Петр III

Александр Захваткин
ПЁТР III
10 февраля 1728 г. – 6 июля 1762 г.

Сын дочери Петра I цесаревны Анны Петровны (1708 – 1728) и герцога Гольштейн-Готторпского Карла Фридриха (1700 – 1739) родился 10 февраля 1728 г. в Киле (столица Шлезвиг-Гольштейн, Германия) и был назван Карл Петер Ульрих.

О рождении наследника сообщили колокольным звоном и пушечными залпами. Крестили его в лютеранской церкви. По этому случаю все дома в Киле были украшены праздничной иллюминацией, а на церемонии присутствовало всё высшее общество. Вечером был устроен большой фейерверк. Анна Петровна наблюдала его у открытого окна своей опочивальни. Но вечер был холодным, с моря дул сырой, пронизывающий зимний ветер. Утром следующего дня она почувствовала себя плохо, начался жар, стало трудно дышать. 4 марта 1728 г., в возрасте 20 лет, она ушла из жизни.
В 11 лет он потерял и отца. После его смерти Карл Петер Ульрих воспитывался в доме своего двоюродного дяди по отцовской линии, князя-епископа Адольфа Эйтинского (1710 – 1771) (впоследствии король Швеции Адольф Фредрик).
Его воспитатели Отто Фридрих фон Брюммер (1690 – 1752) и Фридрих Вельгельм Берхгольц (1699 – 1765) не отличались высокими нравственным качествами и не раз жестоко наказывали ребёнка. Наследного принца шведской короны неоднократно секли; множество раз мальчика ставили коленями на горох, причём надолго - так, что у него распухали колени и он с трудом мог ходить; подвергали другим изощрённым и унизительным наказаниям. Воспитатели мало заботились о его образовании: к 13 годам он лишь немного владел французским языком.

Карл Петер Ульрих был одновременно наследником шведского и российского престола. В этой конкурентной борьбе победила императрица Елизавета Петровна (1709 – 1762).
Незамедлительно по вступлению на престол Елизавета отправила в Киль своего зятя Николая фон Корфа (1710 – 1766) привезти наследника в Петербург.
Барон Николай был женат на Марте (Екатерине) Карловне Скаврон-ской (? – 1757), двоюродной сестре Елизаветы Петровны. Выбор был не случаен: из всех родственников императрицы в 1741 году, пожалуй, только Николай фон Корф подходил для такого щекотливого поручения – воспитан, образован, офицер и, что немаловажно, благородного происхождения из старинного прибалтийско-немецкого рода, а уж самое замечательное достоинство – немец до мозга костей, так что и в 1741 году, и много позднее «хотя всю свою жизнь в России препроводил и до старости дожил, но не умел не только писать по-русски, но даже подписывать свое имя, а подписывал оное по-немецки».
5 февраля 1742 г. Корф благополучно прибыл с молодым герцогом в Петербург в сопровождении голштинской свиты во главе с Фридрихом Брюммером и Готшалком Дюкером, игравшем роль опекуна малолетнего «графа Дюкера» – под этим псевдонимом ехал сам герцог.
10 февраля праздновалось рождение герцога: ему исполнилось 14 лет.

По воспоминаниям Якоба Штелина (1709 – 1785), воспитательные меры Брюммера не то что не соответствовали принципам педагогики, но и выходили за рамки приличия в отношениях не только между подданным и господином, но и даже между двумя благородными людьми. Брюммер и в России продолжал обращаться со своим воспитанником как нельзя хуже: презрительно, деспотически, бранил неприличными словами, то выходил из себя, то низко ласкался. Однажды он до того забылся, что подбежал с кулаками к Петру, едва Штелин успел броситься между ними.

