
Также неожиданно прекратив вращение «волшебных палочек», как он его начал, Иван со знанием дела спокойно пояснил:
– Сельхозинструмент. Страна восходящего солнца. Окинавский вариант цепа для обмолота злаковых. Не оружие, его имитация. Но косточки скобарям переломать можно. – Самохвалов сделал выразительную паузу. – Когда пойдем в город? Мне надо их показать!
Однако пообщавшись с практикантами, он понял, что тем ни в какую не хотелось возвращаться к пережитому, как иногда не хочется возвращаться к прочитанной книге... Означало ли это, что в своем поведении студенты задним числом вину усмотрели? Нет, хотя и отмечали самокритично, что относились к местным без должного уважения что ли… Просто через два дня они уезжают. Конец практике, прощай, Псков! Просто после драки кулаками не машут!
Иван походил по казарме кругами, но потом отстал от них, с досадой и обидой махнув рукой:
– Э-эх!..
Драку скобарей со студентами обсуждали и в руководстве дивизии, но произвести «разбор полетов» и, разумеется, наказать виновных поручили все-таки начальству рангом пониже.
Справедливости ради надо сказать, что никакого разбирательства, в сущности, не было. К чести офицеров и прапорщиков, опекавших практикантов, наказывать никого не стали, более того, лично сопроводили несколько человек в санчасть.
Весь день со студентами, как с малыми детьми, нянчился старшина Вахромеев. А прапорщик Андреюк, навестив практикантов, долго охал и ахал, называя их сынками.
– Укропыч-то нормальный мужик, сердобольный! – заметил Александр, снова с едва заметной усмешкой поглядывая на Семенкина. – Только не любит, когда имущество казенное из расположения части тащат. Ну, а ты, ты бы как поступил на его месте, Борис?
И он многозначительно посмотрел на приятеля.
– Пошел ты, Шурик, куда подальше!.. – отмахнулся от него Семенкин. – Посмотри лучше на свою рожу!
– Дурак ты, Аверкин, – вмешался в разговор Волков.
Выросши без отца и наблюдая теперь за Петром Валерьевичем, Роман иногда задумывался, как ему не хватало в детстве этого обыкновенного доброго слова «сынок», с которым прапорщик Андреюк так часто обращался к своим подопечным и к ним, как ему не хватало мужской заботы и ласки. В отличие от своих сокурсников он острее чувствовал и подмечал неподдельную глубину сострадания, на которую был способен этот несколько своенравный человек, дотошный его характер, не терпящий беспорядка, хозяйскую рачительность, способность вникать и находить время на все.
– Не знаю как Семенкин, – продолжал Волков, – но если бы ты был на месте Андреюка, ты бы все развалил!
Аверкин не ответил, потому что и ему, на самом деле, чем-то импонировал старшина батареи боевого обеспечения. Но сейчас его больше заботила собственная персона. Подойдя к зеркалу, он в который раз увидел, что от виска до подбородка на его лице красовался глубокий шрам.
– Да-а-а! – Протянул он. – А я собрался селфи с парашютом в небе над псковщиной делать…
В связи с предстоящим прыжком практиканты весь день не отходили от тренажера – макета АН-2, а вечером укладывали парашюты. Они сосредоточенно и скрупулезно выполняли указания инструктора. Однако в ночь перед прыжком самые непоседливые студенты все-таки ослушались рекомендаций майора Погодина хорошо выспаться, и решили нарушить правила внутреннего распорядка – пару часиков поиграть в покер. Играли по-студенчески – «на уши», поэтому от смеха у некоторых из них болели животы.
В возбужденном состоянии и приподнятом настроении выйдя из бытовки после игры в спальное помещение, они, стараясь громко не разговаривать и сдерживая друг друга от приступов веселости, на цыпочках пошли между ровными рядами кроватей со спящими в них однокурсниками. Вдруг в казарменной тишине ребятам явно послышался чей-то голос:
– Пятьсот один… – с ощутимым нажимом на букву «о» четко проговорил во сне кто-то из однокурсников.
Студенты прислушались. Показалось, что слова прозвучали совсем рядом. И тут счет продолжился:
– Пятьсот два… пятьсот три…
Засидевшиеся до полуночи игроки уже не сомневались, кому принадлежит этот голос… Через две кровати по ходу их движения, укрывшись чуть ли не с головой синим армейским одеялом, лежал Касаткин.
С трудом сдерживая друг друга от смеха, практиканты подошли ближе и прислушались. Паша неожиданно довольно громко заскрипел во сне зубами, затем как-то неуверенно снова проговорил:
– Пятьсот четыре…
Полуночники напряглись. У всех в памяти еще свежо было одно из первых занятий на тренажере, когда Касаткин долго не мог вспомнить нужное слово, имитируя выпрыгнувшего из самолета парашютиста. И сейчас они с нетерпением ждали, что же произнесет Паша дальше…
Касаткин, неожиданно зашевелился и стал медленно натягивать на свое лицо одеяло. Все замерли. И тут он громко произнес из надежного своего укрытия это страшное слово «очко»!..
Надо ли говорить, что добрая половина мирно спящих студентов проснулась от дружного, в общем-то, не своевременного и не уместного в ночь перед прыжком хохота своих однокурсников.