Его неотрывный заинтересованный взгляд не только не мешал мне в работе, но и укреплял мою самоуверенность: так и должно быть, я - лучший и должен быть интересен абсолютно всем.
-Кто это? - поинтересовался я у Дильшота (Димка).
-Раисовский сынок (сын председателя). Азиз, - представил мне парня Димка.
Дильшот поварил для нашей техникумовской группы, пока мы собирали хлопок в непристойных для мужчин позах. Иначе и быть не могло: Дильшот - местный парень из Шахрихана, намного старше нас, он поступил в наш техникум уже после армии: опытный, состоявшийся мужчина; не то что мы, сосунки - третий курс после восьмилетки.
Димка попросил меня в помощники, как передовика. Я не бил рекордов по сбору хлопка, просто всегда, везде, старался быть первым: и в учёбе, и в спорте, и в труде, как учили. Выкладывался по полной! А как по-другому? Лучшие позади не плетутся (только иногда, правда, когда находится повод сачкануть).
-В принципе, ты мне здесь не нужен, - объяснил мне своё решение Дильшот. - Тебя с поводка спустить, ты весь хлопок соберёшь, ребятам не останется.
Моей задачей встало жечь костёр, учиться поварскому искусству от молодого, искусного повара Димки; чистить картошку и есть мясные деликатесы: печень, сердце, яйца, чтоб рос я здоровым на радость малочисленной женской составляющей нашей техникумовской группы.
-Я Азиз. А ты? - Азиз подошёл ко мне без всяких условностей и сразу же положил руку на плечо, протянул другую для рукопожатия.
Батыр Азиз заслонил от меня весь белый свет своим огромным торсом. Мне же далеко в сторону встал страх за тех, кто выше меня ростом. Тем более, что Димка выдал мне школярский возраст Азиза - мал тот ещё, шкет, салага.
-Игорь, - покровительственно представился я и сунул руку в огромную ладонь, прикинув по ходу, куда лучше уложить эту тушу, чтобы всем смешно стало.
-Илхом, - перевёл Азиз моё имя.
-Илхом, - повторил я. - А мне нравится! Можешь звать меня Илхом.
-А меня Сашком, - ответил Азиз взаимностью.
-Мне совсем не сложно называть тебя Азиз, - отвергнул я предложение нового знакомого. - Тебе это имя отец давал, и я с уважением отнесусь к твоему настоящему имени, без кликух.
-Давай дружить, Игорь!
-А как это - дружить? Что делать будем? - попытался я подколоть Азиза.
-Мне русский подучить не помешает. В армию скоро, а там засмеют, как отец говорил, - русский Азиза желал быть лучше с его глубоким узбекским акцентом. - У нас в кишлаке редко кто по-русски разговаривает. Кому это надо? Разве что для базара.
-Русский, говоришь? Здорово! Я бы тоже узбекский подучил. Сам разговариваю чуть-чуть - азмас. Хотя понимаю всё, что говорят.
Ну что, Азиз? Это дело обмыть стоит? У меня как раз два рубля затерялись. Заходи вечером. Посидим, поговорим.
-Зачем вечером ждать? Сейчас пойдём. Я договорюсь. Щас! Тебя отпустят без всяких!
Мы шли по-над зауром, горланя что ни попадя по ветру, разгорячённые молодостью, свободой и настоящей взрослой запрещёнкой. Разыгравшийся от нашего спущенного взвода ветер вырвал у меня из рук приготовленную бумажную заначку и закинул её в грязную, промёрзлую жижу заура, зло пошутив над нами: "А искупаться слабо"?
Я полез по осыпающемуся склону проваливаясь:
-Я сейчас! Скоро! У меня сапоги!
-Оставь! Увязнешь! - остановил мою сумасбродность Азиз. - Жди меня здесь! Схожу к отцу, принесу.
-Я с тобой! Какого лешего мне в одиночку тут торчать, - не поверил я Азизу. Кто ему, малолетке, деньги даст на спиртное?! Мусульманам, им пить запрещено, к тому же.
Как только Азиз скрылся из вида, отстранив моё рвение в попутчики, я вышел на стан, немного огорчённый от сорвавшейся замуты. На полпути уже, я сильно пожалел о своём недоверии к новому знакомому и устыдился: Азиз вышел мне навстречу, махая рукой и широко улыбаясь.
На мой вопрос, как Азизу удалось обмануть отца, и что он соврал, выпрашивая у того целый "пятерик", мой новый друг без всякого жеманства, попросту ответил:
-Я никогда не вру отцу. Сказал, что нашёл друга, русского. Отец сказал, чтоб мы не пили много.
