ЛЮСЯ

                - 1 -
Люся брела, поглощенная своими невеселыми мыслями, никого и ничего не замечая. Ее даже не остановил легкий толчок в бок и громкий скрежет тормозов. И лишь сердитый окрик: - «Идиотка! Чего под колеса полезла! Я же мог тебя задавить!» – вернул Люсю к действительности.
Она совсем не испугалась грозившей ей всего несколько мгновений назад опасности, а даже пожалела, что этого не произошло… О чем поведала разъяренному водителю:
- А жаль…
- Чего жаль? – опешил он. – Ты что, сумасшедшая? Сама полезла под колеса?!
Под требовательные сигналы стоявших позади автомобилей, он, ухватив Люсю за руку, втащил в машину и тотчас рванул с места.
- Куда тебя отвезти?
Люся, все еще не отошедшая от хаоса, царившего в голове, не разобрав вопроса, молчала.
- Ты что, онемела? Я спрашиваю, куда отвезти? Где живешь?
- В общежитии.
- В каком общежитии? Их в Москве много.
- В общежитии МГУ.
- Так ты студентка?
Люся подняла на любопытствующего водителя глаза. Это был, как ей показалось, мужчина средних лет, по выражению лица, явно не пришедший в себя от стресса.
- Нет, я не студентка. Меня не приняли… - пролепетала Люся в ответ.
- Значит, абитуриентка. Завалила экзамены и решила, дура, что это - вселенская трагедия, жить не имеет смысла. Ну, рассказывай все по порядку! Хотя, постой… – он вынул телефон: – Знаю, что опаздываю. Извинитесь за меня и перенесите заседание на завтра. Да, в то же время. Конечно, буду, когда точно – не знаю. Как освобожусь. Все, пока! – Теперь он снова обратился к Люсе: – Итак, я весь внимание.
Люся молчала. Неужели первому встречному надо раскрывать душу? Какое ему дело до нее с ее проблемами?
Но сидящий рядом, как поняла Люся, большой начальник, по-видимому, не привык, чтобы его не слушались. Он опять настойчиво произнес:
- Ну, я жду! Ты откуда и как тебя звать?
- Я – из Кинеля.
- Откуда?
- Из Кинеля.
- А что это за Тмутаракань такая? Впервые слышу. Деревня, что ли?
- Что вы! – обиделась она. – Нет, Кинель – это город, в сорока километрах от Самары.
- Так, если рядом с Самарой твой Кинель… тьфу, какое кислое название (тут Люся захотела возразить, сказав, что кислое название у города Кизил, но промолчала), какая нелегкая понесла тебя в Москву, да еще в МГУ? Что, в Самаре мало достойных вузов?
- Мама захотела, чтобы я осуществила ее мечту и училась в Москве.
Люсе вспомнилось, как мама частенько говорила:
- Вот окончишь университет, вернешься в Кинель, в нашу школу, а там, гладишь, станешь завучем или директором.
Эти слова вызывали искренний смех у Люси:
- Мам, не смеши! О чем размечталась! Так меня и ждали!
- Учись хорошо – и возьмут!
- Куда возьмут? Ведь все места заняты.
- Ну, пока окончишь университет, старые учителя уйдут на пенсию, а тебя, да со столичным дипломом, возьмут с руками! Если там, в столице не выхватят. Главное – учись! На пороге третье тысячелетие – безграмотные никому не нужны.
…- Так как же тебя зовут? - прервал ее воспоминания, продолжающий допрос незнакомец.
- Людмила я.
- Хорошее имя. Говорящее! - Люся удивленно подняла на него глаза. – Вслушайся: «людям мила». Да… Так, значит, Милочка, мы завалили экзамен. И на какой же факультет?
- На филологический. Русский язык и литература. Но я не завалила, а недобрала полбалла.
- Ну, так что за беда? Если хорошие оценки да приличный аттестат, еще, по-моему, не поздно попытать счастья в других вузах, например, в педагогических. Ты туда не подавала документы?
- Нет, кроме МГУ никуда не подавала. Поздно приехала: назавтра уже начались экзамены.
- А почему замешкалась?
Незнакомец явно желал помочь. Его ободряющие слова зарождали надежду, что, быть может, не все потеряно и вправду удастся поступить в московский вуз.
Собеседник представился, назвавшись Анатолием.
- А по отчеству как?
- А отчество ни к чему!
- Ну, я не могу вас так… Вы ведь… - Люся чуть не сболтнула «старый», но он ее опередил.
- Старый дядечка, не так ли? Но я сбрею свою бородку и сразу стану добрым молодцем! Ведь мне всего-то ничего… Ну, да, в общем, не обо мне речь. Рассказывай дальше. Почему поздно приехала в Москву и почему одна? Ты наверно еще несовершеннолетняя? Не пойму, как можно было отпускать такое малое дитя, одну, в вертеп по имени Москва! Подумал ли об этом твой отец?
- А у меня нет отца.
- Ой, прости. Наверно, причинил боль…
- Ничего, я привыкла. У меня только мама. Она работает и не смогла со мной поехать… - а подумалось: «и не на что было…». - А отца у меня никогда и не было.
Люся замолчала, недовольная собой. - «Ну, чего это я разоткровенничалась?!» Еще не хватало ему донести, как когда-то, когда ей было лет восемь, она спросила маму:
- А кем был мой папа?
В ответ мама, занятая проверкой ученических работ, бросила:
- Проходимцем!
- Он работает в шахте? – продолжала допытываться девочка.
- Что? В какой шахте? – мама подняла голову от тетрадей.
- Ну, проходимцы, я слышала, работают в шахте.
Мама горько усмехнулась.
- Глупышка моя! В шахте работают добрые и порядочные люди: проходчики, забойщики.
- А кто они такие и где работают проходимцы? – не унималась дочь.
- Где эти прохвосты сейчас, я понятия не имею! – мама, увидев, что дочь готова еще задавать вопросы, поменяла тему: - Ты уроки сделала? – и, получив утвердительный ответ: – Что ж, если сделала, возьми книгу и почитай!
Люся, видя, как неприятен маме этот разговор, поняла, что больной темы не стоит касаться. А узнав у своей учительницы, что такое «прохиндей» и «прохвост», убедилась в правильности своего решения. На слово «отец» было наложено табу.
Люсины воспоминания прервал вопрос:
- А чем занимается твоя мама?
- Она учительница, работает в школе.
- И какой предмет преподает?
- Ведет начальные классы.
- Понятно, педагог значит. Учит чужих детей, а свою дочь плохо воспитала…
Люся, услышав такое умозаключение, вся взвилась и так резко повернулась к вопрошающему, что даже задела его локтем и зло уставилась на него. Люсю возмутило не то, что, по его мнению, она плохо воспитана, а то, что чужой человек посмел так высказаться об ее маме.
- Как вы смеете о маме?!
Он не дал ей договорить.
- Да, Мила, она плохо воспитала дочь, если вырастила эгоистку, думающую только о себе.
- Откуда вы это взяли?!
- А ты подумала о маме, когда лезла под машину? Каково ей будет, если с тобой случится беда?
- Но я не лезла под машину…
- Это я лез!.. До сих пор руки дрожат! Как вспомню, что едва не задавил ребенка…
- Я не ребенок, и уже говорила: просто задумалась… - и тут она, разозлившись, выпалила: - Вам легко рассуждать! А на моем месте вы бы уж точно легли на рельсы!
- А ну, выкладывай все по порядку! С чего бы я улегся на рельсы? И отчего ты предпочла именно мою машину!
- Вы опять за свое… Я ведь…
- Ну, я пошутил. Хотя вижу – тебе явно не до шуток… Так в чем же дело? Ну, не приняли в один вуз, поступишь в другой. Сейчас подъедем к твоему общежитию, возьмешь документы, надеюсь, они в порядке, и попытаем счастья в других институтах. А пока, выкладывай все без утайки. Это все, или еще что-то есть?
Эх, разве передашь незнакомому человеку… Но вдруг, почувствовав какое-то доверие, Люся рассказала, как они с мамой два года собирали деньги на поездку в Москву, как мама, забыв, что такое отпуск, трудилась летом на детской школьной площадке, а она, кроме обработки собственного огорода, на каникулах подменяла почтальона…
Зная, что у них денег собрано в обрез, Люся решила на выпускной вечер не ходить. Но, как-то, мама сказала, что уже мало времени остается до выпуска, и - «…давай, доченька, подумай, что оденешь на вечер?»
Люся стала уверять маму:
- Я на выпускной не пойду, ведь на следующий день уезжать, и надо будет собираться. А, кроме того, и не в чем пойти…    
- Как так, не в чем?
- Ну, не школьную же форму надеть?
- А что, было бы оригинально, в последний раз ее одеть на прощальный бал… Хотя нет, в ней тебе будет жарко.
- Конечно, будет жарко – от смеха… Все нарядные, в бальных платьях, а я – в форме, которая до чертиков надоела!
- Ну, давай подберем что-нибудь другое…
- Если тебе так хочется, чтобы я пошла, одену джинсы с футболкой.
- Ну, уж нет! Долго, видно, думала,  - джинсы!..
Осмотрев скудный гардероб дочери, мама согласилась, что все не подходит. На этом вопрос, как будто был исчерпан. Однако, на следующий день, взяв отложенные на отъезд деньги, мама сказала Люсе:
- Пойдем-ка, дочь, купим тебе достойное платье.
И хотя Люся упорно твердила, что у нее нет никакого желания идти на вечер, мама настояла на своем. Увы, в магазинах ничего подходящего они не нашли. Но, вскоре, мама принесла очень красивый бледно-салатовый шелк, и тут же села за швейную машинку. Платье вышло очень удачным. Но стало ясно: к нему нужны светлые туфли… Пришлось купить белые босоножки.
Оглядев нарядную Люсю, мама с облегчением сказала:
- Слава Богу, теперь не хуже, чем у людей!
Когда подсчитали оставшиеся деньги, не хватало на билет на обратный путь. Ведь после окончания вступительных экзаменов до первого сентября оставалась еще уйма времени. К тому же, Люся отправлялась в Москву налегке.
Рассказывая все это, Люся не заметила, как машина остановилась у общежития.
- Ну, беги за документами! – скомандовал Анатолий. – Одна нога там, а другая тут!
Скоро они были в приемной комиссии педагогического университета. Неожиданно оказалось, что повторно сдавать экзамены не придется: полученные в МГУ баллы плюс великолепный аттестат вполне достаточны для зачисления. Но приказа придется подождать.
- Ну, дело улажено! Надо это отметить! – заявил Анатолий. – Не знаю, как ты, а я голоден, как зверь.
Люся молчала, к его удивлению ничем не выражая восторга от благополучного поступления в институт. Видно было, что еще что-то угнетает эту девчонку.
- Ну, я пошла! Спасибо!
- На здоровье! – автоматически бросил он, открывая дверцу машины. – Садись, поедем кутить!
- Я же сказала. Никуда я не поеду!
- А куда собралась?
- В общежитие.
- Хорошо. Давай подброшу до твоей общаги. А то опять, неровен час, угодишь под машину.
- Вы опять за старое…
- Ах, да! Больше не буду.
Она села в машину, понимая, что другого выхода все равно нет. Оставшихся у нее на жизнь несколько жалких бумажек только и хватит на метро или другой транспорт… А идти пешком, чуть ли с другого конца города, не зная дороги – нереально.
Машина тронулась с места. Ехали молча, каждый занятый своими мыслями. Впереди замаячила пробка. В душе Анатолия зрела досада. Весь день пошел наперекосяк. Пришлось отложить заседание, а теперь явно висит на волоске и предстоящая к концу дня нужная деловая встреча… И все из-за этой, свалившейся на его голову, девчонки… И чего он возится с нею? Какое ему дело до нее с ее проблемами?  Тут вспомнился рассказ спутницы о денежных трудностях, сложившихся перед поездкой. Неужели это хитрый ход, желание разжалобить для добычи денег?..
Вспомнилось частое предупреждение матери: «Сынок, берегись лимиты!» (так она называла всех едущих в Москву за счастьем, а ныне окрещенных «понаехали»...) С тех пор, как Анатолий стал достаточно обеспечен, мать, несмотря на мечту о женитьбе сына и жажду внуков, неустанно твердила: «Будь бдителен, сынок! Эти все крали, что вертятся вокруг тебя, чует мое сердце, - охотницы за кошельком…»
«Высадить ее, и пусть сама улаживает свои дела…»

                - 2 -

Анатолий, быть может, впервые взглянул на девушку, которая все еще понурившись сидела рядом. Ничего особенного… Хотя… Она совсем не походила на сонм дефилирующих по московским улицам разукрашенных, с распущенными волосами, провинциальных охотниц за богатенькими мужичками. Да и ни на самоуверенных московских девиц, кичащихся собой и стремящихся продемонстрировать свою независимость, однако подспудно одержимых той же целью – заарканить выгодного кандидата в мужья. Закоренелый холостяк, Анатолий в каждой видел посягательницу на свою свободу.
Но предмет его неудовольствия, эта пичуга, значительно отличалась от всех знакомых ему представительниц женского пола. Эта ли, пепельного цвета коса, покоящаяся на груди, или по-детски упрямо поджатые губы на совершенно лишенном косметики лице… А быть может, и что скорее всего, эти действительно красивые карие, обрамленные пушистыми ресницами глаза, переполненные такой безысходной печалью, что у него защемило в груди… Что-то по-детски чистое и незащищенное было во всем облике этой девушки, и такая искренность и неподдельная открытость была в ее рассказе, что какое-то теплое, доселе неизведанное, даже скорее отцовское, чем обычное мужское, чувство овладело Анатолием. Захотелось защитить это беспомощное существо, явно попавшее в неведомую беду и сделать все, чтобы исчезла печаль с ее лица, и чтобы на нем засияла улыбка.
Он испугался таких мыслей и даже рассердился на себя – ну что за тяга к подростку! «Видимо – стареем…» - пронеслось в голове. Встряхнувшись, он обратился к Люсе.
- Ну, что ты, милая, нос повесила?!  - она не откликнулась, молча уставившись в одну точку. – Слышишь меня? Улыбнись! А то тошно сидеть рядом с человеком, полным тоски. Самому заплакать хочется…
- Тогда я пойду! – она взялась за ручку дверцы. – По заказу улыбаться не умею.
- Сиди! – чуть ли не крикнул он, испугавшись, что девушка, выйдя из его машины, устремится под другую. – Ты что, шуток не понимаешь? Извини, ежели неуклюже получилось… Я все же не пойму: неужели то, что стала студенткой тебя не радует? 
В эту минуту впереди стоящие машины тронулись, и Анатолий переключил внимание на дорогу, стремясь протиснуться в образовавшуюся брешь. А Люся опять ушла в свои невеселые мысли…
Вскоре машина остановилась у ресторана и этот странный, по мнению Люси, человек, обратился к ней, как показалось, с нескрываемой насмешкой:
- Прошу, миледи, сделать одолжение! Пройдемте…
Она не дала ему закончить.
- Я же сказала!..
- Ну да, я в курсе… Не голодна. Но я-то умираю от желания хотя бы чем-нибудь ублажить свое чрево. Слушай, давай я буду утолять голод, а ты – смотреть и слюнки глотать.
- Мне надо в общежитие. - упрямо повторила она, глядя куда-то вбок.
Разговор о еде остро напомнил Люсе об испытываемом голоде – ведь она со вчерашнего дня ничего не ела…
- Против общежития я ничего не имею. Поем, и доставлю тебя в целости и сохранности. Ну, пошли!
Вняв его здравым рассуждениям и обещаниям, Люся покорно вышла из машины. Однако у входа задержалась, вспомнив назидания мамы, ее содрогание при слове «ресторан». По убеждению мамы, рестораны и им подобные заведения посещают лишь «распусты» (так она характеризовала девушек «соответствующего» поведения). - «Порядочные девушки подобного себе не позволяют…»
Вынужденная обстоятельствами и настойчивым напоминанием о себе чувства голода, Люся, нарушив материнский запрет, вошла вслед за спутником в «злачное заведение»…
Высоченный и здоровенный детина в форменной одежде, по-видимому, швейцар, почтительно распахнув перед ними дверь, расплылся в подобострастной улыбке и назвал вошедшего Анатолием Николаевичем. Из этого Люся сделала вывод, что ее благодетель по-видимому завсегдатай заведения, в чем убедил ее и второй, подошедший к ним работник ресторана. Анатолий Николаевич, как со старым знакомым, поздоровался с ним рукопожатием, и не то утвердительно, не то вопросительно, спросил: «Все нормально?» Услышав положительный ответ, минуя огромный, заставленный столиками зал, Анатолий пошел по длинному коридору, увлекая Люсю за собой. Но, сделав несколько шагов, ошарашил ее вопросом:
- Тебе наверно надо в дамскую комнату? – и уловив испуганный взгляд, улыбнувшись, прибавил: - Тебя что, мама не учила, что перед едой надо мыть руки? Да и по времени, думаю, пора посетить туалет. Пойдем, покажу.
Не ожидая ответа, он проследовал далее. Люся покорно побрела за ним, сознавая, что он действительно прав.
Когда, приведя себя в порядок она вышла, то в первое мгновенье испугалась, увидев совершенно пустой коридор, и не понимая, куда же направиться в поисках выхода. Люся решила во что бы то ни стало бежать отсюда, боясь неведомых последствий, и хотя голод беспрерывно взывал о помощи, страх перед незнакомцем, власть которого с каждой минутой становилась все сильнее, испугал Люсю не на шутку.
Но тут появился он.
- Ну, девонька, пошли пировать!..
- Я же сказала…
- Я помню. Я же обещал – буду уплетать за обе щеки, а ты – смотреть и слюнки глотать. Особенно, когда я примусь за мороженое!
Услышав последнюю фразу, Люся не удержалась от улыбки.
- Вот-вот! Совсем другое дело! А то, когда ты хмуришься, мне тоже гадко становится.
- А вы не смотрите! Где у вас выход? Я…
- Сейчас покажу, ежели желаешь. Уходи. Я не неволю… Но благоразумнее было бы поесть, а потом я тебя доставлю куда захочешь. Раз уж я сегодня пред тобой виноват, то должен искупить вину до конца. Ведь тебе нужно перевезти вещи из одного общежития в другое, где ты будешь дожидаться приказа о зачислении. Или у тебя другие планы? - незаметно, они подошли к кабинету. - Чего молчишь? Или я не прав?
Люся, слушая Анатолия, не понимала, в чем же его вина? Неужели в том, что она сама, не разбирая дороги, чуть не попала под его машину? Или это лишь предлог, и у этого странного человека другие, зловещие цели? Наслушавшись разных страстей, она его боялась, но в то же время, отчего-то чувствовала все нараставшую к нему симпатию, и это ее еще больше страшило.
Тут появился тот же, как его окрестила Люся, «распорядитель», и она покорно села на услужливо подставленный стул за красиво сервированный стол, на котором в хрустальной вазе заманчиво лежали фрукты. Он пододвинул к Люсе какую-то кожаную папочку, предлагая выбрать блюдо.
Анатолий молча наблюдал за этой сценой и, видя, что бедная девушка в полном смятении, пришел ей на помощь.
- Значит так. Мне, пожалуйста, как обычно.
- А даме?
Это нелепое звание, данное ей, несмотря на настроение, насмешило Люсю, но она подавила невольно появившуюся улыбку и полная смущения еще ниже склонила голову. Эта неловкость не ускользнула от внимательного взгляда ее спутника, и он, сделав ударение на первом слове, поправил, не то распорядителя, не то официанта:
 - А девушке – наш фирменный салат и цыпленка табака. Мила, ты не против?
- Я же сказала…
- Ах, да… Хорошо. И конечно – мороженое, ассорти!
- А что из напитков? – поинтересовался метрдотель.
- Я за рулем, а девушке, быть может, в честь поступления в вуз, бокал шампанского? – как бы с вопросом и с улыбкой, не сходящей с его лица, обратился Анатолий к Люсе.
- Издеваетесь? Я не пью! – не вытерпела она, раздраженная этим, как казалось ей, ехидным вопросом и такой же усмешкой на лице.
- Ты что, обиделась? Прости, если задел. Я не хотел… Ну, открой нам пару бутылочек минеральной, а ребенку (она подняла на него глаза)… опять ошибся! – сладкую. Тархун, или что другое.
Люся отметила и «наш салат», и что с этим на «ты». Значит, Анатолий здесь работает. Хотя, видя, с каким почтением и даже подобострастием встретил его швейцар, пришла к выводу, что он скорее начальник, или хозяин этого заведения.
Запахи от принесенной пищи дурманили и так подействовали на Люсю, что у нее, как ей показалось, оглушительно забурчало в животе. Случившееся повергло ее в ужас. Люся испугалась, что могут подумать «эти», услышав такой невероятный звук. И она с опаской оглядела присутствующих. Но те, как видно, ничего не расслышали из-за звона расставляемых блюд. Или сделали вид, пощадив ее.
Аппетитный вид всего стоящего рядом и то, с каким наслаждением сосед по столу, лихо орудуя ножом и вилкой, расправлялся с отбивной, наполнили рот Люси слюной и заставили приняться за еду. В мгновение ока она почти проглотила салат, даже не разобрав из чего тот приготовлен, и сразу же ощутила сильные колики в животе, которые заставили ее отодвинуть прибор с недоеденной едой.
- Что? Что-то не так? – видя перемену в лице Люси, участливо спросил, молча исподтишка наблюдавший за ней Анатолий.
- Нет, все так. – ответила она, невольно улыбнувшись от радости, что боль отлегла.
Анатолий же принял улыбку на свой адрес, и облегченно вздохнув, продолжил:
- А я испугался, что тебе не понравился салат, раз ты его не доела.
Это замечание вызвало у Люси раздражение. Ну чего это он ей в рот смотрит! И она в сердцах бросила:
- Нечего пугаться и следить! – но тут же осеклась, испугавшись своего хамства…
- Дерзишь… Я, кажется, не заслужил…
- Ой, простите! – вырвалось у Люси искреннее раскаяние. – Я не хотела вас обидеть. Просто…
- Ну, успокойся... – видя ее замешательство прервал Анатолий. – Ты не заметила, что мы то и дело извиняемся друг перед другом? Это весьма забавно.
Люся с облегчением улыбнулась в ответ.
- Теперь другое дело! А тебе идет улыбка, совсем другое лицо… О, мы совсем забыли про цыпленка! А он, бедняга, наверно, совершенно остыл. – Анатолий снял крышку и пододвинул тарелку. - А ну, живо за еду!
- Спасибо, но я наелась.
- Так быстро… Ты же почти…
- Я же сказала…
- Ну да, конечно. Я забыл – мы категоричны! Но все же, учти, что не я, а цыпленок взывает о помощи…
Люся еле выжала из себя вежливую улыбку, видя, как он изо всех сил старается ей угодить. Очень хотелось отведать это неведомое и наверно вкусное яство. Но боязнь испытать опять колики в животе, заставила ее отказаться.
- Честное слово – не могу! И мне пора…
Он как будто пропустил это замечание.
- А пока принесут мороженное, давай, рассказывай, что еще тебя гложет.
- Ничего…
- Но я же вижу! Не слепой. Значит, мы остановились на выпускном вечере… - Люся молчала. – Мила, выкладывай все начистоту, а то рассержусь. А я страшен в гневе! – продолжал допытываться, становившийся все привлекательнее, этот непонятный человек.

