Милая, ну что тебе сказать?
Ты изрядна пьяна, но всё так же дьявольски прилична.
А вокруг как обычно:
весна и пряный запах горелых трав.
Демисезонное оледенение ушло вникуда,
оставив пыль от колёс в глаза,
и птиц, кричащих в тишине за домами.
Я помню.
Помню и до сих пор твои руки рисую.
Видишь, как сильны мои мысли?
Ведь ты соткана из солнечного света, волшебной пыли и райских цветов.
Напиши мне на прощанье пару слов, чтобы я не забыл,
как выпускаешь дымовые кольцо в пространство, окутывая себя облаком горького дыма, напоминающего кофе со сливками.
Чтобы я не забыл, как грудь выпираешь вперёд, спеть в надежде пытаясь, но всегда забывая о том, что рождена безголосой.
Безголосой синицей, а не звонким соловьём, но, милая, послушай, разве счастье в нём?
Чувства синиц необычайно возвышенны, я всегда ведь твердил, что красота в простоте.
Тебе совсем не долго с крыш до Луны,
твой февраль сочно цветёт в нежной груди,
если хочешь, то сравни его с миндалём, что у Набокова на перекрёстке.
Без выпадов и перепадов,
все прошлые чувства для тебя лишь горсть чернильных листов.
И, тех, кто в сердце жил, но принимал как должное твою любовь,
перемолола в жуткой мельнице своей - в ничто.
Без жалости.
Без сожаления.
И обнимая с улыбкой фонарный столб,
весенний ветер трепетно целует в шею,
развевая снежные волосы,
пахнущие грушей и ландышами,
отстраняешь их от лица.
Милая, я тронут твоей прекрасной душой.
Для тебя аmor vincit omnia.
Ты счастье искала среди путаницы струн,
чтобы в самый лютый мороз тебе сердце согрели.
Верь, что кто-нибудь обязательно найдёт свою вселенную в твоих объятьях.