В ноябре 1742 года Карл Петер Ульрих перешёл в православие под именем Петра Фёдоровича.
«Это совершилось с большим торжеством 17 ноября, в придворной церкви Летнего дворца; при этом наименовали его великим князем и наследником престола её императорского величества. Герцог держал себя при этом довольно хорошо. Императрица была очень озабочена, показывала принцу, как и когда должно креститься, и управляла всем торжеством с величайшей набожностью. Она несколько раз целовала принца, проливала слезы, и с нею вместе все придворные кавалеры и дамы, присутствовавшие при торжестве.
Перед концом, когда пели заключительные молитвы и концерт, она отправилась в комнаты герцога, или нового великого князя: велено вынести из них все, что там было, и украсить новой мебелью и великолепным туалетом, на котором, между прочими вещами, стоял золотой бокал, и в нём лежала собственноручная записка (assignation) её величества к президенту падающих фондов тайному советнику Волкову о выдаче великому князю суммы в 300 тыс. руб. наличными деньгами. Оттуда эта нежная мать возвратилась опять в церковь, повела великого князя, в сопровождении всего двора, в его новое украшенное жилище, а потом в свои комнаты, где он обедал с её величеством за большим столом. Об этом торжественном обряде, совершенном внуком Петра Великого, был издан печатный Манифест её величества и обнародован во всем государстве. В продолжение восьми дней при дворе были великие празднества», — писал Якоб Штелин.

В 1745 году его женили на принцессе Екатерине Алексеевне (урождённой Софии Фредерике Августе) Ангальт-Цербстской, будущей императрице Екатерине II. В его официальный титул были включены слова «Внук Петра Великого»; когда в академическом календаре эти слова были пропущены, генерал-прокурор Никита Юрьевич Трубецкой (1699 – 1767) счёл это «важным упущением, за которое могла академия великому ответу подлежать».
Первый разговор будущих супругов наедине был весьма примечателен. Петр Федорович вначале порадовался возможности говорить с девушкой породственному, как с сестрой, а потом рассказал ей, что влюблен в одну из фрейлин и хотел бы жениться на ней, но готов покориться воле тетушки.
Екатерина вспоминала: «Я слушала, краснея, эти родственные разговоры, благодаря его за скорое доверие, но в глубине души я взирала с изумлением на его неразумие и недостаток суждения о многих вещах».
Между женихом и невестой завязались дружеские отношения, носившие ребяческий оттенок из-за характера великого князя и юного возраста их обоих. Но такая дружба оказалась недолговечной и не переросла ни во что большее. Уже в мае следующего года Петр Федорович потерял к невесте интерес, а самой ей была неприятна даже мысль о предстоящем замужестве. Однако события разворачивались своим чередом, и никого не интересовали эмоции молодых людей, не принадлежавших самим себе.
21 августа 1745 года в церкви Казанской Богородицы состоялось венчание великокняжеской четы, положившее начало одному из самых несчастных браков.
Свадьба наследника была сыграна с особым размахом - так, что перед десятидневными торжествами «меркли все сказки Востока». Петру и Екатерине были пожалованы во владение дворцы А.Д. Меншикова — Ораниенбаум под Петербургом и Люберцы под Москвой.

Странности во взаимоотношениях Петра и Екатерины бросались в глаза всему двору и очень беспокоили Елизавету Петровну. С целью морального воздействия на молодоженов императрица в мае 1746 года подчинила великокняжескую чету с ее свитой (так называемый «молодой двор») заботам обер-гофмейстера Николая Наумовича Чоглокова (1718 – 1754) и его жены Марьи Семеновны (1723 – 1756), своей двоюродной сестры. Брак наследника престола являлся делом государственным, поэтому инструкцию Чоглоковым поручено было написать канцлеру А.П. Бестужеву-Рюмину (1693 – 1742).
Документ содержит уникальные сведения о Петре Федоровиче, который предстает на его страницах ребячливым непоседой, человеком маловоспитанным, но беззлобным, доверчивым и не гордым в обращении с простыми людьми. Чоглоковым предписывалось следить за тем, чтобы он не возился «с солдатами или иными игрушками», не допускал «всякие шутки с пажами, лакеями или иными негодными и к наставлению неспособными людьми» и воздерживался от «пагубной фамилиарности с комнатными и иными подлыми служителями».
В инструкции отразилась и известная по другим источникам склонность Петра к шутовскому юмору: Чоглоковы должны были приложить старание, «дабы его высочество публично всегда сериозным, почтительным и приятным казался, при веселом же нраве непрестанно с пристойною благоразумностью поступал, не являя ничего смешного, притворного и подлого в словах и минах». По-видимому, шутки великого князя были порой небезобидны, поскольку его следовало удерживать «от шалостей над служащими при столе, а именно от залития платей и лиц и подобных тому неистовых издеваний».
В документе явственно проступают такие черты Петра Федоровича, как болтливость и откровенность, вредившие ему всю жизнь. Чоглоковы обязаны были следить за тем, чтобы он «более слушал, нежели говорил, более спрашивал, нежели рассказывал, поверенность свою предосторожно, а не ко всякому употреблял, а молчаливость за нужнейшее искусство великих государей поставлял».
Особое внимание в инструкции было обращено на необходимость нормализации брачных отношений великокняжеской четы. Основной упор делался на Екатерину, которая должна была «угождением, уступлением, любовью, приятностью и горячестью» добиться нежности супруга и обеспечить осуществление «полезных матерних видов» продолжения династии.
Заботы эти увенчались успехом появления на свет Павла Петровича 20 сентября 1754 года.