                - 3 -

И она, снова повинуясь какому-то порыву и доверию, поведала свою горькую «эпопею». Как в результате необдуманных трат на наряды им пришлось (как выразилась мама «мы не кто-нибудь, а интеллигенция, и нам нужно все подешевле») купить плацкарт на пассажирский поезд, не подумав, что он идет на много часов дольше скорого, и что прибывает в Москву глубокой ночью. В результате, не выспавшаяся Люся, замученная долгой ездой и бесконечным ожиданием на вокзале начала работы метро, прибыла к Университету в семь утра и была несказанно удивлена, что еще не работает приемная комиссия… Лишь после полудня, сдав документы и отыскав общежитие, она смогла, наконец, прилечь и отдохнуть. И как только голова Люси опустилась на подушку, она тут же заснула глубоким сном и проспала до позднего вечера. А на следующий день уже начались экзамены.
Сдав первый экзамен, с проживающими совместно девчонками, Люся отправилась знакомиться с Москвой.
От Красной площади и всего окружающего просто кружилась голова.  Заключительным аккордом прогулки был «Макдональдс». А вернувшись в общежитие Люся обнаружила, что сумка, постоянно висевшая на плече, открыта, и из нее исчез кошелек со всеми деньгами… 
А ведь мама перед отъездом долго наставляла дочь, сто раз повторяя, чтобы та экономно тратилась на еду, не транжирила на сладости и, главное, следила, чтобы не пропали деньги на обратный путь, - их нужно держать отдельно в укромном месте. И деньги действительно лежали среди одежды в чемодане. Но, отправляясь на прогулку, боясь оставить их в пустой комнате общежития, Люся решила, что надежнее держать при себе и, положив тысячу в карман джинсов, остальное спрятала в кошельке, сунув его на дно сумки.
Несколько раз перебрав ее содержимое, Люся к своему ужасу убедилась, что деньги пропали бесследно… В наличии была сдача от пиршества в «Макдональдсе» и трат на проезд в метро.
Новоявленные подружки Тома и Оля охали и ахали, сочувствуя бедной Люсе, и высказывали догадки, где, по их мнению, в метро или в толчее магазина, куда ради любопытства заходили, была совершена кража.
Люсю не беспокоило то, что на все время пребывания в Москве у нее осталось немногим более пятисот рублей. А вот как о пропаже сообщить маме, итак погрязшей в долгах? Послать ли телеграмму или вызвать на переговоры по телефону - растерянная и опустошенная, Люся не представляла, что делать. Ей даже страшно было подумать, как эта весть будет воспринята мамой... Девочки предложили пока ничего не сообщать. Пусть Люся спокойно сдает экзамены, а поступив, даст телеграмму о зачислении и попросит денег на обратный путь.
Эта идея на первых порах понравилась Люсе и она, немного успокоившись, принялась за подготовку к следующему экзамену. Но по ходу размышлений о грядущем разговоре с мамой, Люся пришла к выводу, что самым лучшим выходом из создавшегося положения будет устройство на работу (она была готова на любую), лишь бы заработать на билет. Решив, что в этом вопросе может помочь комендант общежития (авось им нужна уборщица), Люся, разыскав ее, рассказала о случившемся.
Услышав о пропаже денег, комендантша, как показалось, была взволнована этим, что ободрило Люсю. Однако, разузнав, где была произведена кража, комендантша, похоже, успокоилась, что это случилось не в общежитии, и утратила к Люсе всяческий интерес. Сказала, что штат у нее весь заполнен и начала перепалку с кем-то по телефону.
Люся не солоно хлебавши отправилась восвояси, вся в раздумьях, что предпринять дальше. Тут, неожиданно, на помощь пришла сердобольная Тома, родители которой были фермерами в Подмосковье.
- Люсь, поверь, все уладится! – сказала она, утешая подружку. – Сдашь экзамены и поедешь к нам, поживешь до начала занятий. У нас дом большой, места всем хватит! - добавила она, услышав робкое возражение, мол, неудобно стеснять незнакомых людей, да к тому же, еще неизвестно, как отнесутся ее родители к незваной гостье.
- Что ты! Они у меня хорошие, очень добрые. Сама убедишься! А быть может, и одолжат деньги на билет. Вернешься – отдашь.
Ее уверенность в благополучном исходе вселила надежду и успокоила Люсю.
Конечно, оставшихся денег едва хватало преимущественно на кефир с хлебом. Но муки голода, о котором сигналил молодой организм, были несравнимы с отчаянием, которое она испытала, когда не обнаружила себя в списках зачисленных. Все было насмарку… Радостное восклицание стоявшей рядом Томы возвестило об ее успехе, и тут же подружка, радостная, стала названивать родителям, чтобы обрадовать своей победой... 
По ее совету Люся отправилась в приемную комиссию узнать - быть может ее фамилию случайно пропустили, ведь хорошие были оценки. В душе чуть теплилась надежда. Но там все чаяния рухнули и, забрав документы, Люся вернулась в общежитие.
И тут ее ожидал новый удар: в комнате, кроме ее собственных вещей, никого и ничего не было. Оля, срезавшись на одном из экзаменов, уже вернулась в свою Пензу, а Тома, по-видимому не дождавшись Люсю или совершенно забыв о ней и данном обещании, тоже покинула общежитие.
В кармане оставались несколько жалких бумажек. Ни на телеграмму, ни на разговор с мамой этих денег не хватало… А в довершение, висевшее объявление гласило, что в связи с предстоящим ремонтом просят всех в течение двух суток освободить общежитие...
…Анатолий не перебивая слушал рассказ Люси. Он на спускал с нее глаз, все более проникаясь сочувствием к этому беззащитному существу, которое хотелось привлечь к себе и, успокаивая, снять все заботы с души, чтобы исчезло это скорбное выражение лица и появилась радостная добрая улыбка, которая так ей идет…
Это новое чувство совершенно не походило на привычный, хорошо знакомый ему азарт флирта. Нет, это что-то иное… Но тут, откуда ни возьмись, пронеслось: а она действительно так чиста и непорочна? Или это иллюзия желающего обмануться воображения, а весь этот рассказ и все ее действия – хорошо разыгранная мистификация?... Нет, нет и нет!
Отбросив сомнения и все более убеждаясь в правдивости услышанного, Анатолий вдруг представил себе, что испытывает это прелестное создание, попав в поистине ужасный переплет. Одна одинешенька в чужом городе, без средств и крыши над головой, в окружении безразличных к ее беде людей…
Дослушав повествование до конца, он произнес:
- Да… положеньице… не позавидуешь! Но все это – не смертельно. Из всего можно найти выход, не бросаясь под машину.
Люся подняла на него глаза, полные печали.
- Я не бросалась, а просто задумалась и шла…
- И куда же ты направлялась?
- Не знаю… Думала, где-нибудь найду объявление о работе. Мне вахтерша посоветовала.
- А если не нашла бы, что собиралась предпринять? – допытывался Анатолий.
- Не знаю… Пойду на вокзал и буду просить проводниц, чтобы взяли меня в помощницы и довезли до Кинеля.
Тут он вспомнил о мороженом и пододвинул к Люсе.
- Ешь, а то уже тает.
- Спасибо, не хочется.
- Неправда! Девушкам мороженое всегда хочется! А денег я тебе дам. Так что – отбрось прочь печаль! А, быть может, еще что-то поешь? Ты ведь почти ничего не ела…
- Спасибо. У вас что, есть работа?   
Он рассмеялся в ответ:
- Нет, работы для тебя у меня нет. А деньги – есть!
- Нет, я так не могу! Мне нужна работа.
- Я дам тебе в долг. Приедешь - потом, со временем, вернешь. Сколько тебе нужно?
- Мне много надо. Билет в Кинель дорогой! А я в залог могу оставить вам свой чемодан.
Это предложение развеселило Анатолия.
- Это ты здорово придумала! А что я буду делать с таким «драгоценным» грузом?
Как только он произнес «драгоценным», Люся встрепенулась. Как она могла забыть о своей драгоценности – маленьких сережках, красовавшихся в ее ушах? И не ответив на вопрос, Люся, дотронувшись до уха, предложила:
- А сережки вам не нужны? Они серебряные!
- Отлично, что серебряные. Но мне они ни к чему.
- А может быть, вашей жене, или дочери…
Этот разговор его забавлял все больше.
- Нет, оными я еще, слава Богу, не обзавелся! 
Люся вновь сникла.
А он, вспомнив всю трагичность положения этой милой девушки, ощутил стыд от собственного поведения, легкого посмеивания над нею.
- Носи, Мила, сама свои сережки. Они тебе идут. А мне не надо никакого залога, успокойся. Доедай мороженое и поедем.
- Куда? – испуганно спросила Люся.
- Как куда? В общежитие. Ведь твои вещи надо перевезти.
Анатолий опять взглянул на часы, и досада отразилась на его лице: явно срывалась нужная встреча.
Люся, заметив это, вскочила, так и не доев вкуснейшее мороженое.
- Ты чего? А ну, садись и приканчивай! – приказал Анатолий, и опять на его лице засияла уже знакомая обаятельная улыбка.
Подтаявшее мороженое так манило к себе, что уговаривать Люсю не пришлось, и она снова взялась за него.
Сознание ли того, что все обойдется, или вкус лакомства так успокоительно подействовал на нее, но, увлекшись, Люся не заметила, как вышел ее благодетель, и обнаружила это лишь когда доела мороженое. Она удивленно уставилась на стоящий напротив пустой стул и с беспокойством обвела взглядом кабинет. Люся не успела испугаться, как дверь отворилась и появился Анатолий, держащий в руках какой-то большой пакет.
- Справилась? Молодец! – и, не дожидаясь ответа, добавил: - Ну, поехали!
Как только сели в машину, он включил приемник, и раздавшийся голос Высоцкого вызвал на лице Люси радостную улыбку.
- Нравится?
- Это мой любимый бард.
- А кого ты еще любишь?
- Старую Пугачеву.
- Ты что, милая, Пугачева не может быть старой! Ты ее с кем-то путаешь.
- Вы меня неправильно поняли. – Люся от волнения порозовела. – Я имею ввиду песни, которые она еще давно исполняла. У нас дома есть пластинки, мама собирала.
Они опять попали в пробку. Анатолий внимательно присматривался к своей собеседнице, она все больше вызывала в нем интерес и любопытство.
- А какая книга лежит у тебя на столе?
- На каком?
Они оба рассмеялись.
- Ну, я имел ввиду, что ты сейчас читаешь? И вообще, любишь ли ты это занятие?
- Читать люблю. Но сейчас у меня на коленях лежат одни учебники.
- Почему на коленях?
- Потому, что я так люблю заниматься.
Когда у общежития университета, Анатолий взял у Люси чемодан, чтобы положить в багажник, его брови поползли вверх.
- У тебя там что, булыжники?
- Нет… - улыбка опять осветила ее лицо. – Там мои учебники.
- Теперь понятно, почему ты хотела мне в залог оставить его…
- В какой залог? – улыбка, как не бывало, упорхнула с ее лица, опять тучей озабоченности преобразив его. - А, ну да… Но…
Анатолий опять постарался все обратить в шутку:
- Мне теперь все ясно! И я бы на твоем месте тоже мечтал избавиться от такой тяжести. Шутка ли, такой неподъемный! И как же ты его тащила?..
- Он не такой уж…
Когда приехали в новое общежитие, Анатолий хотел отнести этот злополучный чемодан в ее комнату, но вахтерша остановила.
- Папаша, посторонним нельзя!
Это «папашу» развеселило, и он парировал:
 - Простите, мэм! Если я папаша, то какой же я посторонний? - он опустил чемодан. – Будьте любезны, попробуйте поднять его. Неужели я, любящий отец, могу допустить, чтобы этакую тяжесть несло мое хрупкое создание?!
- Сказала – не положено! – упорствовала вахтерша.
Эта перепалка, а особенно, так называемое его «отцовство», очень развеселили Люсю. Однако она взялась за ручку чемодана, намереваясь идти. Анатолий отстранил ее. Он вынул какое-то удостоверение и вложил в него, как показалось Люсе, крупную купюру.
- Не надо… - просительно прошептала Люся.
- Надо!
И он протянул удостоверение вахтерше. Та в мгновение ока, даже не взглянув на документ, тут же вернула его – уже без даяния, и приветливо проговорила:
- Ну, если вещи такие тяжелые, что ж, проходите. Но, ненадолго!
- Спасибо, мы вмиг! Доченька, Милочка, пошли! – легко подхватив чемодан и свой загадочный пакет, Анатолий направился к лестнице.
У двери нужной комнаты остановились.
- Спасибо, дальше я сама…
- Хорошо. Сама, так сама.
Он поставил чемодан и передал ей пакет.
- А это что?
- Ужин.
- Зачем?
- Чтобы дщерь моя любезная не умерла с голоду! Ну, до завтра!.. А… да… Продиктуй-ка твой номер мобильного.
- У меня его нет…
- Ясно… Ну, тогда, пока! И больше, прошу тебя, не выкидывай коленцев!
Люся укоризненно посмотрела на него, их взгляды встретились и оба счастливо улыбнулись.
Она быстро схватила чемодан (который на сей раз почему-то показался необыкновенно легким) и тут же упорхнула за дверь. А Анатолий, зажмурив глаза и оглаживая бородку, нежданно ощутил себя совсем юным и, словно окрыленный, направился вниз, перескакивая сразу через несколько ступеней.