Мы сидели с Азизом на айване, приподнятом на три метра над полем для дежурства ночных сторожей. Нам было здорово вместе! Не помню, о чём был наш разговор, но беседа была на полном серьёзе. Настоящий, мужской разговор....
Для нашей юности было всё, что нужно: последнее солнечное тепло, засыпающая осенняя природа, прекрасная своей усталостью от лета и отрешённой сонливостью; был свежайший осенний воздух заигрывающий с нами первым холодком. Было всё, что мы желали в данный момент. Была вся жизнь впереди, невыбранные ещё никем дороги, доверие людей, вера в себя. Была настоящая мужская дружба.
Я в очередной раз уверился в своей неповторимой оригинальности - не зря ведь Азиз избрал в друзья именно меня, из многих. Так и должно было быть, ведь я - лучший!
Выпили мы немного. Азиз никогда не обманывал отца и беспрекословно выполнял все его наставления. Поэтому он не внял моим увещеваниям и взял всего одну бутылку слабого столового вина.
Азиз захмелел быстро. Пацан вчерашний! Видать, пил впервые. Он всё порывался петь: "Мажнунтол" (плачет ива). Я же, совершенно трезвый, покровительственно хлопал друга по плечу и подбадривал: "Пой, дустим (друг). У тебя отличный голос".
А холмы смеялись надо мной. Осмеивали меня с юга. Жёлтые, Андижанские холмы, закрывшие горизонт, испачканные тенью надвигающихся промозглых осенних туч.
Грязные холмы исказились в подмороженном воздухе, расплылись и раздвоились. Обсмеяли всю мою неокрепшую юность....
***
Эти холмы родились вместе со мной, пожалуй. Или даже раньше намного? Вся моя юность пронеслась рядом с ними, ввиду холмов.
Наш пионерлагерь, где я проводил по две-три смены кряду, находился в местечке Урикзор, у самого подножия холмов. Сюда я активно зачастил в классе четвёртом вместе с другом Саньком Пилипенко. Мы бегали туда за маками, по делам, по договорённости, просто так. Ездили на автобусе, если находились деньги на проезд. А так - рвали дорогу пешком, напрямки. Пробирались через урюковые сады и проверяли силу воли, не обращая внимания на сладкие фруктовые деревья. А что нам, молодым, какие-то там 5-7 километров?!
Санёк - второгодник. Меня поставили к нему "палочкой- выручалочкой". Ничо, я справился! Вытянул Санька в пятый. На следующий же год Санёк подсадил меня на "тройки" и "четвёрки", сам же остался ещё на один год, догонять более молодых. Не хотелось Саньку детство покидать.
Помнится, как я впервые заставил его учить стихи:
-"Он палку в зверя протолкнул и там два раза провернул своё оружье"! И почему я раньше не любил стихи учить?! - восхищался Санёк Мцыри, и собою - впридачу. Не уставал повторять:
-"И там два раза провернул..."! "...своим мачете сахарный режет тростник".
Сашкин отец - лётчик. Искадрилья "Миг"-ов и "Су"-шек базировалась в Андижанском аэропорту. Гарнизон, где проживали семьи лётчиков, находился через дорогу от нашей школы. Дети лётчиков учились со мной в одной школе, поэтому я был вхож в закрытый для горожан авиагородок по многочисленным протеже моих одноклассников. Так что я знаком с жизнью пилотов не по наслышке, видел специальные лётные тренажёры и тренирующихся на них испытателей. Купался в открытом гарнизонном бассейне, обедал за одним столом с покорителями неба и их жёнами, матерями моих школьных друзей. В общем, знал об авиации всё, что должен знать настоящий пацан с небом в голове.
Здоров же был этот Санёк! Даже тот факт, что он был старше меня, не уменьшал изумления от его физической силы и форм.
-Кому дан ум от рожденья, мне же - сила! - излюбленное изречение Сашка. Тогда я ему верил. Сейчас же считаю, что сила уму не помеха. А уж умный мужик обязательно проследит за своим здоровьем и физической выносливостью.
-Видишь, какая у меня сильная ладонь, - хвастал Санёк. - Это я её наганом накачал. С отцом постоянно по стрельбищам ездим. От курка мозоли на пальце - во, смотри!
В школе начали проходить топографию, и я сманил Сашку на холмы учиться составлять карты непосредственно на местности.
