Эдвард Вашгерд (Э2рd)
ЧАЙНАЯ ЦЕРЕМОНИЯ
Правдивая, никогда в такое не поверишь, история
геолога Миши Крисятецкого, царствие ему небесное.
На Востоке придумано великое множество чайных церемоний. Все они с претензией на утончённость, изысканность и восточный колорит. Чай там уважают. С чаем знакомятся, промывают, ополаскивают заварник… Ритуалы соблюдают неукоснительно, каждый свои. Ревнуют свой способ и привычку к соседям по Азии. Правильно заваривают, дают настояться чаю, и, только потом, пьют. Наслаждаются чаем и чайной философией.
Заваривать по ритуалу спорному «реснички доброго дракона» не наш стиль… Мы, русские, пьём чай с сахаром, да покрепче! Единственные, пожалуй, в целом мире. Такого варварства на востоке не знали. Это мы дали чаю классификацию по степени крепости настоя: Байкал – Моча – Вторяк - Студенческий – Нормальный; Хороший; Хозяйский – Купеческий – Чифиръ. С разными вариациями, разумеется. Мы и зелёный чай сумеем заварить до цвета чёрного. Чёрного чаю, мы на Руси, не знаем в принципе! Наш «чёрный байховый» по сути, - красный чай, как наша красная Родина. Да его и не должно быть «чёрного», как не должно быть чёрного хлеба. Чёрной может быть злоба, зависть, неблагодарнось… да мало ли. А чай должен быть горячим, крепким и сладким, как поцелуй любимой. К столу не желаете? Чайку?! Милости прошу:
На дальней буровой, с надеждой и тоской, бригада выполняла каротаж. Зарплата поплыла ж, такой вот антураж. И не дойдёшь туда, где можно без труда достать себе и женщин и вина… Тундра, она и в Африке тундра. Гоняли, конечно, за водкой за семьдесят километров на вездеходе, или на тракторе, в соседний посёлок, или с вертаком, кое-что подбрасывали, с вахтой, или с оказией, но такие «заплывы в ширину» при ихнем буровом мастере, случались редко. А с женщинами было вообще никак, хоть бурым волком вой, или караул кричи. На весь участок была одна страшная повариха, жена хохла жаднючего, Богдашки-нехристя, помбура мазутного. Эта парочка восхищала всех своей прижимистостью ветхозаветной. На домик в хохляндии они зарабатывали. В праздничных условиях Гала из бабы-яги превращалась в полнейшую красавицу по мере пропивания бригадной зарплаты. Соотношение полов на участке было один к тринадцати. Бригада плюс каротажники. Вахты, по случаю начавшихся трудностей в геологии, были по два месяца. С ума можно было бы сойти, кабы не работа, не водка, да не чай.
Чайная церемония не имела, как у англичан, точного расписания. Время чая зависело от самых разнообразных причин: настроения, спорости работы, погоды… Столовая была обустроена в большом балке на тракторных санях и переезжала за участком, как привязанная. В столовой всё было устроено по-спартански: было поварское отделение, с амбразурой, выходящей к центру длинного досчатого стола, обитого выцветшей, уже порезанной, во многих мессах, клеёнкой, когда-то покрытой ковром ярких, нарисованных цветов, следы которых можно было ещё обнаружить на свисающих с торца столешницы краях. По бортам стола были намертво прибиты к полу две чёрные от времени и мазуты деревянные лавки, отполированные мужскими задами за много лет до блеска чёрного дерева. У входа, в тамбуре, была устроена промазученная вешалка для верхней одежды. В общем, было чисто и тепло, а чего ещё буровой бригаде нужно? К чаю всегда командовал буровой мастер, или бурильщик, Поликарпыч. Мужик он был пожилой, серьёзный: ни пикнуть, ни пукнуть, при нём не смей, зашибёт. У него не забалуешь. При нём за чаем было всё пристойно и культурно, разговоры вели всё больше о работе и погоде, либеральных разговоров, а тем более каких непристойных – ни, боже мой! Но, всему своё время. Проводили на заслуженный отдых Поликарпыча, и, началось…
На место бурилы, угодил в руководители, не по способностям, Богдашка – какашка. Кому-то подлизнул, собака, по исстари заведённой западенской привычке: накрыл поляну, рассыпался в комплиментах и откровенной лести, может и ещё что. Жена его, Гала, ему вовсю помогала, подворачивала. Назначили. Бригада загрустила. Бестолочи и никчёмной работы стало больше, а зарплаты меньше. Богдан Кузьмич выслуживался на всю катушку. Воспитала его бабушка – Кузькина мать. Мать, его, перемать. Чай стали пить прямо на буровой, в железе и мазуте. Каротажники, манерно, пили чай в столовой, а бурилы в мазуте солидольном. Кузьмичёк выслуживался, выдавал «на гора» наивысшую производительность труда, на ура. Но метраж буровой неуклонно снижался, под чутким руководством, вместе с зарплатой. В кассе этого трудно не заметить.
В буровой на всех имелась только одна, алюминиевая, чайная ложечка… Бурила, хохол, не стеснялся забывать её в своёй безразмерной кружке и швыркал, подолгу, свой чай не вынимая общей ложки. Это начало раздражать. Помбур Мишка решил вопрос с общественной ложечкой просто: пробил гвоздём дырочку, привязал к инструменту резинку от маски респиратора «лепестка» и повесил всю конструкцию над столом, аккурат посередине: насыпал сахару в чай, размешал с грохотом, по-русски, выпустил из рук, - хлоп, и она над столом болтается, извивается, - лови, кому надо! Удобно.
Новая напасть пришла, откуда и ждали. От Богдана с майдана. Стал он, не вдруг, конечно, ложечку общую облизывать. Размешает сахар в кружке, оближет инвентарь, и отпустит под потолок. Заметили, естественно, эту вредоносную и общественно-опасную привычку его, по причине всеобъемлющей любви коллектива к новому, мало чего соображающему начальству. Раз ему заметили, два сказали – не помогает, только хохла раздражает. Мишаня и на этот раз оттопырился изобретением. На выпуклой стороне весла, ножом нанёс он три царапины с острыми, рваными краями. Облизал Кузькин сын снасть, язык порезал до крови. Раза с десятого, как отшептали его.
Прилетел Мишка на вахту и , с хитрым видом выложил на чайный стол колотый сахар. Целую миску. Один кусок был, раза в два больше остальных. В расчёте на хохляцкую природную жадность. Попался Богданчик, на большой кусманчик, как фраер распоследний. От души куснул и завыл, как сука течная. Мишаня был в конторе экспедиции, и присмотрел там кучу мраморной крошки, для заливки мозаичных полов, ничем от сахара неотличимой. План созрел мгновенно, от доброты его душевной. Хохол сломал зуб и заимел его, гнилого, на Мишаню. Кто не знает такой природной, народной их злопамятности? Мишаня ушёл из бригады и, не только не потерял, а наоборот, выиграл. В зарплате. Бригада потянулась за ним.
На домик в хохляндии надо было срочно «зарабатывать» и Хохол отмочил новую корку, из песни слов не выкинешь, простите великодушно: На пьянке новой бригады, по случаю аварии, стал он подкладывать свою Галочку под буровиков за деньги, а позже и за водку, которую втридорога затем загонял мужикам подыхающим с похма. Вот такая хохма.
12 марта 2016г. город Норильск. Ясный полдень.
Ю-В. Солнечно. Тихо. Газок. Минус 20 градусов.