                - 4 - 

Люся долго не могла уснуть, вспоминая все случившееся. Мысли крутились вокруг нового знакомого. Неужели бывают такие люди? Взрослый, и как видно состоявшийся человек целый день возился с нею. Почему? Неужели, от своей доброты? А может, оттого, что чуть не задавил ее и чуть не сел за решетку? Да, скорее всего из-за этого. А быть может, боится, что она нажалуется и хочет ее ублажить?.. Нет-нет, - ведь Анатолий не был виноват! Это она сама вышла на дорогу в неположенном месте. Хотя, может не в этом дело… а она ему… приглянулась?
От этой мысли Люсе показалось, что кровь внезапно прилила к лицу. - «Фу, что это ты, Люська, с ума что ли сходишь?! - одернула она себя. – Это он тебе все больше нравится… А что во мне может найти уже поживший, наверно богатый и, как видно, образованный москвич?.. Да придет ли он завтра? - вдруг забеспокоилась она. – Быть может, просто ему сегодня нечем было заняться, и он позабавился провинциальной простушкой… Кто он, и кто я? Или хотел от меня чего-то добиться… а потом передумал?.. Кстати, когда со мной говорил, то почему-то все время улыбался… Неужели я такая неуклюжая и смешная? Конечно, я вела себя глупо. По-дурацки все выложила. Сережки бабушкины предложила… Но улыбка у него – хорошая, и так идет ему, что сердце замирает. Господи, что это я?.. Совсем голову потеряла! Даже не поблагодарила. Может обидеться…»
Проснулась Люся рано. Соседки, а их было трое, еще спали. Взглянув на часы, она поняла, что можно еще поспать, но сон не шел. Опять в памяти возник, словно вышедший из волшебной сказки, загадочный новый знакомый.
«А вдруг он ради красного словца пообещал одолжить деньги на билет? - эта мысль словно холодным душем окатила Люсю. - Зачем я ему сдалась? Ведь и так потратил на меня вчера целый день: отменил какое-то совещание, и потом несколько раз, как будто расстроенный, смотрел на часы… Но зачем же он пообещал?.. Хотел похвастать, что богатый? Нет, конечно, не похоже. Ведь он добрый. Накормил, повел в ресторан, и наверно заплатил немалые деньги за угощение. А потом даже не забыл, и купил целый пакет снеди: булочки и какие-то крендели, очень вкусные, и колбасу и сыр… Еще и фрукты не забыл, да так много, что и девчонкам досталось…»
Соседки по комнате ушли – у них предстоял экзамен, а Люся, полная сомнений и переживаний, полдня не находила себе места. Совершенно пропал аппетит, хотя в холодильнике оставалось немало провизии, есть не хотелось. Читать тоже не могла, в голову ничего не лезло. Несколько раз спускалась вниз и стояла у входных дверей, боясь отойти, чтобы не разминуться. Да и некуда было ей идти с жалкими грошами в кармане.
Мысль, что, быть может, Анатолий забыл об обещании, непрестанно преследовала ее.
Вернувшись после напрасного дежурства у входа, обессиленная ожиданием, Люся только собралась прилечь, как кто-то, заглянув в комнату, крикнул:
- Тут какую-то Милу ждут на вахте. У вас есть такая?
Люся вскочила и опрометью бросилась к двери. Пришел!
Радостная, она сбежала с лестницы и непонятно от чего, вдруг засмущалась. Щеки, выдавая волнение, покрылись румянцем. Люсе показалось, что все, находящиеся в холле, начиная от дежурной и ребят, толпящихся вокруг, и что главное – сам Анатолий, видят ее замешательство. И от этого ощущения она, почувствовав еще большую неловкость, замедлила шаг и, глядя куда-то вбок, еле ответила на приветствие Анатолия, шагнувшего ей навстречу.
- Привет, Милочка! Заждалась?
От этого обращения она еще больше смутилась и, не отдавая себе отчета, вдруг выпалила:
- А я вас и не ждала!
Он опешил.
- Не понимаю… Хотя, если не нужен… я пошел.
Явно не ожидавший такого приема, обескураженный, Анатолий готов был уже повернуться и уйти. Люся, чувствуя, что почва уходит из-под ног, еле шевеля губами, пролепетала:
- Не уходите. Я не так выразилась… Я вас обидела, да? Просто не надеялась, что вы еще придете…
Его лицо расцвело улыбкой.
- Глупенькая! Разве я похож на лжеца? Если обещал, я обычно свои обещания выполняю… Миледи, паспорт с вами?
Люся с удивлением уставилась на него: зачем паспорт… и это «миледи»? Опять насмехается…
- Тебе что, уже не надо ехать в твой Кисель?
- В Кисель не надо, а в Кинель – необходимо! – приняв игру и воспрянув духом, поправила она Анатолия.
- Вижу, забыла, что без бумажки – мы букашки… Быстро беги за паспортом, время дорого! Нам с тобой ведь еще надо пображничать, да купить билет в твой Компот.
Люся, не выдержав, заливисто расхохоталась. Анатолий стал ей вторить. Они стояли у машины и, забыв обо всем на свете, глядя друг другу в глаза, счастливо смеялись.
Вдруг Люся резко оборвала смех, внезапно вспомнив брошенное им «бражничать». Что бы это значило? Что он имел ввиду под этим? Но переспрашивать не стала, а озабоченная, отправилась за паспортом.
Анатолий же, мурлыча любимый мотив, сел в машину и в ожидании предмета своих забот, предался размышлению: что с ним происходит? Почему из-за этой ничего не видавшей девчонки он словно потерял голову? Вчера целый день угробил на нее, полночи не спал, беспокоясь, не учудила бы еще чего-нибудь – ведь он забыл оставить ей деньги. А учитывая, что она фактически осталась без гроша, то от отчаявшейся девчонки можно ожидать всего…
Ни расточительности, ни альтруизма в отношениях со своими пассиями он за собой не замечал. А тут – готов на любые траты, лишь бы не видеть озабоченности и печали в этих глазах…
Как только Люся вернулась, Анатолий высказался в том смысле, что им надо еще успеть, как он выразился «в жральню». Люся, чуть ли не с испугом, спросила:
- Куда? А мы разве не на вокзал едем?
- А зачем нам вокзал? Билет мы сможем взять и в центре. Но сначала – надо подкрепиться. Ты ведь сегодня опять голодала?
- Почему голодала? У меня целый воз снеди был!
Это «снеди» его растрогало.
- Как ты сказала, «снеди»? Интересно! Честно говоря, в разговорной речи давно не слыхивал. Вот «жратва» или «жрачка» - знакомо. А «снеди»…
- Что тут вас удивило? Так у нас все говорят. Вот у вас тут говорят «идем, пошли», а у нас – «айда, айдате».
- Как ты сказала?
- Айдате. Что, не слышали? – и она звонко расхохоталась.
Так они, смеясь по каждому пустяку, отобедали в знакомом уже Люсе ресторане и пошли в городские кассы за билетами.
Открыв Люсин паспорт, Анатолий заметил:
- Нет, Мила, тебе твоя фамилия не подходит!
Она искренне удивилась:
- Почему?
- Ну, какая ты Говорова? Из тебя слова не вытянешь!
Она снова рассмеялась.
- Вот в этом вы не правы! Я наоборот, как говорит мама, большая болтушка и хохотушка. Даже на уроках долго не могла усидеть молча. Только и было слышно: «Говорова, прекрати болтовню!» «Опять Говорова рот не закрывает!»
- Вот бы не подумал, что за тобой числится такой грешок. Такая скромная, степенная девушка… Ты на себя наговариваешь! 
А через несколько минут лицо Люси потускнело, когда она взяла в руки билет. Казалось бы, все заботы позади, вопрос с обратной дорогой улажен, но… взглянув на цену билета, Люся пришла в ужас. Билет был в спальный вагон.
- А что, других билетов не было? – робко спросила она.
Удивленный Анатолий ничего не понимал.
- А какой другой тебе нужен? Чем этот плох?
- Возьмите свой билет обратно и сдайте. Я не могу его принять.
Анатолий оторопело взглянул на нее.
- Почему я должен сдать билет? Ты передумала ехать?
- Он очень дорогой. А у нас нет таких денег.
- А при чем тут ваши деньги?
- Но я должна буду вам их отдать. А где такие огромные взять? Нет, я не могу… Возьмите его. – и она протянула билет.
- Так ты, что, решила не ехать?
- Что вы! Мне надо уехать! Но не в таком вагоне… Если бы можно было его поменять на плацкартный…
Тут до него дошло, в какое неловкое положение он поставил ее своей излишней щедростью. Стоимость билета была, как видно, непомерной для этой семьи.
А Люся, впервые столкнувшись с подобным, была несказанно удивлена тому, с какой легкостью люди, такие как Анатолий Николаевич, выбрасывают на ветер огромные деньги за проезд с комфортом, всего на какие-то сутки-полтора. Зачем такие расходы, когда это можно осуществить и без особых удобств. Подумаешь… Невелика беда, если поедешь не в одиночку, на перине, в каких-то коврах и зеркалах (так ей представлялся комфорт спального вагона). Ведь ничего страшного, если совместно с тобой едет множество, поди полсотни людей… приехала же она в Москву в подобном и ничего, корона не слетела… А угробить такую кучу денег - она себе позволить не могла. И Люся упорно не желала брать этот, как она посчитала, навязываемый ей, билет.
- Анатолий Николаевич, поймите, я не могу, не имею права ввергать маму еще в расходы. Да и вам накладно.
- Глупенькая, я его тебе дарю! И мама тут не при чем.
- Но я не могу принять такой подарок от чужого человека!
- А я… разве чужой? - Люся недоуменно посмотрела на него. - И перестань называть меня так официально. Да и откуда тебе известно мое отчество? Я, кажется, так не представлялся… 
- А я слышала, как вас называл этот… в ресторане, распорядитель, что ли.
- А, метрдотель, ему положено. А тебе – нет. Мне приятнее было бы слышать от тебя Анатолий, или лучше – Толик.
- Вы что? Я так не смогу, чужого, взрослого мужчину…
- Какой я тебе чужой, если ты была под моей машиной?
Люся так взглянула на него, что Анатолию стало стыдно за эту двусмысленность и он мысленно одернул себя. «Циник, пошляк!»  - (любимые эпитеты, которыми награждала его мама, когда Анатолий, шутя, разрешал себе подобное. А мама еще и приговаривала: - «Боже, кого я вырастила! Страшно подумать!»)
Вообще у Анатолия с матерью были дружеские, доверительные отношения, и он на минутку представил, что та скажет, узнав о его новом увлечении… - «Нет, пока не следует ставить ее в известность, - решил он.  - Но, вот, что делать с этим злополучным билетом?»
Оценивая всю нелепость своей неудержимой щедрости и бескорыстие этого удивительного, далеко не современного создания, Анатолий уже готов был поменять билет, но, представив все бюрократические процедуры, высказал сожаление, что обмен билета займет много времени и пропадут, лежащие у него в кармане, билеты в цирк.
На что Люся высказала готовность самой этим заняться.
- Вы езжайте в цирк, а я поменяю билет. Не беспокойтесь, я справлюсь. А все лишние деньги, до единой копеечки, вам завтра отдам.
Его умилило и растрогало соломоново решение этого уморительного в своей наивности ребенка. И эта, «единая копеечка»…
Анатолий заявил – цирк это святое. Он его обожает. И они едут туда без промедления. А билет он завтра кому-нибудь поручит поменять.
К радости Анатолия, его спутница, подобно ему в детстве, впервые попавшему в цирк, визжала и хохотала от восторга, упиваясь зрелищем, царящим на арене. Анатолий больше наблюдал за нею, чем за тем, что происходило там. Люся во все глаза, с замиранием сердца следила за полетами воздушных гимнастов, и каждый раз ойкала, страшась за них, когда те совершали рискованные кульбиты. Она искренне радовалась и смеялась, глядя на проделки клоунов и музыкальных эксцентриков, умилялась дрессированным собачкам, восторгалась искусством иллюзиониста.
Возвращаясь, Люся всю дорогу щебетала, бесконечно повторяя, «а помните, как они…» Лицо ее, полное воодушевления, сияло. Анатолий, слушая девушку, упивался сознанием, что не прогадал, выбрав для сегодняшнего вечера цирк, и доставил удовольствие этому милейшему созданию, которое все больше и больше привлекало его. Казалось, что Люся совершенно забыла о своих горестях, вытесненных веселым зрелищем.
Когда подъехали к общежитию. Анатолий, проводив ее до входных дверей, сказал:
- Ну, давай, Милочка, прощаться!
Люся вдруг вся сникла и еле слышно прошептала:
- Спасибо вам за все…
Голос ее задрожал, глаза стали мокрыми. Ей почему-то показалось, что волшебная сказка, случившаяся с нею, окончилась. Анатолий уйдет, а она останется, как прежде, без всяких надежд как-то попасть домой, к маме.
Наступило неловкое молчание. Анатолий еле сдерживался от желания заключить ее в объятия и поцелуями осушить слезы, выступившие на прекрасных глазах. Это длилось одно мгновение. Влечение было так велико, что он чуть не взвыл. Но боязнь свести все к банальной интрижке, которая, как обычно, кончается пресыщением и разочарованием, принесла отрезвление. Нет, на сей раз воспользоваться неопытностью этой голубки и ее бедственным положением – подло. Он на такое не способен. И он должен, даже обязан вести себя в рамках…
- Ну, чего разволновалась? А ну, улыбнись! Итак – до завтра! Поменяем твой злополучный билет, и поедешь в свой Кисель…
Люся еле улыбнулась в ответ, все еще охваченная каким-то неведомым доселе страхом. Он был совсем другим, совсем не похожим на тот, что испытывала ранее. А учащенное сердцебиение, сбивчивое дыхание и дрожь, охватившая тело – все это было с ней впервые и пугало ее.
Люся взялась за ручку двери.
- Ну, я пошла…
- А где, миледи, ваше до свидания?
- Ну, до свидания…
Ноги почему-то ставшие словно пудовыми, еле передвинулись за порог общежития.
…Уже лежа в постели, перебирая подробности прошедших двух дней, она старалась понять, что с нею происходит. Отчего так радостно и к тому же страшно замирает сердце, когда она вспоминает взгляд и улыбку этого загадочного чародея? Но так и не найдя ответа, а скорее, боясь спугнуть напрашивающийся вывод, Люся уснула крепким сном.