Вышли рано, без извечных неурядиц в сборах. Добрались так же, без приключений, по изведанному не раз маршруту через кишлак Урикзор.
Приключения ждали нас впереди, в горах. Встречал нас сухостой, готовый сиюминутно зазеленеть после слабого дождя. Сухая хрупкая трава цеплялась крепкими корнями за склоны холмов из глинозёма - таким образом ландшафт пустынных холмов и приобретал грязно-жёлтый цвет, становился похожим на лунные пейзажи, а при нашем разгорячённом детском воображении - и на марсианские вулканы и кратеры.
Здесь не должно было быть жизни, по всем раскладам! Однако шевеление этой самой непредсказуемой живности угадывалось повсюду: мелкие грызуны прятались по своим норкам, из под ног выпрыгивали кузнечики, ящерки, варанчики; вездесущие мухи, навязчивые, заставляли приветственно махать руками стрекочущей жизни холмов. Воздух был наполнен стрекотанием, жужжанием, не застаивался оторопевшим в отсутствии событий. И конечно же - птицы! Парили, порхали, пикировали, соревновались в выкрутасах и немыслимых виражах! И что им не жить, птицам, в их бесконечных степенях свободы!
Я честно считал шаги, выверял расстояния, записывал, чтоб дома, в спокойной рабочей обстановке составить карту.
Сашка бегал по склонам, выискивая приключения: гонялся за варанчиками, пытался табачным дымом выкурить сусликов из норок. Пробовал линзой поджечь сухую траву, хотя имел при себе спички, прокуренный не по возрасту хулиган-забияка.
-Какая там высота? - орал я наверх Саньку с подножия холма.
-Метров 50 до тебя будет! - не раздумывая прикидывал Сашка.
Я прибавлял свои 430 над уровнем моря к Сашкиным 50м и старательно записывал.
-А теперь? На какую высоту поднялся, Санёк? Слышишь ещё меня?
-3000! 5800! (Санёк уже скрылся за холмом, и я едва различал его голос). 10000м над уровнем моря!
Я верил старшему по возрасту другу, опытному, успевшему повидать жизнь. Верил и старательно записывал наблюдения Сашка спутанными столбцами цифр.
-Игорёха!!! Залазь ко мне! По-скорому, взлетай шустрей! - заорал вдруг Санёк, взяв на себя руководство экспедицией. - Бегом, Игорёха! Бегом! Смотри - пришли уже!
Я вбежал наверх к Саньку и встал колом, обомлев: пришли...! Пришли на водораздел и нам открылся южный горизонт, не видимый ранее. Внизу, у подножья холмистой гряды, зеленела Булакбашинская долина. Вдали синели горы, настоящие, скалистые, такие же, как в Арсланбобе, где мне удалось побывать с родителями и их коллегами с работы. Настоящие горы, не в пример нашим малорослым глинистым холмам!
Мы стояли героями, обнявшись за плечи, и чувствовали себя первооткрывателями. Я почувствовал себя Кортесом, который поднялся на вершину Панамского перешейка и впервые увидел Тихий Океан.
Мы вдоволь наорались с Сашком, поведали миру о нашей победе над холмами и поспешили вниз, в город. Наверное, мы опаздывали к урокам во вторую смену. Часов у нас не было. Мой внутренний голос отсчитывал мои последние минуточки, свербил под ложечкой тайной провинностью. Санёк ничем не выдавал волнения по этому поводу. Сдалась ему эта школа! Всё ему нипочём: какие-то там социальные условности, образование, воспитание становление.... Он живёт - чего проще?!
Не пошёл Санёк в школу в тот день. Нужны ему эти унижения, оправдания! Нет его - и дело с концом!
Я заявился к середине второго урока: -Где был?
-На рекогносцировке, на холмах.
Ну и как бороться со мной после этого? С взбалмошным, опрометчивым в решениях! Учительница вздохнула обречённо:
-И смех, и грех. Садись уже!
А холмы всё зазывали к себе нас, пацанов. Подкупали гостеприимством и авантюрным дыханием, призывами к приключениям.
Холмы-модники! В зиму они подбирали себе снежные шапки, предназначенные для их старших братьев - гор Ферганского хребта. Срывали снег с пролетающих мимо туч. Как это им удавалось, низкорослым? Подпрыгивали, может?
Не умели они носить снежный покров. Их наносная белизна таяла через день-два, и холмы снова становились похожими на самоих себя: желтели, прикрываясь серую тенью от туч. Так было надобно природе - отделять холмы от гор. