Парень, слышавший музыку в собственной голове, не стал гениальным композитором. Он пролечился в психушке, а после устроился работать продавцом в продуктовом магазине по соседству. Девушка, в семнадцать мечтавшая об абсолютной чистой любви, в восемнадцать кромсала лезвием вены, лежа в ванной. Была спасена мамой.
Двадцать первый век — век широких возможностей и глубоких разочарований, умопомрачительных перспектив и крохотных достижений.
Смотрите, я сплю по четыре часа в сутки, как некогда великий лидер. Нет, смотрите на меня: я вегетарианец, как гениальный художник когда-то давно. Нет, нет, на меня смотрите: я затворник, как великий мыслитель сто лет назад. Или вот на меня гляньте: я бухаю как гениальный поэт двести лет назад. Упоенные почтигениальностью для ленивых. Молятся на былое величие угасших светил, в надежде причаститься к ореолу бессмертной славы.
Падающие с неба захолустные макаки и столичные шимпанзе, с претензиями на гениальность, требующие всего сразу и немедленно. Требуют яду. Где-то им сказали, что он невероятно вкусный. На страницах истории они видели, как извивался безумец, принявший несколько капель такого, им понравился его предсмертный танец.
Опускают только отторжение, неприятие, плевки в сторону безумца, насмешки. Презрение, ненависть, вытирание ног, обесценивание трудов, непонимание. Тотальное и бездонное одиночество отравленного, тяжесть навалившегося мира, перманентную бедность и упорный труд. Талант в тягость, гениальность - клеймо.
Девушка выбралась из экзистенциальной ямы. Выучилась, получила синий диплом и обесцвечено-выморочное ничто. Парень стал часто менять работы и варьировать суточную дозу алкоголя, он лишил себя даже презренного ничто.
Гении никому не нужны, гениальность не нужна даже самому гению. Гениальность рушит старый порядок, сыплются шишки, нарастает злость. Есть место суррогатной гениальности, для настоящей места не осталось. Дорого, непредсказуемо, опасно.
Тут нет места преемникам. Пляши, кривляйся и забавляй тех, кто завтра умрет, чтобы заслужить их благосклонность. Нынешний удел—развлекать завтрашних мертвецов. Будь сегодня мальчиком на побегушках, шестеркой, чтобы через два десятка лет также бегали перед тобой. Но пресмыкание—не талант, даже близко.
Гений через витрину смотрит на улицу, сидя за кассой, даёт сдачу. Музыки больше нет в голове, только из колонок меж стеллажами, для покупателей. Гений заправляет машины на заправке, берет чаевые. Вместо музыки —шум моторов и шин.
«Гений»—попытка общества сохранить лицо и своеобразное извинение перед тем, кого оно всю жизнь пинало, пока не запинало в угол и прикончило. Извинения за слепоту и тупость посредством вручения орденов и наград, посмертно.
Проползающие мимо в засуху дождевые червяки, стремительно догоняющие успех. А успех в очередной раз изменил маршрут. Тридцатилетний мужик - идол для семнадцатилеток. Я умный, я популярный, я на машине, я сильный, я трахаюсь, я употребляю, я пью. Буквально вчерашние подростки в восторге, для них это пока что недостижимо. А тридцатилетний совсем не такой каким кажется. На фоне сверстников, он застрял в своем развитии десять лет назад. Для него тридцатилетняя обыденность—достижение.
Черви не думают, они ползут по раскаленному асфальту, погоняемые заводилами, заинтересованными в собственной прибыли. «Кто понял жизнь, тот водку запивает пивом. Кто понял жизнь, тот воспитывает детей под тропикамидом, колет героин рано утром. Люди ходят на бокс, чтобы умелыми, отточенными движениями дарить цветы одиноким прохожим в подземных переходах. Люди ходят на борьбу, чтобы носить на могучих руках обездоленных и нищих, чтоб сквозь поток машин, переносить бабушек через дорогу». Ползи, червяк, ползи, не слушай меня, не трать время зря. Я дурак, я идиот, я просветленность бросил как фрисби, её поймал зубами сосед.
Яблоки падают вверх, почти поэты расшибаются об асфальт. За ними устремляется остальная часть почти творческого цеха. Они не выносят одного вида гениальности, находится на границе посредственности им: слишком тяжко, слишком душераздирающе, слишком ядовито.
Кийосаки, Брэнсон, Гейдж, Трейси—потирают руки, считают прибыль. Эта штука работает, червяки платят. Тиньков бесится, ему мало популярности, ведет себя как подросток в интернете, «я разбогател, но все так же никому не нужен, хочу как вон те четверо». Довгань толстеет, сквозь пот, снимая очередное мотивационное видео. Гандапас рассказывает новой партии червяков о почти успехе. «Мы знаем, мы достигли, мы расскажем как надо, вы главное платите, а мы знаем». Неудачно открытая пиццерия, удачно сданные в аренду несколько домов и прочие почти успехи. Они расскажут, где деньги, но не расскажут, где сами их нашли.
Тогда как постсоветский успех — пообещать тысячам построить квартиры, собрать деньги и исчезнуть; умело распилить бюджетные деньги, занять чиновничье место повыше и компетентно собирать взятки, платить, кому надо, делиться с коллегами и строить дачи за городом, переписать имущество на родственников.
У гения перерыв на обед, он строит какому-то толстосуму-чиновнику трехэтажную дачу. Все еще нет музыки, вместо неё перфораторные партии и шпаклевочные арии. Ровное тихое штукатурное эхо. Непричесанные дни. Музыки нет, почти нет.