                - 5 -

А утро Люся встретила привычным уже сонмом тревог и сомнений: что будет, если ее благодетель не придет? Ее охватила паника. Ведь теперь она не имеет не только денег на билет, но и паспорта… Тут же появилось сомнение: а быть может паспорт ему зачем-то понадобился? И все, что она приняла за доброту и внимание к ней, было игрой ради достижения непонятных ей целей. Эта мысль так овладела Люсей, что она не сразу поняла вопроса, обращенного к ней одной из девчонок:
- Люсь, ты чего разлеглась? Не собираешься идти?
- Куда? – рассеянно спросила, занятая своими думами, Люся.
- Забыла? Сегодня вывесят списки зачисленных в университет!
А она действительно, одурманенная всем с нею происходящим, совершенно об этом не думала.
Быстро вскочив, Люся стала приводить себя в порядок. Но скоро энтузиазм ее иссяк: денег на дорогу может не хватить, да и уйти из общежития нельзя, чтобы не разминуться с Анатолием. А он, конечно, придет и придуманные ею страхи – полная чепуха!
- Нет, я не пойду...
- Боишься? 
- Угу… А вы уж поищите в списках Говорову.
Девочки ушли, а Люся предалась ожиданию.
Время шло, уже было далеко за полдень. Предмет Люсиных мечтаний и надежд не появлялся… Несмотря на все передряги, молодой организм начал давать о себе знать и требовал утолить голод. Люся села доедать остатки щедрот своего благодетеля, все еще хранившиеся в холодильнике.
Она не успела допить нагретый кипятильником чай, как в дверь постучали. Услышав, что ее ждут на вахте, Люся вскочила, чуть не уронив на себя чашку с кипятком, и опрометью бросилась к лестнице, не забыв по дороге взглянуть в висящее на стене зеркало.
Когда подбежала к вахтерше, то увидела около нее незнакомого мужчину. Не придав этому значения, Люся решила, что Анатолий ожидает ее на улице и устремилась к входной двери. Однако, убедившись в его отсутствии, вернулась.
- Меня тут спрашивали? – обратилась она к вахтерше.
- Говорова ты? Вот, тебя ждут.
Люся подняла полный недоумения взор.
- Здравствуйте, вы – Говорова Людмила? Вот, шеф передал вам. – и он протянул Люсе паспорт.
- Спасибо… - только и смогла вымолвить разочарованно Люся. Анатолий не приехал, а прислал этого… Ничего подобного она не ожидала. Ее даже не обрадовали слова незнакомца:
- Билет вам поменяли.
Взяв протянутый паспорт и конверт, в котором, по-видимому, лежал билет, она еще раз механически произнесла:
- Спасибо.
Бросив «Всего хорошего!», посыльный уже намеревался уйти, но вдруг вынул из кармана мобильный телефон.   
- Голова садовая, чуть не забыл! И он протянул ей трубку.
- Что это?
- Вам велено передать.
Вернувшись в комнату, Люся, даже не посмотрев на содержимое конверта, бросила его вместе паспортом и телефоном на тумбочку.
Почему Анатолий так поступил? И отчего ей так тяжело и больно от мысли, что она уже никогда не увидит его? Ощущение было таково, словно она потеряла дорогого, близкого ей человека. Что это с ней? Неужели влюбилась? – вдруг неожиданно пришло открытие. Но, что из всего этого, если она ему не нужна. Да и кто он, и кто она… И вообще… Она ничего о нем не знает, кроме того, что зовут его Анатолий Николаевич. Где искать его в такой большой Москве, а ведь надо будет вернуть деньги за билет.
Вспомнив о билете, она взяла конверт и обнаружила в нем, кроме билета, еще по-видимому забытую посланцем разницу в деньгах, полученную при обмене билета. Взгляд на билет еще больше огорчил ее: вместо плацкартного, на который рассчитывала, перед нею лежал купейный, а следовательно, стоящий тоже немалых, в ее понимании, денег.
В это мгновение распахнулась дверь и радостная ватага девчонок влетела в комнату.
- Ура! Мы – студентки!!!
Люся, все еще пребывающая в своих горестях, молча взглянула на них. Как видно, ее опечаленный вид, совершенно не подходящий к такому радостному событию, надоумил одну из девчонок подшутить над нею:
- Говорова, ты уже знаешь, что тебя не приняли?
- Не приняли?.. - упавшим голосом переспросила Люся, почему-то даже не испугавшись такой вести.
- Ну да… - подхватила другая. – В списках нет Говоровой Люси… Правда есть отчего-то, какая-то Говорова Людмила. Ты ее знаешь? – все дружно рассмеялись, довольные розыгрышем.
А Люся, все еще не пришедшая в себя от преподнесенной таким образом новости и явно не оценившая девчоночью выходку, угрюмо молчала.
- На тебя, что, столбняк напал? Чего глядишь букой? – не выдержала одна.
- Это из-за твоей злой шутки, - заступилась за Люсю другая. - Разве так шутят? Не переживай, Говорова, ты значишься в списках!
Люся не успела ответить, как вдруг, лежащий на тумбочке телефон задрожал и издал громкую и очень знакомую мелодию.
Люся вскочила, схватила телефон, не понимая, что с ним надо делать и на какую кнопку нажимать. Она растерянно держала в руках аппарат, жалобно взирая на девчонок.
- Ты чего не отвечаешь? Включи! – не выдержала соседка.
- Я не знаю где нажать. – промолвила в ответ Люся, трепеща от мысли, что вдруг трубка замолчит и тонкая нить, связывающая ее с Анатолием, оборвется. А в том, что это звонил он, она не сомневалась.
С помощью девчонок нужная кнопка была нажата и Люся услышала знакомый и такой приятный голос:
- Привет, миледи!
Он забросал ее вопросами. Есть ли приказ о зачислении? Ела ли? Ходила ли куда-нибудь?
Она не успевала отвечать. Он извинился, что не смог придти – много неотложных дел. Сегодня будет занят, так что – «увидимся завтра».
Телефон отключился, а Люся еще долго сидела, зажмурив глаза, счастливая от переполнявших чувств.
Две новоявленные студентки уезжали сегодня и стали собираться в дорогу. А третья, Зоя, которая, как и Люся, завтра, предложила скоротать время, отправившись в кино.
Сознание, что это ей не по карману, вынудило Люсю отказаться, сославшись на мифическую усталость. Наоборот, от нахлынувшего счастья, она готова была петь и танцевать. Еле совладав с эмоциями, Люся предалась мечтаниям о завтрашнем дне, обещающем встречу с ее Анатолием.
Но голод не считается ни с чем и скоро он напомнил о себе. Понимая, что никуда не деться, Люся, скрепя сердце, залезла в чужие, сказочно свалившиеся на нее деньги, успокаивая себя, что эта небольшая трата на еду ненамного увеличит долг. И составив Зое компанию, отправилась в ближайшее кафе, где наевшись досыта, действительно почувствовала необходимость отдыха.
Вернувшись в общежитие, Люся, не мешкая, бросилась в постель и тут же, впервые за последнее время, крепко заснула глубоким безмятежным, как в детстве, сном.
Ее разбудил телефон. В первое мгновение, все еще не отошедшая ото сна, Люся не в состоянии была понять, где она и почему звучит знакомая мелодия. И только недовольный возглас Зойки заставил встряхнуться. Люся, придя в себя, и схватив телефон, оглушительно закричала:
- Я слушаю!
- Детка, я тебя разбудил, наверно?.. Прости. Просто захотелось пожелать тебе спокойной ночи.
- Нет, нет, я не сплю!
- Зато сплю я! – громко и сердито вмешалась в разговор Зойка.
За эту реплику Люсе захотелось бросить в соседку всем, что попадется под руку из-за боязни что прервется разговор, который, хотелось, чтобы длился бесконечно.
- Извини… Только освободился. Навалилась уйма всяческих дел, даже потерял счет времени. И забыл, что ты в комнате не одна… Ну, до скорого!..
Люся посмотрела на яркий экран телефона. Было без десяти двенадцать ночи.
День отъезда начался бесконечным поглядыванием на телефон в ожидании звонка. Наконец, раздались долгожданные трели.
- Привет, малышка, как дела? Уложила книжки?
- Здравствуй…те! Какие книжки?
- Как какие, каменные! Которыми набит твой неподъемный чемодан.
Люся, вспомнив выражение лица Анатолия, когда он поднял ее чемодан, не удержалась от смеха.
Уточнив время отъезда, Анатолий обещал скоро заехать за ней, надеясь, что в пути не задержится. И действительно, не прошло и часа, как раздалось:
- Миледи, вы готовы?
- Угу. Сейчас выйду!
- Не смей тащить свое чудовище! Я сейчас поднимусь.
Всю дорогу Анатолий с наслаждением упивался смехом сидящей девушки, весело реагирующей на его фонтанирующее остроумие. Он старался поймать взгляд ее очаровательных глаз, которые Люся тут же застенчиво опускала. Это все более привлекало и забавляло его.
 Быстро поев в уже хорошо знакомом Люсе ресторане, и опять нагрузившись немалым пакетом, они двинулись к Казанскому вокзалу. Анатолий внес Люсин чемодан в купе, в котором уже сидела благообразная старушка. Она, как показалось Люсе, внимательно оглядывала их и прислушивалась к разговору. А Анатолий не унимался… Прощаясь, попросил передать привет от москвичей горячо ею любимому Киселю.
- Кинелю! – смеясь, поправила Люся.
- Конечно, ему и его жителям. А кстати, как они зовутся? Кинельщики, что ли?
- Нет, мы кинельцы.
- А ты, значит, кинельница? А, понял, кинелька! Приедешь – подарю тебе духи «кинель номер пять».
У Люси начал надрываться живот от смеха. Никогда ей не было так хорошо и весело, как с этим чудным Толиком (так она в уме уже стала его называть, хотя вслух, несмотря на все настойчивые просьбы, упорно продолжала величать по имени-отчеству).
Когда проводница повторно попросила провожающих покинуть вагон, Анатолий поцеловал Люсе руку, чем вызвал ее смущение. И она, покраснев, бросила:
- Ну, идите же…
А он, не замечая ее грубоватой фразы, стал давать наставления, чтобы не забыла про зарядное устройство, которое лежит в пакете с едой. Телефон вот-вот должен разрядиться.
- Ну, счастливого пути, моя кинельная барышня! Созвонимся, пока!
Он ушел, а Люся бросилась к окну, чтобы еще раз взглянуть на этого, так неожиданно ставшего дорогим, человека.
Поезд дернулся и медленно поплыл мимо перрона, на котором все еще стоял, улыбаясь, Анатолий, и махал рукой вслед предмету своих забот и невероятных мечтаний…
- Какой приятный и заботливый молодой человек! – заметила пожилая попутчица. – Он кто вам? – допытывалась она.
- Дядя. – коротко ответила Люся, раздосадованная ее любопытством.
- Чудесный дядя! Таких в наше время немного! – не унималась словоохотливая дама.
На счастье, пришедшая проводница прервала ее красноречие.
Тут неожиданно дал о себе знать телефон. Анатолий предупреждал Люсю, чтобы не забыла, что поезд будет стоять в Кинеле очень недолго, и добавил, что уже начал скучать.

                - 6 -   

Всю дорогу Люся думала о том, какое счастье, что на ее жизненном пути встретился такой человек. Ведь это невероятно: красивый и совсем не старый (если бы не эта бородка!), умный и богатый, столько времени уделяет… и кому – простой, некрасивой девчонке (а в последнем Люся всегда была почти уверена). А сколько денег на нее потратил, в ресторан водил… Все это было похоже на сказку, волшебную сказку. Единственное, что тревожило и не давало насладиться обрушившимся на нее счастьем - как преподнести маме известие о пропаже денег и навалившемся долге.
Боясь рассказать всю правду, Люся решила придумать что-нибудь, а об Анатолии умолчать, чтобы мама не подумала что-либо нехорошее. Но как объяснить появление денег на билет, а ведь они немалые! Тут на помощь Люсе пришло воспоминание об обманувшей ее надежды фермерской дочери Тамаре.
Легенда показалась Люсе весьма правдоподобной и она успокоилась. Правда, сознание того, что придется впервые обманывать маму и юлить, изворачиваясь, было ей неприятно. Но другого выхода Люся не находила.
Новую заботу придал ей и мобильный телефон. Что сказать маме об его появлении? Спрятать не удастся, трубка ведь может зазвонить в любой момент и выдать с головой… Что делать? Тут Люся вспомнила, что уже давно пора было телефон подзарядить. Ура, выход найден! Правда, будет потеряна связь с Анатолием… Что он подумает, если она не будет отвечать? Может обидеться и больше звонить не будет. Но другого выхода Люся не видела. «Приеду – позвоню. Толик добрый, он поймет!» - решила Люся.   
  Перебирая содержимое пакета, оставленного Анатолием, Люся обнаружила сыр, весьма ее озадачивший. Кусок, по-видимому, был испорчен: весь испещрен зеленоватыми прожилками, да к тому же, издавал такой резкий запах, что она, дабы не вызвать неудовольствие соседки, тут же, покрепче его завернув, вышла и бросила в мусорный ящик. Да, нехорошие по-видимому люди, работают в ресторане, если смогли хорошо знакомому человеку, да такому, как Анатолий, всучить завонявшийся сыр!..
В пакете, кроме подозрительного сыра, была роскошная копченая курица, пара коробочек йогурта, сервелат, помидоры и огурцы, булочки, пачка печенья, коробка лососиной икры, а также пара бутылок минеральной воды.
Люся все более удивлялась вниманию и щедрости этого чудесного Анатолия. Сердце замирало от счастья, когда она думала о нем… И тут же - голова пухла от дум, как объяснить маме такое обилие продуктов, которые она неспособна все съесть, и которые никак не могла себе позволить. Ну, хотя бы, что делать с этой икрой? Идея не замедлила родиться: оставлю в поезде и концы в воду! Правда, все же жаль, хотелось бы попробовать, ведь она же никогда ее не ела... Да к тому же, хотелось, чтобы и мама получила удовольствие. – «Нет, будь, что будет – все свалю на эту Томку!» – решила Люся, не желая терять возможности полакомиться изысканной едой.
…- Ой, Люська, дочка моя приехала! – воскликнула мама, полная удивления, увидав входящую Люсю. – Почему телеграмму не отбила? Я бы встретила. Сегодня же воскресенье, я не работаю. Ну что, провалилась?
- Почему провалилась? – обиделась Люся. – Мам, я - студентка! Понимаешь, сту-дент-ка!
- Ну, поздравляю! Молодчина! Я знала, что ты у меня умница! Шутка ли – студентка Московского университета! Мы не лыком шиты!
- Нет, туда не приняли… - охладила мать Люся. – Не хватило баллов.
- И ты в ремеслуху подалась? – сразу изменившись в лице, спросила потерянным голосом мать.
- Почему в ремеслуху? Я поступила в университет, но - педагогический.
- Так бы сразу и сказала! А то испугала мать… Значит, будешь потомственным педагогом, закончившим московский вуз. А то, напугала… Ой, Люська, славная ты моя, дай я тебя расцелую!
Конечно, после такой встречи, ошарашивать маму всем приключившимся с нею в Москве Люся не смогла и решила «сюрприз» с деньгами оставить на потом.
К удивлению, эту неприятную весть мама приняла неожиданно спокойно.
- Ну, что поделаешь… Нам, доченька, не привыкать. Такова наша судьбинушка – долгом больше, долгом меньше – все равно отдавать… Ну, что ж, руки и голова есть – заработаем! Главное, Люська, не напрасно ездила! Одна единственная из нашей школы будешь в Москве учиться, молодец, да и только! А какие все же люди наши хорошие! Билет купили, даром, что богатеи, видать, не зазнались, душевные. К тому же провизией на дорогу снабдили. Как не говори, а добрый у нас народ! Хотя и уроды попадаются, вроде тех, что тебя обокрали. Да и не только у нас. Вот, читала, в Риме среди бела дня такие же мерзавцы, прямо на глазах честного народа у женщин сумки вырывают и на мотоциклах уезжают. Вот тебе и хваленая заграница, везде живут люди разные…
Тут Люся, пользуясь благостным настроением матери, «приподнесла» еще одну пилюлю, что ввиду того, что не было билетов на пассажирский поезд, ей взяли на скорый, да к тому же в купейный вагон.
- И ты, доча, ехала как человек, в мягком вагоне! Ну что ж, заслужила.
- Нет, мама, это вагон не мягкий, но дороже плацкартного. И она подала матери билет, чтобы та сама удостоверилась.
Взглянув на стоимость билета, мать с возмущением воскликнула:
- Паразиты, как им не стыдно! Три шкуры снимать… Я еще понимаю, за мягкий, а то ведь  - какой-то купейный. Черт знает, что происходит! Где только могут, там и дерут…
Чтобы успокоить мать и переменить тему, Люся вынула свой, как ей казалось, беспроигрышный козырь.
- Мам, я же буду получать стипендию. Да, к тому же, постараюсь устроиться на работу и буду подрабатывать. Так делают многие студенты. И постепенно отдам долг Тамариным родителям, они сказали, им не к спеху.
- Ты что? О какой подработке может идти речь! Учиться надо! Еще наработаешься, вся жизнь впереди. И чтоб я больше ни о какой шабашке не слышала, не смей даже думать! Пока у тебя есть мать, ты должна твердо стать на ноги, а для этого должна учиться, и притом хорошо. А деньги я уж как-нибудь заработаю.
…Привезенная Люсей икра произвела фурор.
- Какие люди! – не могла успокоиться мама. – Это ж надо! С еле знакомой девчонкой так по-доброму обойтись. Душа, видать у них большая. Но, как и чем их отблагодарить, ума не приложу. Ты адрес мне их скажи. Напишу благодарственное письмо, шутка ли… - не унималась она.
Люся, слушая ее, ощущала стыд, неловкость и угрызения совести за свое вранье. Однако слова мамы о широте душевной незнакомых ей людей переадресовывались в сердце Люси истинному творцу этих щедрот и подкрепляли в ней еще большую симпатию и привязанность к нему.
Чтобы отметить такую огромную радость – поступление дочери в московский вуз, мама решила позвать гостей: нескольких коллег из той же школы и соседку, с которой водила дружбу. Учитывая наличие икры, для пиршества было решено спечь блины и купить бутылку вина.
- Я слыхивала, - сказала мама, открывая баночку, - что блины с икрой – любимая еда богатеев. А мы чем хуже? И мы, дочка, не лыком шиты! Может, еще и москвичами заделаемся! – размечталась она.
- Ой, мама, не смеши!
- А чего? Окончишь учебу, даст Бог, в Москве останешься работать, чем черт не шутит. Главное – учись хорошо. Вон Ломоносов, не из столицы, а из каких-то Холмогор, а стал мировым ученым.
- Ну да, нашла сравнение! Забавная ты у меня, мамка, шутница! В Москве меня только и не хватает. И вообще - подумаешь, какие-то там Холмогоры, - Кинель прославлять надо! – смеялась Люся в ответ.
Когда собрались за столом, гордая мать произнесла хвалебную оду дочери. Присутствующие подхватили, тоже нахваливая Люсю, а она не знала, куда деться от льстивых оценок ее достижения.
Конечно, одной коробочки икры было маловато для честной компании, но наличие солений, овощей, картошки и жареной рыбы, а главное – знаменитого маминого пирога с брусникой и морса из костяники, не оставили гостей неудовлетворенными приемом.
На Люсю, впервые в жизни отведавшую икру, она не произвела ожидаемого впечатления. Ну что находят в этой хваленой икре? Вкус точно не лучше, чем у хорошей селедки, то и другое – соленое.
А мама пребывала на верху блаженства – ее давнишняя мечта осуществилась: дочь будет учиться не где-нибудь в Самаре, а в самой Москве!

                - 7 -   

К великому сожалению Люси, устроиться на работу ей не удалось. На оставшиеся до занятий три  недели, никто не брал. И она, как выразилась мама, стала проходить педпрактику, помогая ей в работе воспитателем на летней школьной площадке.
Не смотря на хорошую жаркую погоду щедрого лета, купание в реке, походы в лес и препровождение вечернего времени с ближайшими подругами, Люся тосковала по Анатолию и ловила себя на том, что считает дни, оставшиеся до встречи, которую она жаждала и боялась. Как объяснить, почему не отвечала на звонки (а в том, что он звонил, она не сомневалась). К тому же Люсю беспокоило, как его найти, если обидевшись, Анатолий не ответит. Прощаясь, он сказал:
- Если захочешь позвонить, удерживай цифру один. Не забудешь?
Неужели она могла это забыть! Она неоднократно, в отсутствие матери вынимала телефон и нажимала эту кнопку, но трубка молчала, да и неудивительно, ведь телефон был разряжен. И лишь ночью, перед самым отъездом поставила его на зарядку и почти не сомкнула глаз, боясь проспать подъем мамы, чтобы успеть выключить заранее, дабы та его не обнаружила.
Вопрос с деньгами был решен кардинально: мама взяла небольшую ссуду в банке и со спокойной совестью могла расплатиться с добрыми людьми, выручившими ее дочь.
Люся же вспомнила, как Анатолий сопротивлялся, когда она стремилась отдать ему деньги, оставшиеся от обмена билета, и уверял, что эти «презренные бумажки» ей пригодятся в дороге. Но она исхитрилась, и когда Анатолий отвернулся, положила сдачу в бардачок машины. Наверно и с этими деньгами будет что-то подобное.
В поезде Люся несколько раз пыталась связаться с ним, но хотя телефон и работал, бесстрастный голос автомата все твердил, что абонент не доступен.
…Проводив предмет своего нового увлечения, Анатолий все недоумевал, почему его сердце так прикипело к этой девчонке? И почему он неотрывно думает о ней? Это было так не похоже на все предыдущие любовные привязанности. С умилением он вспомнил ее щепетильность, когда Люся старалась отдать ему деньги, и при этом извиняющимся голосом сообщила, что была вынуждена взять из них то рублей, но обязательно вернет с остальным долгом… А каково было его удивление, когда обнаружил эту сдачу в бардачке... Нет, она не от мира сего, ее современницы так не поступают, во всяком случае, ему не попадались…
А мобильник, как видно, подвел, раз прервалась связь. Как она там?.. Не отчебучила ли чего опять? – поймал Анатолий себя на мысли, взволновавшей его. Скорей бы возвращалась!
Подобные размышления и подсчеты, сколько дней осталось до встречи, приводили его в недоумение – он не узнавал себя.
…Вернувшись, Люся тут же позвонила Анатолию и услышав его радостный возглас: - «Наконец-то! С приездом!» - внезапно так смешалась, что не нашла ничего умнее, чем даже не поздоровавшись, брякнуть:
- Я привезла вам все деньги за билет.
- О боже, Милочка! Что такое деньги – трын-трава! Главное – ты себя привезла!
Она счастливо рассмеялась в ответ, не находя слов от радости слышать его голос.
В тот же день Люся при встрече все старалась, во что бы то ни стало, вернуть долг.
- Оставь их себе, пригодятся. Мне они ни к чему.
- Что вы, я так не могу. Возьмите! Выручили – спасибо. А деньги – возьмите!
- Но мы же друзья, не правда ли? Какие могут быть между нами счеты?
Она парировала:
- А народная мудрость твердит: ты - друг мой, но хлеб ешь свой!
- Ишь ты, как запела… А по мне, верней будет, как сказал поэт: и хлеба горбушку, и ту пополам!..
- Да, конечно… Но то хлеб, а тут деньги. Помните: дружба дружбой, а денежки врозь? Да, к  тому же, мне нельзя большие деньги доверять – украдут, или посею.
- Ну, миледи, вас не переубедишь! У вас на все, я вижу, есть в запасе и народная мудрость и подтвержденные жизнью доводы… Раз так – оставим споры, поедем кутить! Пропьем эти чертовы деньги!
Люся со страхом оторопело взглянула на него. Увидев ее растерянность и недоуменный вид, Анатолий поспешил, смеясь, успокоить:
- Шучу я, Мила. Поедем просто пообедать и отметим твой приезд.
- Куда? – на всякий случай спросила Люся.
- В знакомый тебе наш ресторан.
- Но я, Анатолий Николаевич, сама за себя буду платить.
- Что? Я не расслышал. Уехала в свой Кисель нормальной девушкой, а вернулась…
- Что, ненормальной? – прервала она его.
- Ну да, какой-то эмансипированной, качающей свои права…
- Просто тогда у меня было безвыходное положение, фактически без копейки… А теперь я…
- Ну да… Совершенно забыл, что передо мной, состоятельная миледи. У вас что, дорогая, счет в лондонском банке?
- Не в лондонском, а в Сбербанке.
Люся не обманывала. Мама положила ей в Сбербанке две тысячи, как она сказала, на всякий пожарный случай. Мало ли, что может случиться в большом городе. Вдруг, стипендию задержат, или что еще… И Люся теперь чувствовала себя вполне платежеспособной и независимой…
- Ну, коль скоро у вас в банке есть счет, то позвольте, миледи, пригласить вас в машину. А то мы тратим попусту дорогое время.
В университете начались занятия и Люся, несмотря на настоятельные просьбы Анатолия чуть ли не ежедневно проводить вместе время, да и на непреодолимое ее собственное желание видеть его, проявила характер: целую неделю отдавала учебе, субботу – библиотеке, а воскресенье – отдыху. Скрепя сердце, Анатолию, поражавшемуся целеустремленности этой девчонки, и не верящему, что это происходит с ним и он идет у нее на поводу, пришлось подчиниться. Правда иногда Люся нарушала установленный порядок и шла на уступки, если Анатолий умоляя о пощаде, сетовал на то, что пропадают по недомыслию взятые на будний день билеты в театр, на концерт или на новый кинофильм.
Он забрасывал Люсю эсэмэсками, на которые она отвечала односложно: «Угу» или «зашиваюсь». Звонить категорически запретила – нельзя попусту тратить ни минуты, ведь ей приходится очень много читать, порой допоздна, урывая на сон всего несколько часов.
Как помнилось Анатолию, в свое время учеба, как в Москве, так и в Париже, совсем его не обременяла. А свободное время проходило весьма беззаботно и весело. И хотя мама все время твердила, что он лоботряс, завершил Анатолий свое образование весьма успешно. И поэтому его удивляло прилежание, с которым эта упрямица овладеть наукой. - «Неужели туповата? Ну, уж нет. Скорее – очень добросовестна и настойчива».
- Как миледи, зубки целы? Еще не сточила, вгрызаясь в свою науку? – смеялся он при встрече.
- Если б вы знали, сколько нужно перелопатить всего, вы бы не смеялись! Мне кажется, что если бы в сутках было сорок восемь часов, то и их не хватило бы охватить то, что задают. Каждый препод считает, что его предмет главный, ну и нагружает нас, несчастных студентов.
- Эге, миледи, только без году неделя, как стала студенткой, а уже считаешь себя несчастной. Не рановато ли?
Помимо симпатии, росло к ней уважение, и Анатолий все более увлекался ею, всячески потеряв интерес к привычным тусовкам. Перестал посещать клубные вечера, сошло на нет общение со многими их завсегдатаями. Даже незыблемо установленное правило – посещение родителей по воскресеньям, было нарушено.
- Толечка, сынок, - сделала «выговор» мать, посматривая на него с лукавством, - я что-то в последнее время тебя не узнаю. Ты стал нарушать семейные обычаи. Вспомни, когда в последний раз сидел с нами за обеденным столом? Ты что, позабыл, что в воскресный день наши дети, мне и отцу, дарят себя нам, и вся семья проводит вместе? Твоя сестра не манкирует этими правилами, а ты? Что, дела? Или – опять увлечение? Признавайся!
- Почему «опять»? - Неужели их было много? Что-то не припомню! – рассмеялся Анатолий в ответ.
- Ну да, просто ошиблась. Это были не увлечения, а приятные времяпрепровождения. Но когда твои экзерсисы окончатся, и ты серьезно отнесешься…
- К чему? – привыкший к этой маминой «любимой» теме, шутя, как бы не понимая, вопрошал сын.
- Не делай невинный вид! Что, новый «предмет» появился, легкомысленный мой мальчишка? Не понимаю, когда угомонишься!?
- Тебе, маман, все что-то мерещится. А это – совсем другое…
- Ну, быстро, выкладывай!
- Просто, я чуть не задавил девчонку.
- Господи, она что, покалечена?
- Тьфу-тьфу, нет, все обошлось. Но она – одна-одинешенька в Москве, ну и…
- Ага, понятно!.. И ты взял над нею «шефство»...
- Да, что-то подобное.
- А сколько лет этому ребенку, и почему она одна?
- Лет ей, кажется, уже восемнадцать, она студентка.
- Ага, все ясно. С этого бы и начинал. И хороша собой?
- Я бы не сказал, обычная… - слукавил Анатолий. – Простовата.
- Я чего-то тогда не пойму… Почему ты бесконечно занят ею?
- Не бесконечно, а лишь по воскресеньям, когда она свободна от занятий и я могу показать ей Москву, сводить в театр, в музей…
- Ясно, нанялся в гиды? Или, что вернее – одолел синдром Пигмалиона? Она что – совсем дремучая?
- Вовсе уж нет. Конечно, Кинель не Москва, но…
- Что?.. Какая еще Кинель? Где эти российские дебри?
- Дебри, не дебри, - где-то рядом с Самарой.
- Итак, «мистер Хиггинс», вы принялись со всем энтузиазмом обтесывать и полировать это ископаемое сокровище. Она хотя бы умна?
- Ха, я уже мистер Хиггинс! Благодарю покорно. Вы, маман, простое человеческое участие возводите черт знает во что. И к слову, она вовсе, как ты выразилась, не дремучая, а обладает природным умом, развита и начитана, - я ее прощупал.
- Вот-вот, кто бы сомневался! Постеснялся бы матери говорить такую сальную двусмысленность.
- Мама, ты что, причем тут пошлость! Ты все интерпретируешь по-своему. Твой сын, учти, воспитан тобой и ведет себя подобающим образом и весьма прилично! И представь себе, она совсем современная девушка, хорошо знакомая не только с русской, но и с мировой литературой. Но ты бы, конечно, нашла бы в ней налет провинциальности. Хотя я лично никаких изъянов не заметил.
- Ну, если ты не заметил, то я рада. Это хороший знак, пусть тебе Бог помогает…
Воодушевленный таким напутствием матери, похожим на благословение, Анатолий с новой энергией ринулся в атаку на предмет своей страсти. Особенно его воодушевило то, что мама не придала значения немалой разнице в годах.

                - 8 -

Люся, несмотря на всевозрастающее желание почаще проводить время с Анатолием, продолжала следовать ею же установленному правилу: встречаться только раз в неделю, все остальное время отдавая учебе. Хотя неоднократно ловила себя на том, что даже во время интересной лекции, отвлекалась, вспоминая прошедшее свидание, или вкушая удовольствие от получаемых посланий.
Люся была достаточно умна (хотя и неопытна), чтобы отдавать себе отчет, что Анатолий не ради благотворительности и по своей доброте столько времени и внимания уделяет ей. Ловя его восхищенные, горящие, порой казавшиеся страстными взгляды, она задавалась вопросом, что же он прячет в душе? Действительно ли это серьезное увлечение, или такая мужская забава московского ловеласа, привыкшего покорять женские сердца?
Будучи о себе не слишком лестного мнения, Люся, размышляя об их отношениях, с недоумением задавала себе вопрос, что такого он мог найти в ней? Все было не в ее пользу: Анатолий - интересный, образованный и как видно, успешный человек, и кто она: весьма невзрачная (собственная внешность ее всегда приводила в уныние), немодная и бедно одетая, совсем несовременная девчонка с периферии… Единственное, чем Люся чуточку гордилась, это своей фигурой, которой завидовали все подружки. А вот чуть вздернутый нос и слегка раскосые глаза (по утверждению мамы, говорящие о далеких азиатских предках), портили ей настроение и порождали неуверенность в себе. Вспоминалось, что в отличие от других девчонок, ни один одноклассник или знакомый мальчишка не писал Люсе записок и не влюблялся в нее (не считая Васьки, который был младше на год и жил по соседству, - его мать уверяла, что, непонятно почему, сын сохнет по Люське).
Но, не взирая на все здравые рассуждения о происходящем, Люся ничего не загадывая о будущем и не строя воздушных замков, все более привязывалась к своему покровителю и каждую бесконечную неделю ожидала встречи с ним, постоянно опасаясь, а вдруг надоело ему и Анатолий не позвонит, не придет…
А время вместе они проводили весело и интересно. Анатолий знакомил Люсю с родной Москвой, которую обожал и блестяще знал. Благодаря ему Люся постигла много нового, доселе неизвестного. Гуляя, Анатолий, вдруг останавливался около какого-нибудь здания и как заправский гид увлекательно рассказывал об истории достопримечательности.
Однажды, показывая Триумфальную арку, Анатолий в подробностях рассказывал историю ее создания, и как сооружение переносили на Поклонную гору. А потом заметил, что в Париже тоже красуется знаменитая Триумфальная арка. И как бы вскользь добавил:
- Да ты и сама воочию убедишься в грандиозности этого творения, когда мы там будем!
Увлеченная рассказом, Люся пропустила мимо ушей это замечание, не придав никакого значения, - решила, что ослышалась.
Несмотря на настойчивые просьбы не называть его по имени-отчеству, Люся упорно не желала фамильярничать, уверяя, что иначе у нее не получается.
- Но мы же друзья, зачем же так официально?
- Нет, я не могу, и не просите.
- Что, это из-за того, что считаешь меня слишком старым?
- Причем тут старый? Просто я вас уважаю.
- Значит, уважаешь… М-да… Все ясно.
- Вы обиделись? Ведь вы так много сделали для меня, как я могу иначе?..
- Мила, прошу тебя, не надо…
- Хорошо, постараюсь, но не сейчас, потом. Вам что, обидно?
- Не обидно… но я… В общем, ты права. Когда сможешь, тогда и…
- И назову вас Толиком. А пока – нет, не могу.
Как-то он принес Люсе книгу Гиляровского «Москва и москвичи» и в своей манере изрек:
- Миледи, надеюсь, вы оторветесь от зубрежки и изыщете возможность уделить внимание этой книге. 
- За нее – спасибо! Я о ней слышала, но мне не попадалась. Да, кстати, я – не зубрилка! И приложу все усилия, чтобы прочесть! - почти обиженно ответила Люся.
- Прости, я опять неуклюже пошутил. А серьезно, миледи, у тебя остается время на беллетристику?
- Ой, читать что-либо кроме обязательной литературы редко удается. А в данный момент я занята Колобком, - пошутила она.
- Колобок? – с недоумением спросил Анатолий. – Не слышал, кто автор?
- Уморили! – от души расхохоталась Люся. – Автор – народ, вы что, забыли: «Я, Колобок-Колобок, по сусекам скребен…»
- Так ты что, от своей науки впала в детство? Что-то я в толк не возьму.
- Нет, я не свихнулась… пока, а просто увлеклась фольклором. У нас прекрасный профессор, энтузиаст своего дела, и заразил им многих, в частности, меня. Вы знаете, фольклор – это неисчерпаемый источник народной мудрости. Но теперь, в наше время, теряется. Только такие фанаты, как наш Ив-Ив, стараются его по крупицам собрать и сохранить.
- Кто этот великий, как ты его обозвала?
- Профессора зовут Иван Иванович, но мы его, любя, называем Ив-Ив. Он каждое лето на каникулах организует экспедицию и ищет эти жемчужины в глухих углах страны, собирает в глубинке у бабулек, пока словечки-присказки еще удерживаются у них в памяти.
- И это все тебе внушил Ив-Ив?
- Не внушил, а раскрыл глаза на неисчерпаемый кладезь народного творчества. И я, конечно, этим летом поеду с ним.
- Вот как… А я надеялся, что со мной… - упавшим голосом, с вдруг охватившей досадой, сказал Анатолий. Злобная ревнивая мысль застряла в голове: интересно, увлеклась она сказками и прибаутками, или этим «любимым всеми» Ив-Ивом? – А я мечтал свозить тебя во Францию, показать мои любимые места в Париже… Люксембургский парк, с его тенистыми аллеями, обожаемый студентами, пляс де ля Конкорд, с ее фонтанами, к которой идет спуск от Елисейских полей… Лувр, Монмартр, по которому хотелось бы с тобой побродить под мелодии уличных музыкантов. Посидеть в Мулен Руж, где ты бы увидела настоящий канкан… И много-много еще чего есть в Париже, кстати и Триумфальную арку осмотрели бы…
- Мечтать никому не вредно, а даже полезно. Развивает фантазию. – от неожиданности он не нашел, что ответить, только смотрел на Люсю широко открытыми глазами…. - А помните, как сказал Грибоедов, - «зачем ума искать и ездить так далеко?» И у нас есть тенистые парки хоть куда. И Триумфальная арка. Да и куда мне до Лувра, я еще и в Эрмитаже не была.
- Ну да, конечно… У нас есть многое, чего ты не видела. Но там – неповторимый французский колорит, а здесь – наш родной, русский. И они очень отличаются друг от друга.
- Я вижу, вы французский патриот.
- О нет! Я люблю мою родину, Россию. Но это не мешает мне восхищаться другими красотами и достоинствами разных стран и народов.
- Но вы так говорите о Париже, словно очарованы им…
- Ну да, я от этого не отрекаюсь. Пойми, Милочка, я люблю родину, как любят родную мать. А Францию – как любовницу, которую иногда навещаешь, создавая себе праздник… Так, поедешь со мной в Париж?
- Нет!
- Что, предпочтешь своего Ив-Ивыча? Я начинаю не на шутку ревновать…
Люся засмущалась, не ожидавши такого признания. - «Неужели он вправду меня ревнует?! Или просто в своей манере шутит…» - опять усомнилась в его искренности она.
- Ну, что выдумали! Есть много причин, почему Париж должен подождать до лучших времен. А вы – поезжайте к… своей любовнице сами. Вы – в Париж, а я – в село. Каждому – свое.
- Жаль…
Он сказал это таким голосом, что Люся растерянно начала искать оправдания.
- Поймите меня, Анатолий Николаевич. Есть огромное количество причин, почему я отказываюсь. За границу поехать никак не могу, потому что это дорого и у меня еще долго не будет таких средств…
- Глупости, причем тут деньги? Я тебя приглашаю, и считаю это отговоркой.
- Что вы, я не могу опять вас вводить в расход. Да и мама меня ни в какую заграницу не отпустит.
- Мама? А причем тут мама? Ты уже взрослый, самостоятельный человек…
- Вот тут вы ошибаетесь. Я у мамы одна и должна ее слушать!
- Ну, до лета еще далеко… - примирительно сказал Анатолий. - И ты сто раз подумаешь и образумишься. А пока суд да дело, расскажи, что же из себя представляет ваш Ив-Ив и его страсть.
«Бесспорно ревнует!» – пришла к радостному выводу Люся и, смеясь, стала описывать любимого препода.
- Наш Ив-Ив очень интересный человек и необычайно эрудированный ученый. И при этом, ужасно смешной. Не поверите, кругленький, маленький, лысенький – ну точь-в-точь, колобок, в котором, по его утверждению, скрывается глубочайший смысл. А ну, как по-вашему, какой?
- Что же тут мудреного? Детская побасенка, хотя и намекает на человеческое непостоянство. Пропел песенку – и покатился дальше.
- Ну да. А кроме этого, есть и еще один вывод.
- Какой же?
- А такой. Что на всякого хитреца и ловчилу обязательно найдется более проворный.
- Интересно. Вывод забавный.
- Да. Наш Ив-Ив - страстный фанатик своего дела. А какая прелесть – пословицы, поговорки и прибаутки, которыми он сыплет, всегда к месту и метко! Что ни возьми – шедевр, полный мудрости, а порой – юмора и лукавства, говорящий об уме и таланте создавшего их народа.
Слушая, с каким азартом и энтузиазмом все это говорила Люся, Анатолий любовался ею, ее горящими глазами, румянцем, выступившим на щеках.
- Послушал, и самому захотелось залезть в этот кладезь, так вдохновивший тебя! А ну, если не забыла, продемонстрируй перлы!
- А вот! – начала Люся, довольная его зарождающимся интересом. – Убожество учит, а богатство – пучит.
- Как ты сказала, богатство, значит, пучит? Занятно… Однако непонятно, почему все стремятся, чтобы их вспучило… Ну, еще давай, убивай шедеврами, которыми нашпиговал вас Ив-Ив.
- Иронизируете? Вас что, задела эта пословица? Она к вам не относится, вы – благородный.
- Значит, говорите, благородный, моя славная миледи? Мерси, приятно слышать, что вы так высоко меня оценили. Еще и еще благодарю!
- Вот, вы опять… Больше ничего не скажу!
- Эге, хитрая! Просто, как видно исчерпала запас жемчужин и нашла «выход»… - подзадорил он, смеясь.
- То есть, как «исчерпала»? Думаете, забыла? Вот уж нет, помню и немало! Но вы их так принимаете… На вашем лице – сплошная ирония.
- Ну, что ты… Какая ирония? Нормально принимаю. Просвещай меня, несознательного охламона.
- Не буду.
- Ну вот, обиделась… Если не начнешь, сейчас стану пред тобой на колени, моля о пощаде!
Она не могла без смеха воспринимать его дурачеств, и на минуту представив, как этот взрослый мужчина среди улицы полной людей, преклонит перед нею колени, не удержавшись, расхохоталась.
- Вы, Анатолий Николаевич,  - умора!
- Ты забыла - благородный умора!
Он хотел во что бы то ни стало загладить оплошность, вызванную его иронией и жаждал вновь лицезреть вдохновенный взгляд, сопровождающий ее упоительное повествование о фольклоре.
- Ну, если хотите, могу про меня. Рожа, моя рожа, на черта ты похожа!
- Эге, миледи, вы явно нарываетесь на комплимент! Эта пословица не для таких как ты, а для размалеванных «красавиц», когда они утром, отойдя ото сна, глядят на себя в зеркало.
- А вы то, откуда знаете? Видели, что ли?
- Грешен, приходилось… Ну, продолжай, просвещай дальше.
- В святу тогу не рядись, рядом с глупым – не садись!
- Это - другое дело! Хорошая пословица, поучительная. А ну, валяй еще!
- Пляши, Ванька, не виляй, скорей ужин подавай! Не добудешь - втык получишь, а добудешь – сытым будешь!
- Ну, спасибо, что напомнила! Эта мудрость – как в воду глядела, что нам пора уже, как там, у Ваньки, отобедать. Айда в ресторан!
- Вы же над моим «айда» смеялись, а теперь сами «айдакаете»!
- А мне понравилось… Эй, не сбивать с курса! Главное, что пора ублажить наши чрева. Вашу ручку, миледи, и вперед и с песней!

                - 9 -

…Настоящее наслаждение доставляли Анатолию рассуждения Люси после совместного посещения музеев, или увиденных фильмов и спектаклей. На глазах она менялась. Нет, внешне Люся оставалась все той же славной, скромной девчонкой, но внутренне она быстро взрослела и, раскрепощаясь, выказывала сильный характер. На все у Люси было свое видение, и ее доводы свидетельствовали о незаурядном природном уме. Люся не боясь, высказывала мнение, отличное от общепринятого и в своих оценках бывала категорична.
- Анатолий Николаевич, может я и не доросла до вашего уровня, я не спорю. Но с моей, не очень-то высокой колокольни, так видится. Ведь каждый видит и ценит по-своему, и настаивать на своей правоте, или заблуждении – не собираюсь. Высказала – и все. А вы… не давите на меня своим авторитетом!
Попытки Анатолия объяснить эпатажные современные веяния в искусстве терпели фиаско. Не тут-то было! Девчонка стояла на своем, не желая, как однажды выразилась, «плясать под чужую дудку», от кого бы это ни исходило.
- Я такая, какая есть. И говорю, что чувствую, и что доступно моему пониманию. И прошу, за это не глядите на меня колом, глядите россыпью.
- Ух ты, и где ты такой «прелести» нахваталась?! Опять фольклор?
- Угу.
- Ну и характерец у моей миледи…
- Вы угадали. Мама уверяет, что не сахар. По ее мнению, тесто хорошо, коль не перекисло, а девка хороша, коль не норовиста. А по мне, такая девка – размазня.
- Вот как… Значит наша миледи норовиста? Что весьма занятно… А у вас на все случаи жизни есть подкрепление народной мудростью? Вы, как погляжу, вооружены ею и очень опасны.
- А вам хотелось бы припереть меня к стене?
- Ну что ты. Теперь я вижу, что с тобой лучше не спорить. А то с твоей премудростью легко сесть в лужу.
В ответ слышался счастливый Люсин смех: ей нравились такие пикировки. А Анатолию приятно было глядеть, когда она, в запале, высказывала отличные от него, собственные суждения, и он шел на уступки, щадя Люсино самолюбие. Анатолий упивался, когда раззадорив ее, получал в ответ фонтан бронебойных аргументов, подкрепленных основательным знанием фольклора и литературы.
Если раньше Анатолием владела жалость и умиление этим неоперившимся птенчиком, то теперь Мила стала предметом страсти, подкрепленной романтикой создавшегося положения. С каждым днем раскрывались в ней новые грани личности, полные достоинств и загадочности души, что порождало чуть ли не поклонение чудесному созданию.
Однажды, морозным декабрьским вечером, наигравшись в боулинг, они  остановились на пороге спорткомплекса, очарованные прелестью открывшейся панорамы. В какой-то звонкой тишине и при  абсолютном безветрии с неба валились огромные белые хлопья снега, покрывая сверкающим пушистым ковром улицу.   
- Обожаю такую снежную зиму! – призналась Люся. – Обычно, в детстве, я, как увижу первый снег, хватаю его руками и запихиваю в рот, а потом…
- Ангина?..
- Не угадали! А потом приходила домой вся мокрая, перепачканная снегом и получала взбучку от бабушки и мамы.
- А я лишь однажды наелся снега, но подхватил хорошую ангину и больше уже снегом не баловался.
- Скоро каникулы… Я завтра пойду к декану, чтобы разрешил досрочно сдать сессию. Кстати, два зачета мне поставили «автоматом». – хвастанула она.
- Молодчина! Значит, каникулы не за горами. И каковы у миледи планы на них?
- Тут же, не теряя ни дня, поеду домой. Я, знаете, как истосковалась по маме! А уж в Кинеле я отведу душу! Похожу вволю на лыжах, ведь здесь на физре, лишь пару раз удалось.
- Так ты любишь лыжи? Значит у нас общая симпатия.
- Вы тоже, вот не думала!
- Почему же, я катаюсь на горных. А ты?
- А я – на беговых. У меня первый разряд.
- Юношеский?
- Нет, взрослый.
- Так ты у нас, ко всему, еще и спортсменка?!
- Была… - с горечью заметила Люся. – Я даже в универе никому не сказала.
- Почему?
- Мама велела. На первом курсе надо заниматься серьезно. А если узнают, начнутся тренировки, соревнования и учеба пойдет прахом.
- А  ведь в школе тебе спорт не мешал?
- Ну, там другое дело. То школа, а тут – институт.
- А на горных приходилось кататься?
- Нет, не случалось. Наверно, клево?
- Не то слово! А у меня родилась идея. Махнем-ка на твоих каникулах во Францию, в Мерибель. Покатаемся на лыжах, сноуборде…
- Вы опять за свое?.. Я же сказала - меня мама ждет!
- Ну и что же? На пару дней прилетишь к ней, а потом двинем во Францию и ты ощутишь, какая прелесть лететь с горы, это тебе не беговые!
- Не спорю, все заманчиво… Но не для меня.
- Почему? Что останавливает? Боишься?
- Вот, сказали! Боюсь… Ничего я не боюсь! Но поехать – не могу. Я ведь вам уже объясняла. С чужим мужчиной, за его счет… вы знаете, как это называется? Это – не для меня…
- Ну, так выходи за меня замуж! – неожиданно для него самого, вырвалось у Анатолия. 
Люся остановилась, с удивлением уставившись на него.
- Ну и шуточки у вас, Анатолий Николаевич!
- Почему, шуточки? Я сейчас, Милочка, серьезен, как никогда… Что тебя так удивляет? Пугает разница в годах?.. Так пойдешь?.. Поверь, нам будет вместе хорошо…
Она молчала, полная смятения, какого-то неописуемого волнения, что все это нереально и может рухнуть так же неожиданно, как и прозвучало...
- Ну, что молчишь?
- Анатолий Николаевич… Это ведь не серьезно… Кто вы, и кто я по сравнению с вами… Да и мама…
- Ты – прекрасная, восхитительная девушка, а я – старый самонадеянный чудила, возмечтавший о несбыточном счастье…
- Почему несбыточном? Вы достойны счастья. Но, наверно, у вас должна быть другая жена – ровня.
- Какая другая?! Мне другой не надо!
- Другая, из вашего круга.
- Глупенькая, только ты можешь сделать меня счастливым. Так пойдешь?
- Не знаю…
- Ну, я сейчас не требую ответа. Подумай, и завтра, взвесив все «за» и «против», дай ответ.

                - 10 - 

…Всю ночь Люся не спала, будучи не в состоянии поверить в реальность произошедшего. Чувство неведомого доселе восторга переполняло ее, когда вспоминала уверения Анатолия, что только она может принести ему счастье. А может, все это ей показалось, а с его стороны был просто розыгрыш, желание увидеть ее реакцию, чтобы потом поиронизировать… Ну, нет, это на него не похоже. Анатолий действительно был искренен. Но не передумает ли до завтра? И ужас охватывал Люсю от таких мыслей.
Единственное, что смущало… Когда она стала уверять, что брак повредит учебе, а мама не переживет этого, Анатолий возразил: мол, миллионы замужних женщин получали и получают высшее образование.
- Ну, семья. Пойдут дети… - все еще старалась найти оправдания своей нерешительности Люся.
- А мы их заводить не будем. Нам и без них будет хорошо, не так ли?
Хотя эти слова немного озадачили Люсю, но она вскоре, занятая мечтами о будущем, забыла о них.
Когда на следующий день Люся дала согласие на брак, Анатолий схватил ее в объятия, но Люся отстранилась - кругом были люди. Он обескуражено взглянул на нее.
- Ты что? Неужели я не могу обнять свою невесту?
- Нет, Анатолий Николаевич! Надо уметь сдерживать эмоции. Что люди скажут?
- Ну и ну… железная леди, моя миледи, мамзель очарование! Это ж надо! «Что люди скажут»… А мне – плевать на них! Пусть глядят!
- И напрасно. Я воспитана иначе, в уважении к людям. И считаюсь с их мнением. И вам посоветовала бы того же.
Говоря все это, Люся с ужасом понимала, что идет наперекор своим желаниям и мечтаниям, но ничего с собой поделать не могла. И глядя на его погрустневшее, какое-то сникшее лицо, мысленно обозвав себя «непроходимой дурой», стала просить у него прощения.
- Анатолий Николаевич, не сердитесь. Поймите, мне на людях стыдно…
- Ну, малыш, будет… Я не сержусь. Но я не понимаю, почему не могу выразить своих чувств. Чего стесняться? Пусть все видят и завидуют! А ты что, всю жизнь собираешься называть меня по имени-отчеству? Пора уже переходить…
- Но я еще пока… А ведь Любовь Орлова, я где-то слышала, - как за соломинку схватилась Люся, чтобы оправдать свою оплошность, - называла по имени-отчеству своего мужа, Григория Александрова, и ничего…
- Ничего… ты много знаешь! А приятно ли это было ему?
- А вам что, неприятно?
- Конечно. Близкие люди на «вы» друг друга не величают.
- А моя мама к бабушке только на «вы» обращалась. Потому, что очень уважала.
- А ты маме тоже «выкаешь»?
- Я маме… нет.
- Ну вот, видишь! А ведь ты ее уважаешь и любишь, не так ли?
- Тут да, ваша… ой, нет, - твоя правда!
- Так как меня зовут?
- Анатолий Ник… ой, опять…
Он изобразил обиду. Она взмолилась.
- Вы… ты… просто Анатолий.
- Нет, не «просто Анатолий» - Толик! И – «ты»!
- Я постараюсь и привыкну… Толик.
- Надеюсь. А теперь, давай заедем в общежитие и перевезем твои вещи ко мне.
- То есть, как?
- А вот так. Тебе будет и спокойнее и удобнее, чем в твоей общаге. Да и теперь мы ведь…
- Нет, Анатолий Ник…
- Ты забыла обещание. И что за «нет»? Ты ведь сказала «да», или я ослышался?
- Я у вас так жить не стану…
- Как «так»?
- Как видно, я вас неправильно поняла…
- Что значит «неправильно»? Я хочу, чтобы ты стала моей женой и хочу, чтобы ты всегда была со мною рядом. Что тут непонятного?
- Ну да. Я это слышала. Но жена – это ведь законная. А вы меня… просто…
- Ой, малышка моя! Ты будешь самая законная-расперезаконная!
…Когда, подав заявления, вышли из загса Анатолий резюмировал:
- Была ты Говорова, а через месяц станешь Торопова! Ну, женушка, поехали ко мне!
- Нет…
- Ну, вот… А теперь в чем дело?
Она молчала.
- Мила, я что-то не пойму.
- А тут нечего понимать! Я еще не ваша жена. И вы за этот месяц можете сто раз передумать.
- А ты что, мне не доверяешь? Неужели я похож на такого, кто, как ты выражаешься, может «сто раз передумать»?
- Нет, я знаю, что вы не такой! Но ведь в жизни все бывает…
- Понятно, ты подчиняешься совету Мефистофеля из его знаменитой серенады: «Мой совет – до обрученья не целуй его!»
- Не помню, как у Мефистофеля, но знаю: до свадьбы - ни-ни!
- Ишь ты, какая… Значит, ты неприкасаемая… Кстати, у тебя за душой нет никаких историй, которыми ты хотела бы со мной поделиться?
- Мне нечем делиться! – ответила Люся обиженным голосом.- И мне, Анатолий Николаевич, неприятен этот разговор. Я сказала вам – не поеду! Можете забрать заявление…
- Милочка, девочка моя, я что, обидел тебя? Я просто хотел, как лучше… Ну, что ж, будем ждать эту чертову бумажку! А вернувшись из Франции, сыграем отменную свадьбу, лады?