В тот год, когда родился первенец великокняжеской четы, началась любовная история Петра Федоровича, которая продлилась до конца его жизни. Сердце наследника престола завоевала юная фрейлина «молодого двора» графиня Елизавета Романовна Воронцова (1739 – 1792), крупная девушка с грубыми манерами и некрасивым лицом со следами оспы. Современники утверждали, что она похожа на трактирную служанку.
Петр был по натуре влюбчив, и его вкусы имели широкий диапазон от некрасивой и сутулой Екатерины Бирон до общепризнанной красавицы Натальи Долгорукой. Как правило, его страсть вспыхивала мгновенно и так же быстро утихала, но привязанность к Воронцовой оставалась неизменной. Объяснение необычному для Петра Федоровича постоянству дал французский дипломат Ж.-Л. Фавье (1711 – 1784): «Эта девица сумела так подделаться под вкус великого князя и его образ жизни, что общество ее стало для сего последнего необходимым». Для Воронцовой это не составляло труда, поскольку она была очень похожа на Петра по характеру: столь же непосредственная до неприличия и остроумная до язвительности, но при этом добрая и прямодушная. Возможно, Петр видел в ней антипод своей жены, в которой мог подсознательно ощущать скрытого врага. Кроме того, в отличие от Екатерины, простая и невежественная Воронцова, по-видимому, уступала великому князю в интеллектуальном отношении, что должно было иметь существенное значение для его мужского самоутверждения.

С 1757 года Елизавета Петровна держала племянника в стороне от государственных дел и лишь 12 февраля 1759 года по рекомендации Шуваловых согласилась назначить его главным директором Сухопутного шляхетского кадетского корпуса. К управлению этим военно-учебным заведением Петр отнесся с энтузиазмом: он присутствовал на занятиях, беседовал с учащимися, проявлял заботу об улучшении их бытовых условий, следил за обеспечением Корпуса всем необходимым, добился для него ряда привилегий, в том числе права печатать любые книги на русском, немецком и французском языках.
Портрет Петра Федоровича накануне его вступления на престол обрисовал Ж.-Л. Фавье:
«Вид у него вполне военного человека. Он постоянно затянут в мундир такого узкого и короткого покроя, который следует прусской моде еще в преувеличенном виде. Кроме того, он очень гордится тем, что легко переносит холод, жар и усталость. Враг всякой представительности и утонченности, он занимается исключительно смотрами, разводами и обучением воспитанников вверенного его попечениям Кадетского корпуса.
Иностранец по рождению, он своим слишком явным предпочтением к немцам то и дело оскорбляет самолюбие народа, и без того в высшей степени исключительного и ревнивого к своей национальности. Мало набожный в своих приемах, он не сумел приобрести доверия духовенства… Погруженные в роскошь и бездействие придворные страшатся времени, когда ими будет управлять государь, одинаково суровый к самому себе и к другим. Казалось бы, что военные должны его любить, но на деле не так. Они видят в нем чересчур строгого начальника, который стремится их подчинить дисциплине иностранных генералов».