                - 11 -

…Люся всей душой жаждала близости с Анатолием. Одолевавшие чувства были так велики, что она боялась, оставшись с женихом наедине, поддаться его обаянию и уговорам и не совладать с собой. Причина внутреннего запрета таилась не столько в давнем внушении бабушки, что девушка должна «блюсти себя», сколько в укоренившейся в Люсе боязни повторить судьбу матери.
Люся навсегда запомнила то состояние, которая испытала, увидав в своей метрике прочерк в графе отец. Значит, у нее никогда не было родного отца! Она – нагулянная… А какую тоску порождали в ее сердце слова подружки, когда та, показывая новую куклу, хвастливо говорила: «Мне ее привез папа!» Или же: «Завтра мы с моим папой поедем на рыбалку!» Обидное ощущение безотцовщины, как ей казалось, своей неполноценности, никогда не покидало Люсю и усложняло жизнь. Такой обездоленной судьбы своим будущим детям она не желала и видела в этой, по  выражению Анатолия, «чертовой бумажке», залог их будущего благополучия.
…Хотя после сделанного Люсе предложения, Анатолия и посетили неприятные мысли (не поторопился ли, приняв Люсины еле уловимые горящие взгляды за чувства, подобные тем, что испытывает он, не ошибся ли, приняв свои фантазии за реальность), но вскоре он отбросил все сомнения прочь и предался мечтаниям.
А вот теперь, он был раздосадован не на шутку ее упорством и пребывал в недоумении – неужели эта ханжеская средневековая мораль, вбитая в голову несовременной провинциальной матерью, преобладает над чувствами? Или его избранница их лишена? Ему было непонятно стремление невесты во что бы то ни стало закрепить их союз этой ничего не значащей бумагой. Ведь можно, имея ее, быть друг другу чужими, и таких примеров он встречал немало… А быть может, все это уловки для достижения иных, коварных планов? Промелькнувшая мысль показалась Анатолию кощунственной по отношению к любимому ангельскому созданию и, поразмыслив, и обозвав себя болваном, он опять был готов на все, лишь бы эта ершистая девчонка принадлежала ему. Вечные страхи перед цепями Гименея перестали смущать закоренелого холостяка. А если ей еще заблагорассудилось бы потянуть его под венец, Анатолий бы и на это пошел, наперекор своим убеждениям. Но на всякий случай решил удостовериться в этом.
- А что, после записи, вам, миледи, еще потребуется венчание?
- Хотя обряд и красив, однако мне лично не потребуется. Это все – условность.
- А бумажка – разве не условность?
- Нет, это узаконенный государством акт, и ему надо подчиняться.
- Ну, с такими взглядами, вам, миледи, прямая дорога в Думу!
- А почему бы и нет? Полагаю, тогда бы везде царил порядок.
- А разве вокруг нас нет порядка?
- Есть, но весьма относительный.
- Ишь, какова!
- Какова - ни какова, но у меня есть голова.
- Это что, тоже из фольклора?
- Ну, нет, это я сама сотворила.
- Вот так новые поговорки и рождаются. Молодец!
- О, вы мне льстите.
- Опять «вы»?
- А я отвечаю вам тем же. Вы что, не замечаете, что меня, когда зовете кличкой «миледи», величаете на «вы»? Вот и я вас, дорогой сэр, так буду величать.
…Незаметно подошло время студенческих каникул и Люся, досрочно и успешно сдав зачеты и экзамены, отправилась в Кинель. Анатолий советовал, чтобы сэкономить несколько дней, лететь до Самары самолетом. Но Люся настояла и поехала поездом.
Дорога проходила незаметно в частых телефонных разговорах. Анатолий умолял дома не задерживаться, так как уже истосковался по ней. А ночь у Люси прошла полной мечтаний о будущем…
Единственной ее заботой был вопрос, как и в какой форме преподнести матери весть о замужестве, и как она эту весть воспримет.
Когда Люся переступила порог родного дома, мать встретила ее упреками, почему не известила заранее. Она бы организовала достойную встречу московской студентке! И очень жаль, что завтра понедельник и нужно идти на работу…
- Беда, что школьные и студенческие каникулы не совпадают! Ну, ничего, в следующее воскресенье устроим пир и соберем весь мир! – счастливая от приезда дочери, заключила мать. – Все знакомые, твои подружки, да и соседи, жаждут встречи с тобой. Все спрашивают, как ты, когда приедешь?
Люся растерялась. О каком воскресенье может быть речь… Ведь она приехала не более, чем на трое суток. Сегодня тринадцатое, а на двадцать первое назначена регистрация. Но как об этом сказать?
Мама стала быстро собирать на стол и выкладывать местные новости, которыми спешила поделиться с дочерью.
- О, что это я о чем ни попадя толкую? Расскажи-ка дочка об учебе, о Москве…
…А в это время Анатолий, отправляясь к родителям, представил лицо матери, когда она, услышав новость об его предстоящей женитьбе, начнет высказывать сомнения по поводу союза с молоденькой и неопытной девчонкой, выросшей в другой, отличной от их, среде, как бы ненароком, намекая на недостойность избранницы. Ведь мать считает сына великим знатоком мировых ценностей, верхом совершенства, стоящим на недосягаемой высоте. Эта оценка его достоинств всегда забавляла Анатолия, но он естественно не осуждал свою любимую маму, считая, что она не исключение, а это – обычная материнская любовь, полная заблуждений, к  которым, конечно, относится и зарождающаяся ревность к будущей невестке. А отец, наверняка, как всегда, воздержится от комментариев и произнесет обычное напутствие: «Вперед, дружище, дерзай!»
…В первое мгновение, когда Люся отважилась заикнуться о необходимости быстрого отъезда в связи с предстоящим замужеством, у матери случилась оторопь. Внимательно вглядываясь в лицо дочери, она, как показалось Люсе, грозно сказала:
- Людмила, повтори. Я не ослышалась?
Когда мама так называла Люсю, это не предвещало ничего хорошего и свидетельствовало о наивысшей степени неудовольствия дочерью.
- О каком замужестве идет речь? Или я тебя не так поняла?
- Мама, все так, ты поняла правильно. Я выхожу замуж.
- Людмила, выбрось эту блажь из головы! Ты для этого ехала в Москву? Учиться надо! Ишь ты, что надумала! Знает парня без году неделю – и сразу замуж…
- Мама, я знаю его давно, и он не парень, а взрослый мужчина. Ему уже тридцать четыре года.
- Говоришь, тридцать четыре года, он что, преподает у вас?
- Нет.
- Нет? Так чем же занимается?
- Я не знаю, у него свой бизнес.
- А, все понятно: купи-продай, лавочник!
- Какой лавочник?! Он окончил МГИМО и Сорбонну в Париже!
- О господи, я не думала, что моя дочь такая дура! Прожженный прохвост навешал девке лапшу на уши, а она и губы раскатала…
- Мама, ну зачем ты так?! Что ты говоришь, он не такой! Он очень умный и хороший!
- А если такой ученый, что ему надо от тебя? Ишь ты, старый черт, позарился на девчонку! Небось дома жена и дети, тебе, глупой под стать. А он бегает за молодыми юбками!
Люся безрезультатно пыталась остановить маму, но все было напрасно.
- Мама, мамочка!
- Что, мама? Ты что, спишь с ним?!
- Ты что! Мы даже не целовались! И нет у него никакой жены и детей. Он не был еще женат.
- Он что – больной?
- Почему больной? Здоровый, занимается спортом. Мы поженимся и поедем во Францию в Мерибель, кататься на горных лыжах.
- Спортсмен, говоришь? И не целуется… Все ясно. Ты нужна ему для прикрытия: он – гомик!
- Мама, ты что? Что придумала?!
- Люська, повторяю, выбрось блажь из головы и гони его. Нам еще гомиков не хватало! Ишь, чего придумал: Франция, горные лыжи…
Мама завелась не на шутку, распаляясь все более и более. Она заявила:
- Никуда не поедешь! Гони прохвоста, или я приеду в Москву и наведу порядок! Ты приехала учиться, а не валять дурочку. Запомни, Людмила, с матерью шутки плохи. Так что не шути!
Какие там шутки! Люся была в полном смятении, посеянном в ее душе матерью. Ну что она выдумала?!
В это время подал голос мобильник - звонил Анатолий. Люся, увидев, что мать направилась к ней, намереваясь схватить телефон, тут же его выключила.
- А это откуда у тебя? Небось уйму денег потратила!
- Мне Анатолий подарил.
- Ага, понятно. Задаривает! Дай сюда! Позвонит – я поставлю его на место, получит по первое число! И сразу у него отпадет охота морочить тебе голову, как узнает, что я его раскусила!
- Погоди… сейчас заправлю. – Люся быстро вынула сим-карту и подала телефон матери. Теперь можно быть спокойной: Анатолий дозвониться не сможет.
А мама, положив телефон в карман, не унималась.
- Ты, дочь моя, на свой счет не обманывайся. Погляди на себя. Что ты в сравнении с московскими модницами и разными там кралями-манекенщицами?!
- А причем тут они?
- А притом! Если он богат, то давно бы мог выбрать себе любую из них. А ты, без сомнения, нужна ему для неблаговидных целей. Твой, как там его зовут…
- Анатолий Николаевич.
- Он прожженный хлыщ, этот твой соблазнитель!
- Мама, ну какой он соблазнитель! Ты ведь его не знаешь, а говоришь…
Люся говорила со слезами на глазах, полная отчаяния от маминой реакции.
- А родители хотя бы есть у этого пройдохи?
- Мама, перестань его ругать всякими словами! Он этого не заслужил. Не буду отвечать!
- Так есть, или нет? Детдомовский, что ли?
- Почему детдомовский? Есть у него родители - мама, папа, сестра.
- Он тебя хотя бы познакомил с ними? Что они из себя представляют?
- Нет. Пока не знакомил, но много рассказывал.
- Понятно, разными байками морочил твою дурную голову.
Конечно, Люся понимала, что все обвинения в адрес Анатолия были брошены мамой из-за раздражения, вызванного ею же придуманными страхами. Но все же они упали на рыхлую почву Люсиной неуверенности в себе и дали ростки сомнений в искренности любимого… Все это подкреплялось назидательными рассказами матери, основанными на ее собственном опыте…
Вечером, как в детстве, Люся забралась к маме в постель и, уткнувшись в ее плечо головой, разрыдалась.
- Не плачь, доча. Будет и на твоей улице праздник! Ты только учись. Встанешь твердо на ноги и все у тебя образуется. А об этом… брось думать, они все такие…
- Ну что ты, мама! Анатолий не такой. Если бы ты его знала!
- Люська, опять за свое. Не зли меня! Рассуди, моя глупенькая, своей умной головушкой. Вы, как ты говорила, гуляете с ним с сентября месяца, я не ошиблась?
- Нет, мы знакомы с июля.
- И того лучше. А сейчас, немногим больше середины января. И если ты не брешешь, ни разу не целовались… Гомик!
- Мам, честное слово, не вру! Он попытался, но я не позволила.
- И он сразу угомонился?! Ну, вот видишь, о чем это говорит! Если мужик здоровый да нормальный – сграбастает, и не спросит!
- Ну, мама, не все же такие… Ты ошибаешься.
- Поверь мне, уж я-то знаю…
- Это ты, видно, по моему отцу судишь?
- И по нему… И по другому. Был у меня один ухажер, еще в школе, Степкой звался. Позвал меня как-то в кино, а там, как темно стало, руки свои и распустил и слюнями обмазал мне все лицо. Ну, я его и огрела, дала оплеуху – будь здоров. Так ты что думаешь, обозвал меня дурой и больше в мою сторону не смотрел и уже гонялся за другими девчонками. А ведь писал до этого клятвенные записочки. Вот и цена такой любви…
- А ты его любила?
- Да, нет, наверное. Тогда казалось, что любила… Да и какая любовь в восьмом классе? Так, льстило внимание…
- А моего отца ты любила? Кто он, расскажи.
- Люся, пора спать! Мне завтра рано в школу.
- Ну, еще немножечко. Мне так плохо…
- Хорошо, Бог с тобой. Ну, что о нем говорить – прохиндей и только.
- Я об этом уже слышала. Ну, мамочка, расскажи, кто же он. Мне очень интересно.
- Что с тобой поделать, красавица моя. Умеешь из меня веревки вить... Значит, я уже второй год после института преподавала в нашей школе, когда познакомилась с ним на параде Первого мая. Он был студентом железнодорожного института, проходил у нас в городе преддипломную практику.
Мама замолкла, нахмурившись.
- Ну, а дальше, что, дальше?
- А дальше… Как та кошка по весне – потеряла голову.
- А он тебя любил?
- Да шут его знает… Говорил разные слова. Да слова-то ничего не значат. Нашел легкую добычу и обрадовался.
- А он был красивый?
- Красивый, не красивый… Пел хорошо. Вот и напел, да так, что ты появилась на свет. А ну-ка, марш на диван! Спать пора!
- Хорошо. Мам, отдай телефон.
- Опять за свое?
- А почему вы расстались?
- Людмила, я рассержусь.
- Ну, сердись. А я завтра уеду.
- Дудки! Никуда не поедешь. Я не только телефон, я и паспорт твой спрятала.
- Мама, ты что!
- А ты – опять за свое?! Подумай, с кем собираешься жизнь связать? Чует мое сердце, от  этого московского хлюста добра не жди…
- Ну, мам. Ты опять начинаешь, не зная его, ругать. А он столько для меня сделал…
- Знаю, что голову задурил, и все!
- Нет, он водил меня в театры, цирк, в музеи. Мне ведь до него – как до неба, расти и расти!
- О, как умело охмурил! Небось, как и твой беспутный папаша, напевал.
- А что напевал мой отец?
- Песенку. «Имел бы я златые горы, и реки полные вина…»
- Знаю я ее, эту песню. «Я отдал бы все…»
- Вот-вот, а как узнал, что я в положении, так его и след простыл.
- А как его звали?
- Черт рогатый, демон проклятый! Иди, Людмила, спать, ночь за окном!
Весь следующий день Люся напрасно провела в поисках телефона и паспорта. Скорее всего,  мама их унесла с собой.
А вернувшись из школы, мать снова принялась за обработку дочери, убеждая, что Анатолий не тот человек, за которого себя выдает, и что она должна все здраво взвесить.

                - 12 -

В душе Люси царило смятение… Действительно, здоровый на вид мужчина ни единого раза не попытался добиться близости, что так свойственно представителям противоположного пола. И даже, делая предложение, не произнес ни единого слова о своей любви. Правда, за все время, он единственный раз, как будто на радостях, приобнял ее и, прощаясь, целовал руки, и кроме того, уговаривал посмотреть его жилье и переехать туда… Но воспоминание о словах Анатолия, что у них не будет детей, ставило в тупик… «Неужели мама права?»
Без устали, целыми днями, Люся, оставаясь дома одна, размышляла и анализировала, перебирая в памяти слова и поступки Анатолия, взвешивая все «за» и «против». И, постоянно находясь под напором и влиянием матери, у Люси стало расти убеждение, что весьма подозрительно и даже противоестественно, чтобы такой успешный, интеллигентный и достаточно опытный мужчина, а не восторженный юноша, смог серьезно увлечься ничем особенным не отличающейся провинциальной девчонкой, в то время когда вокруг в Москве столько почти голливудских красавиц, готовых не раздумывая броситься в его объятия. Теперь ей стало понятно, почему Анатолий не познакомил ее, перед тем как подать заявление, со своими родными или друзьями, а таковые бесспорно у него были. Наверно, стеснялся ее вида, или была другая, неизвестная ей причина. Ну чем она могла его прельстить? Конечно ничем. И мама несомненно права, говоря: не в своим сани – не садись! Она, Люся, конечно, ему не пара.
Это бывало днем. А ночами Люся, обливаясь слезами, оплакивала свою первую любовь, с горечью думая, что если бы у нее была возможность созвониться с Анатолием, он бы все обязательно объяснил. Ведь он же не такой, каким его рисует мама, которая не видала Анатолия и не знает. Но телефон спрятан, а номера Анатолия она не знает…
А тут маме в голову пришло новое открытие: Анатолий, по всей видимости, сутенер, торгующий неопытными, подобными Люсе, девчонками. Сплавляет их на Запад, а скорее всего – в мусульманские страны, в гаремы к шейхам, где очень ценятся светловолосые девственницы. Вот откуда его богатство! И вот почему он уговаривал ее дочь поехать в Париж и в какой-то там Дубай.
- Не в Дубай, а в Мерибель! – поправила ее Люся. – А у тебя, мама, очень богатая фантазия. То Анатолий гомик, то сутенер… А ты забыла, что он хотел на мне жениться? Мы даже подали заявление в загс и вчера должны были расписаться… Но ты… все разбила!
И Люся разрыдалась.
- Глупенькая, я тебя спасла! И ты должна меня благодарить. Раскинь мозгами…
- Но он бы на мне женился, какой же он сутенер? – сквозь слезы спрашивала мать Люся.
- Это обычная уловка, во всех сериалах показывают. И, наверно, ты не первая. Он бы на тебе женился, а потом потерял бы паспорт и получил чистый. Или у него для такого случая есть еще десяток липовых паспортов. Эти богатые жулики такие хитрющие, что используют всякие лазейки. Поверь мне, и успокойся. Встретишь еще нормального, порядочного, честного человека. И на нашей улице будет праздник. А пока – вытри слезы и забудь об этом… как о плохом сне.
Через две недели, уезжая в Москву, Люся поклялась маме выбросить глупости из головы, прекратить встречи с Анатолием, передать ему телефон и учиться, учиться, учиться.
Вернувшись в Москву, Люся несколько раз намеревалась позвонить Анатолию, но все откладывала, не придумав, как сказать о своем решении. И лишь на вторые сутки отважилась.
- Здравствуйте, я вернулась…
Анатолий ее радостно прервал:
- Милочка, что случилось? Я уже готовился лететь в твой Кисель. Сейчас приеду!
Теперь она его прервала:
- Я на занятиях. Когда освобожусь – не знаю. Я…
Она выключила телефон и привычно вынула сим-карту.
После окончания лекций Люся специально задержалась, чтобы отсрочить встречу с Анатолием, полагая, что тот уже, бесспорно, ожидает у общежития. Однако, выйдя из учебного корпуса, сразу заметила знакомую фигуру, спешащую навстречу.
- Наконец-то! – Анатолий раскинул руки, стремясь ее обнять.
Но Люся, боясь взглянуть ему в глаза, отстранилась.
- Не надо… - бросила она.
Этот привычный жест его совсем не удивил. Ну да, стесняется, кругом люди…
- Видно телефон снова совсем забарахлил… Я звонил… Почему задержалась, в чем причина?
Анатолий засыпал Люсю вопросами, а она упорно молчала, не зная с чего начать. Они подошли к машине. Анатолий открыл дверцу.
- Садись.
- Нет, я не поеду. И вообще… Нам не надо…
- Что… не надо?
И тут, набравшись духу, Люся выпалила:
- Я за вас не пойду!
Анатолий, бесспорно не ожидавший такого поворота, был ошарашен. Несколько мгновений он смотрел на нее широко открытыми глазами, затем, ни слова не говоря, громко хлопнул дверцей, кинулся в машину, и она, словно бешеная рванулась с места. В мгновение ока машина исчезла из вида, мелькнув на прощанье, подпрыгнувшим на заднем сиденье, огромным букетом белых роз...
Люся как в тумане добрела до метро и, даже не заметив, как очутилась в общежитии, упала на постель. Она вцепилась зубами в подушку и, еле сдерживаясь, чтобы не взвыть на весь дом, долго лежала, глядя в пустоту. Люся не плакала, но сердце готово было разорваться от тоски и боли.
Внезапно она осознала всю глупость совершенного поступка, быть может поломавшего им обоим жизнь. Люся вскочила и стала лихорадочно искать злополучную сим-карту, решив немедленно позвонить Анатолию. Она еще не решила, что скажет, но знала, что надо, во что бы то ни стало, вернуть так нелепо ею, быть сможет навсегда, утраченное счастье.
Наконец, с большим усилием, телефон был приведен в рабочее состояние, но все старания были напрасны: Анатолий не отвечал.
Ночь прошла без сна. Подушка, мокрая от слез, была скомкана и безжалостно бита кулаками, словно она виновата во всем случившемся.
Все усилия дозвониться не имели успеха. Люся несколько раз в дневное время подходила к знакомому ресторану в надежде встретить Анатолия, но безрезультатно. Наконец, отважившись, она зашла и, отыскав метрдотеля, спросила, когда будет Анатолий Николаевич. В ответ прозвучало:
- Хозяин просил вас его не беспокоить.
Люсю словно опустили в ледяную прорубь. Дрожь пробежала по телу, а кровь ударила в лицо. Она не вышла, а выбежала из ресторана, споткнувшись о порог. Ее поддержал за локоть услужливый швейцар.
- Осторожно, барышня!
Услышав это «барышня», показавшееся насмешкой, Люся вырвала руку и бросилась прочь. И только в метро, вспомнив про телефон, пожалела, что забыла отдать метрдотелю.
В первое время, сидя на лекциях, Люся была не в силах сосредоточиться, так далеко были ее мысли. В каждом встречном мужчине, лицо которого обрамляла бородка, мерещился Анатолий. Однажды Люся даже окликнула одного… Когда увидела его удивление и услышала: - «Вы, кажется, девушка, обознались», - поставила себе неутешительный диагноз: - «С ума, что ли сошла?..» 
…Но время делает свое дело, и потихоньку лечит. Рана, хотя и болит, но под натиском житейских проблем, радостей и невзгод, все реже напоминает о себе… Лекции, семинары, зачеты, сессии – короче говоря, студенческие будни, а также бесконечная нехватка денег, небольшая подработка в сфере услуг (частенько Люсе приходилось дежурить сиделкой), - все это теперь наполняло ее жизнь. 
  Некоторые однокурсники начинали ухаживать за ней, но встречая безразличие, а порой и отпор, прекращали свои попытки. Люся возобновила спортивные занятия – начались тренировки, соревнования. Она по-прежнему увлекалась фольклором, пару раз летом ездила по глухим, далеким селам, собирая россыпи народной мудрости. А ее зачетку украшали одни пятерки, что наполняло гордостью сердце матери и, как она говорила, прибавляло сил и здоровья, которое в последнее время стало подводить (с детства приобретенный ревматизм и уже привычные ангины пагубно отражались на работе сердца). А фанатичная преданность матери нелегкому педагогическому труду, к тому же, почти всю жизнь - работа без отпуска, не способствовали ее здоровью. Необходимость зарабатывать на жизнь для себя и дочери, заставляла ее помимо обычной нагрузки учителя начальных классов вести еще группу продленного дня. И большую часть заработанного мама отправляла Люсе, прекрасно зная, что на одну стипендию, хотя и повышенную, в Москве не прожить. А сама экономила, во многом себе отказывая, даже на еде…
Люся боролась с матерью, доказывая, что ее стипендии плюс приработка вполне достаточно, но та упорно не желала слушать и требовала, чтобы дочь не смела совмещать учебу с работой, боясь, чтобы Люся не подорвала себе, подобно ей, здоровье.

                - 13 -

…Полные трудов, волнений, забот и тревог, пролетели пять лет учебы. Проходя в одной из школ преддипломную практику, Люся так понравилась своей одержимостью в работе дирекции школы, что ее пригласили начать трудовую деятельность в их коллективе. Предложение было и лестное и соблазнительное. Но Люся колебалась. Она хотела сбежать из Москвы к маме, в Кинель. Ей никак не давало покоя воспоминание об Анатолии… Все эти прошедшие годы она с опаской ходила по московским улицам, боясь лицом к лицу столкнуться с ним, и старательно избегала мест, где это было возможно.
Чем дальше текло время, тем больнее становилось от понимания абсурдности своего поступка. Как она могла поверить маминым беспочвенным доводам и бредням, и пойти у нее на поводу!.. Может, это и была настоящая любовь. А слово это Анатолий боялся произнести вслух, чтобы не вспугнуть, считая, что оно заезжено, испохаблено из-за частого отпускания по всякому поводу кому ни попадя, и в его представлении утратило свою святую ценность. Теперь Люся понимала, что настоящее чувство не передать словами, их просто не хватает и, говоря о чувстве вслух, его обесценивают и опошляют. Настоящие чувства передаются поступками, а ведь его поступки говорили за себя, она должна была их понять. А она… Что она наделала?!.. Но, теперь поздно, уже ничего не исправить. 
   Во всем случившемся Люся винила не мать, а только себя. В том числе и за то, что не рассказала всей правды, что для нее делал Анатолий. Если бы не ее ложь, у мамы не было бы такого предвзятого отношения к этому необыкновенному человеку.
…Мама, узнав, что дочери предложили работу в московской школе, была несказанно рада, счастлива и горда.
- Не смей отказываться! – взывала она к рассудку Люси. – Что ты забыла в нашей дыре? Шутка ли, работать и жить в Москве! Это же верх всяческих мечтаний. А я, как только доработаю и выйду на пенсию, перееду к тебе. И заживем! – говорила она, предаваясь мечтаниям.
Скрепя сердце, и опять поддавшись материнским уговорам, Люся осталась в Москве. Но тут остро встал вопрос о жилье. Пришлось снять комнату, на оплату которой уходила большая часть ничтожной зарплаты начинающего педагога.
Люся категорически отказалась от материнской помощи, уверяя, что заработанного хватает на все с лихвой. Однако, несмотря на старательную экономию, Люсе скоро стало ясно, что все-таки придется искать еще более дешевое жилье где-нибудь на окраине Москвы, или даже в Подмосковье. Хотя, подсчитав получше и поразмыслив, пришлось отказаться и от этой идеи, так как выгода была небольшая, а прибавились бы расходы на дорогу несколькими видами транспорта, и огромная трата драгоценного времени.
Поделившись своими невеселыми проблемами с завучем и высказавшись, что как видно, к сожалению, ей придется расстаться с Москвой, Люся неожиданно для себя получила не только сочувствие, но и помощь.
- Моя родственница живет в Подмосковье, совсем рядом с Москвой. У нее большой дом, а она уже в почтенном возрасте и живет одна, дети – далеко. Я поговорю с ней.
И в скором времени Люся поселилась у приятной старушки, бывшего педагога, которая категорически отказалась брать плату за жилье, сказав, что лишь рассчитывает на незначительную помощь квартирантки, да приятное совместное времяпрепровождение. - «Быть в четырех стенах, особенно зимой, – невыносимо, хоть вой», – так высказалась хозяйка об одиночестве и своей надежде, что молодая коллега скрасит ее досуг. 
И действительно, долгими зимними вечерами Люся сама была рада, закончив проверку тетрадей, почаевничать с приятной собеседницей, какой оказалась Зинаида Власовна. Словоохотливая, подобно многим старикам, она делилась с Люсей воспоминаниями о молодых годах, богатым опытом на «педпоприще», рассказами о многочисленных учениках, и не забывала похвастаться своими детьми и внуками.
- Вот, нарожала, вырастила их, а они разлетелись в разные дали. И теперь мне на старости приходится довольствоваться звонками да редкими встречами, а в большинстве случаев – одной куковать. Спасибо племяннице, подсобила, и мы теперь вдвоем с тобой кукуем! – смеясь, завершила она тираду.
Однажды, во время одной из таких бесед, Зинаиде Власовна спросила Люсю:
- Извини, милая, за нескромный вопрос. Но, гляжу я на тебя, Людмилочка, и не пойму: красивая, молодая, умная девушка, ну что греха таить – все есть при  тебе, и почему одна? В твоем возрасте у меня уже был первенец и на подходе - второй.
Люся молчала. Старушка занервничала:
- Я что-то не то сказала? Не взыщи. Обидела, что ли?..
- Ну что вы… Просто предо мной однажды мелькнул солнечный лучик, но я его своими руками погасила. И больше ничего подобного не встречала.
- Жаль. Но я не понимаю…
- Зинаида Власовна, давайте об этом не будем…
Люся не хотела ворошить минувшее, опасаясь опять возродить боль.
Благодаря гостеприимству жаждущей общения хозяйки дома, в начале летних каникул осуществилась давнишняя мамина мечта – она приехала к дочке в Москву.
Люся без устали водила мать по городу, демонстрируя прелести Москвы. Повторяя все, почерпнутое в общении с Анатолием, она очень удивляла мать своими познаниями. А в цирке, наблюдая за маминым неподдельным восторгом от увиденного, Люсе вспомнился и ее восторг и ощущение счастья, которое дарил ей Анатолий. И от этого Люсе стало так горько, что непроизвольно слезы навернулись на глаза. Заметив их, мама с тревогой и удивлением спросила:
- Доча, ты что, плачешь?
- Ничего, ресничка попала в глаз... – ответила Люся, старательно отводя взгляд.
…А следующим летом, вернувшись от мамы из Кинеля, Люсю ожидала неприятная новость. Внучка Зинаиды Власовны с мужем, вышедшим в отставку, и с двумя сыновьями, приехала к ней с Дальнего Востока и в первый же день поставила квартирантку в известность, что той следует в ближайшее время подыскать новое жилье.
Накупив кучу газет с рекламными объявлениями о сдаче жилья, Люся углубилась в их изучение. Выбрав несколько, по ее мнению, приемлемых предложений, и созвонившись, она отправилась по адресам.    
Устав от бессмысленно потраченного времени и не найдя ничего подходящего, Люся уже направлялась домой, как вдруг ее кто-то окликнул.
- Говорова, ты?
Это оказалась одна из бывших сокурсниц. Люся даже запамятовала ее имя, не то Вера, не то Нина…
- Ну, как ты? Где работаешь? – забросала она Люсю вопросами.
- Я – в школе. У меня пятые-седьмые классы. А ты?
- А я со школой распрощалась. Работаю гувернанткой.
- Кем, я не поняла… - искренне удивилась Люся.
- А что тут непонятного? У нас капитализм скоро уж пятнадцать лет, а капиталистам в дома нужны работники. Тружусь на Рублевке гувернанткой. Ну, что тебя удивило? У меня всего одна подопечная, девочка пяти лет.
- Но ты ведь теряешь квалификацию… - не могла взять в толк Люся.
Как можно, окончив университет, не работать по профессии и стать вдруг какой-то гувернанткой?..
- Ну и что! Зато мне хорошо платят. Не чета тому, что ты получаешь… К тому же у меня бесплатная крыша над головой, да еще какая! И питание.
- Но…
- Что, но? Скажи, ты со своей зарплатой сумеешь квартиру приобрести?
- Что ты, конечно нет!
- А я уже внесла первый взнос в новостройку. И летом следующего года у меня будет своя квартира.
Люся уже начала прощаться, но была остановлена вопросом.
- Да, кстати, ты Говорова не знаешь, может кто-то из наших девчонок согласится. Моя хозяйка просила найти для ее подруги, они близко от нас живут, гувернантку для ребенка, тоже девочки, четырех лет. Работа, кстати, непыльная. Это тебе не тридцать обалдуев, сидящих в классе. Да, они еще за знание иностранного языка приплачивают. Вот мой телефон, поспрашивай, а? Они хотят гувернантку с университетским образованием и приличным английским.     
Предложение было заманчиво и, поразмыслив, Люся решила сама им воспользоваться. Главное, что прельстило, это возможность в будущем приобрести собственное жилье.
Так, расставшись со школой, она стала воспитательницей при четырехлетней девчушке, быстро привязавшейся к своей Людмиле Александровне. Люся в свою очередь тоже искренне полюбила эту забавную и кокетливую малышку. Родители ребенка ни во что не вмешивались, все заботы о девочке всецело доверив гувернантке.
Мама пришла в негодование, узнав о принятом дочерью решении перейти на роль прислуги, - так она окрестила новую должность Люси.
«Дочь моя, - писала она, - ты я вижу потеряла разум! Это похлеще, чем твое бывшее стремление выскочить замуж. Столько лет отдать учебе, чтобы потом пойти вытирать нос и выносить горшки у богатенькой наследницы банкира-ворюги. Людмила, одумайся, пока не поздно!» – взывала мама.
Много сил денег и времени потратила Люся, описывая матери по телефону преимущества новой работы и перспективу наконец-то жить вместе в собственной квартире. Надежда стать москвичкой примирила, наконец, мать с положением дочери. Но все же, она просила Люсю не распространяться, и в общении с подружками не упоминать о своей новой роли: в Кинеле об этом никто не должен знать!
Бедная мама! Она, как видно, действительно очень переживала по этому поводу, хотя каждый раз в разговоре с Люсей говорила, что даже боится поверить, что может осуществиться ее давняя мечта.
Но этому не суждено было случиться - через полгода мама скоропостижно скончалась…
Еще не оправившись от постигшего удара, надломленная горем, Люся, похоронив мать, была вынуждена принять серьезное окончательное решение о дальнейшей своей судьбе. Теперь она осталась одна на всем белом свете.
В родном Кинеле ее, кроме воспоминаний, ничто не держало, а в Москве ждала работа и славная девчушка, которая устроила истерику, узнав, что ее любимая наставница уезжает и с которой истребовала обещание вернуться.
Перебирая в комоде разные документы и бумаги, Люся наткнулась на письмо, адресованное ей матерью, написанное, как видно, довольно давно.
«Люська! – писала мама, – если со мной что-либо случится, мой тебе наказ: не ведись на московских шалопаев, а выбирай себе ровню из наших, кинельских. Дочь, будь благоразумна!   Мама».
И приписка: «Деньги не транжирь, береги на черный день».
Письмо было написано чернилами ровным каллиграфическим почерком,  в этом была видна вся мама.
Люся сидела, сжимая в руках письмо. Слезы одна за другой капали на бумагу.
Вдруг раздался стук в дверь и, не ожидая ответа, на пороге появилась молодая супружеская пара. Едва поздоровавшись, они начали с любопытством оглядывать комнату. Недоумевающая Люся вопросительно уставилась на них еще мокрыми от слез глазами. Она просто опешила от такого бесцеремонного вторжения.
Не представившись, незваные гости заявили:
- Мы пришли забрать ключи и узнать, когда вы уезжаете.
- А вы кто, собственно говоря? – наконец пришла в себя, возмущенная их требованием Люся.
- Нам обещали эту комнату. Она ведь не приватизирована и это школьный фонд.
- Но на нее претендуют наши соседи… Впрочем, мне все равно, разбирайтесь сами. А ключи я отнесу в жилконтору.
- А вы, все же, еще долго пробудете? Нам хотелось бы начать ремонт, - не унимались посетители, которые своей настырностью стали раздражать Люсю.
- Уеду, когда сочту нужным! – металлическим, так не свойственным ей голосом произнесла Люся, с удивлением уловив в нем присущие маме нотки…
Вернувшись в Москву и приступив к повседневным обязанностям, Люся, наблюдая за бытом и привычками в новой, незнакомой ей доселе среде, все удивлялась и никак не могла взять в толк, как можно отдать на полное попечение и доверить воспитание родного ребенка совершенно чужому, незнакомому доселе, хотя и образованному человеку. Ведь родители малышки уезжали порой надолго за границу, да и очень редко уделяли дочери внимание, будучи рядом, всецело положившись на Люсю.
Исполнялся лишь единственный ритуал «по утрам» (а «утро» бывало и после полудня), когда родители вставали с постели. Мать заходила в детскую и, поцеловав дочь, произносила:
- Ну, как у вас дела? Все в порядке?
И тут же родительница исчезала, занятая своими делами. Отца же ребенок порой не видел неделями. Правда подарками они щедро одаривали не только дочь, но не забывали и гувернантку.
Претензий у хозяев к ее работе не было, единственное на чем настаивали – побольше с дочерью заниматься английским, разговорной речью. И Люсе приходилось самой разыскивать нужную литературу, детские песенки, стихи и сказки на английском, шлифуя и развивая и свои познания. Лишь много времени спустя Люся узнала, что все ее действия фиксировались скрытыми камерами в детской комнате…
Уложив вечером девочку спать, Люся наводила порядок в комнате и гардеробе и, составив по школьной привычке план занятий на следующий день, могла заняться собой: принять душ, почитать, расположившись в своей комнате, или предаться воспоминаниям. Но спать частенько приходилось на диване в детской, так как Юлечка боялась оставаться одна в темноте.
После пробуждения подопечной, Люся приводила в порядок ее постель и, проследив за принятием ею утреннего туалета, усаживала завтракать. Все это сопровождалось шутками-прибаутками, песенками. А затем начиналась игра в школу, где девочка, незаметно для себя получала знания и навыки читать и писать на родном и английском языках. А, складывая игрушки, Люся обучала ребенка сложению и вычитанию - они подсчитывали количество любимых кукол и удаляли тех, которые уже надоели. Были и другие игры. Особенно Люся любила проводить с Юлечкой прогулки, водила на занятия фигурным катанием, на детские спектакли, да и дома они устраивали концерты, на которых девочка демонстрировала свои таланты перед родителями и прислугой, находящейся в доме.

                - 14 -

Первое лето Люся с Юлинькой провели в доме, а родители – за рубежом. Однако в следующем году они решили повести дочь на море и, естественно, гувернантка должна была сопровождать воспитанницу. Люсе оформили загранпаспорт и визу и, нежданно-негаданно, она очутилась во Франции, в Ницце.
Сидя на пляже и наблюдая за плещущейся рядом в воде девчушкой, Люся с горечью подумала, что могла бы так проводить время и со своим ребенком, если бы не глупость, сотворенная ею… «Глупость к добру не ведет!» - вспомнилась где-то вычитанная народная мудрость. Анатолий наверно посмеялся бы над ней, - мол, опять на помощь призвала фольклор. И сама себе удивилась: что это вдруг о нем вспомнила?.. Ведь дала себе слово – забыть и не теребить душу.
А на следующий день хозяйка поставила Люсю в известность, что у них на файв-о-клок будут живущие по соседству приятели: коллега мужа с женой и дочерью.
- У них дочь почти ровесница нашей. Так что, Людмила Александровна, приведете Юлечку и постарайтесь, чтобы она не ударила лицом в грязь. Пусть выступит: стишки там, песенки – ну, вы сами знаете. Так, к пяти – будьте готовы!
Когда Люся привела Юлечку в гостиную, там, кроме хозяйки была еще одна миловидная молодая женщина. Судя по фасону платья, был намек на скорое пополнение семейства. Лицо в пятнах подтверждало предположение. А рядом стояла славненькая, на вид пятилетняя девочка. Дети познакомились и, найдя общий интерес, стали играть с тамагочи.
Люся спросила хозяйку:
- Я должна тут быть?
Получив утвердительный кивок, она подошла к девочкам и стала поправлять расстегнувшуюся в Юличкиных волосах заколку, когда в зал вошли, о чем-то беседуя, хозяин и, как видно, муж гостьи.
- О, я вижу, девчонки подружились!
Голос показался Люсе до боли знакомым и заставил поднять голову. Она встретилась с его взглядом. Это был, бесспорно, Анатолий, но без бородки. Немного изменившийся, но тот, которого она бы узнала в тысячной толпе.
Люся почувствовала, что еще мгновение и потеряет сознание. Она провела рукой по лицу, как бы желая опомниться и сбросить наваждение. Но это был не мираж, а действительно Анатолий. Его глаза широко и удивленно неотрывно глядели на нее. Как видно, хозяйка уловила этот взгляд и перемену в гувернантке.
- Людмила Александровна, - сказала она – можете идти. Вы свободны.
Люся, ничего не соображая, словно в тумане, вышла за дверь и там несколько минут стояла, закрыв глаза и еле переводя дыхание, а сердце колотилось почти у горла.
Вдруг дверь сзади распахнулась и до Люси донеслось:
- Мила, это ты? Не могу поверить! Здесь… В услужении?!
Это «в услужении» словно обожгло и Люся не пошла, а побежала вдоль коридора.
- Погоди, Милочка! Умоляю, пару слов…
Люся резко повернулась.
- Да, это я.
Анатолий быстро подошел к ней, счастливо улыбаясь.
- Ты что, бросила учебу?
- Почему же, окончила университет. С красным дипломом. – не преминула добавить она.
- Так почему ты… не по специальности?..
- В услужении, да? А не все ли равно? Сколько бы кобыла жеребцов ни родила, а хомута не миновать… А здесь – хорошо платят! – с вызовом ответила Люся.
- Значит у тебя что, семья? - он, как видно не понял пословицу.
- Нет, никого нет. И мамы тоже…
- Жаль…
- Идите, вас ждут.
Анатолий пропустил эту реплику. Люся повернулась, намереваясь уйти.
- Погоди же, Мила! Фольклор свой не забыла?
- Вы, став семьянином, заговорили стихами.
- Ну да, понимаешь… Я, увидав тебя здесь, словно обомлел. А ты ничуть не изменилась. Даже стала…
Люся не дала ему договорить.
- А вы изменились без вашей бородки. Идите же, вас ждут!
- Подождут…
Они обменивались пустыми фразами, понимая, что говорят не то, что хочется, и что надо сказать… Люся, чувствуя, что не выдержит этого любящего взгляда, повернулась, опять собираясь бежать… от него, от себя…
Анатолий протянул руку, как будто собирался остановить ее.
- Ну, ответь хотя бы, почему тогда так поступила?
Люся сказала первое, что пришло на ум:
- Не хотела маму огорчать…
- Ну да, понятно, маму… Но если любят, маму не слушают.
- Не смогла…
- Но теперь можно все-все исправить…
- Поздно… у вас жена, ребенок… - а в голове мелькнуло: - «А со мной он детей не хотел…» - Идите!
- Но…
Не дослушав, Люся бросилась бежать по коридору, словно за ней гналась сама беда.
- Мила, Милочка, погоди, не уходи! 
Люся бежала, чувствуя призывный взгляд Анатолия. Не выдержав, готовая броситься в его объятия, решив – будь, что будет!.. - Люся повернулась и… увидела в дверном проеме его спину и захлопывающуюся дверь.