Незадолго до кончины Елизаветы Петровны в кругу ее приближенных обсуждались возможности устранения Петра Федоровича от престолонаследия в пользу семилетнего Павла при регентстве матери или, возможно, И.И. Шувалова (1727 – 1797). Ходили слухи, что к таким мыслям склонялась недовольная своим племянником императрица.
Екатерина II в своих воспоминаниях по поводу этого писала:
«Во время болезни <…> Елизаветы Петровны слышала я, что <…> наследника её все боятся; что он не любим и непочитаем никем; что сама государыня сетует, кому поручить престол; что склонность в ней находят отрешить наследника неспособного, от которого имела сама досады, и взять сына его семилетнего и мне поручить управление.»
Реально помешать воцарению Петра Федоровича могли только Шуваловы, к которым великий князь долгое время относился неприязненно. Но в декабре 1761 года между ними произошло примирение при посредничестве близкого друга Ивана Шувалова – А.П. Мельгунова (1722 – 1788), являвшегося директором Сухопутного кадетского корпуса. Эта должность обеспечивала наибольшую близость к особе великого князя, благодаря чему Мельгунов смог, по выражению Екатерины, из прислужников Шуваловых сделаться их протектором. При поддержке шуваловского клана Петр Федорович уверенно вступил на престол.

После смерти императрицы Елизаветы Петровны 25 декабря 1761 Петр Федорович был провозглашён императором.
К числу важнейших дел Петра III относятся упразднение Тайной кан-целярии (Канцелярия тайных розыскных дел; Манифест от 16 февраля 1762 года), начало процесса секуляризации церковных земель, поощрение торгово-промышленной деятельности путём создания Государственного банка и выпуска ассигнаций (Именной Указ от 25 мая), принятие указа о свободе внешней торговли (Указ от 28 марта); в нём же содержится требование бережного отношения к лесам как одному из важнейших богатств России. Среди других мер исследователи отмечают указ, разрешавший заводить фабрики по производству парусного полотна в Сибири, а также указ, квалифицировавший убийство помещиками крестьян как «тиранское мучение» и предусматривавший за это пожизненную ссылку. Он также прекратил преследование старообрядцев.
Важнейший документ царствования Петра Фёдоровича — «Манифест о вольности дворянства» от 18 февраля 1762 года, благодаря которому дворянство стало исключительным привилегированным сословием Российской империи. Дворянство, будучи принуждённым Петром I к обязательной и поголовной повинности служить всю жизнь государству, при Анне Иоанновне получившее право выходить в отставку после 25-летней службы, теперь получало право не служить вообще. А привилегии, поначалу положенные дворянству как служилому сословию, не только оставались, но и расширялись.
Помимо освобождения от службы, дворяне получили право практически беспрепятственного выезда из страны. Одним из следствий Манифеста стало то, что дворяне могли теперь свободно распоряжаться своими земельными владениями вне зависимости от отношения к службе. Манифест обошёл молчанием права дворянства на свои имения; тогда как предыдущие законодательные акты Петра I, Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, касающиеся дворянской службы, увязывали служилые обязанности и землевладельческие права. Дворянство становилось настолько свободным, насколько может быть свободно привилегированное сословие в феодальной стране
Петр III готовил реформу Русской православной церкви по протестантскому образцу. В Манифесте Екатерины II по случаю восшествия на престол от 28 июня 1762 года Петру это ставилось в вину: «Церковь наша греческая крайне уже подвержена оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона».
Законодательная активность правительства Петра III была необычайной. За время 186-дневного царствования, если судить по официальному «Полному собранию законов Российской империи», было принято 192 документа: манифесты, именные и сенатские указы, резолюции и т.п. В их число не включены указы о награждениях и чинопроизводстве, денежных выплатах и по поводу конкретных частных вопросов.
Однако некоторые исследователи отмечают, что полезные для страны меры принимались как бы «между прочим»; для самого императора они не были срочными или важными. К тому же многие из этих указов и манифестов появились не вдруг: они готовились ещё при Елизавете «Комиссией по составлению нового Уложения», а принимались с подачи Романа Илларионовича Воронцова (1717 – 1783), Петра Ивановича Шувалова (1711 – 1762), Дмитрия Васильевича Волкова (1727 – 1785) и других елизаветинских сановников, оставшихся у трона Петра Фёдоровича.

Оказавшись у власти, Пётр III, не скрывавший своего преклонения перед Фридрихом II, немедленно прекратил военные действия против Пруссии и заключил с прусским королем Петербургский мир на крайне невыгодных для России условиях, вернув завоёванную Восточную Пруссию (которая к тому моменту уже четыре года как являлась составной частью Российской империи) и отказавшись от всех приобретений в ходе Семилетней войны, практически выигранной Россией. Все жертвы, весь героизм русских солдат, все удачи генерал-фельдмаршала Петра Семёновича Салтыкова (1700 – 1772) были перечеркнуты единым махом, что воспинималось настоящим предательством интересов отечества и государственной изменой. Заключённый 24 апреля 1762 г. мир недоброжелатели Петра III трактовали как истинное национальное унижение, поскольку продолжительная и затратная война по милости этого поклонника Пруссии закончилась буквально ничем: Россия не извлекала никаких выгод из своих побед.
Считается, что именно это решение Петра III предопределило его судьбу.

Георг фон Гельбиг в своей книге «Русские избранники» отмечает:
«Александр Вильбуа… мог верной преданностью своему государю уничтожить революцию в самом ее начале».
Но этого не случилось.
А.Н. Вельбуа (1716 – 1781) был сыном Н.П. Вельбуа (1681 – 1760) от второго брака и его супруги Елизаветы Ивановны Глюк (? – 1757), которая была дочерью пастора в чьём доме воспитывалась будущая российская императрица Екатерина I. Крёстным отцом его сестры был Пётр I, который приходился ему кумом. Очевидно поэтому Пётр III приблизил его к себе после восшествия на престол.
Как отмечает Гельбиг, Александр Вельбуа надеялся на более близкие отношения с Екатериной II, поэтому поддержал её в дворцовом перевороте и был участником её похода во главе артиллерии на Ораниенбаум, где находился в то время Пётр III. Но место возле новой императрицы было занято Орловыми. Вельбуа в 1765 г. попросился в отставку и вернулся на свою историческую родину в Лифляндию.

Днём 28 июня 1762 г. Петр III был арестован и препровожден в Ропшу, где его охрана была поручена братьям Орловым. А уже 6 июля он умер при не выясненных обстоятельствах.
При вскрытии, которое проводилось по приказу Екатерины, обнаружилось, что у Петра III была выраженная дисфункция сердца, воспаление кишечника, были признаки апоплексии.

Известно три записки Алексея Орлова относительно его арестанта Петра III, в которых он информирует новую императрицу о его быстроразвивающейся болезни. В последней записке он  говорит о гибели Петра в пьяной драке, которую тот учинил с князем Федором Борятинским (1742 – 1814).
Подлинность этой последней записки, которая была якобы уничтожена Павлом I, многими исследователями ставится под сомнение.

Первоначально Пётр III был похоронен безо всяких почестей 10 июля 1762 года в Александро-Невской лавре, так как в Петропавловском соборе, императорской усыпальнице, хоронили только коронованных особ. Сенат в полном составе просил императрицу не присутствовать на похоронах. Но, по некоторым сведениям, Екатерина решила по-своему; приехала в лавру инкогнито и отдала последний долг своему мужу.
В 1796, сразу после кончины Екатерины, по приказу Павла I его останки были перенесены сначала в домовую церковь Зимнего дворца, а затем в Петропавловский собор. Петра III перезахоронили одновременно с погребением Екатерины II; император Павел при этом собственноручно произвёл обряд коронования праха своего отца.
В изголовных плитах погребённых стоит одна и та же дата погребения (18 декабря 1796), отчего складывается впечатление, что Пётр III и Екатерина II прожили вместе долгие годы и умерли в один день.

Происхождение камерного портрета Петра III кисти Рокотова Ф.С., находящегося в настоящее время в Северо-Осетинском художественном музее им. М.С Туганова, выяснить не удалось.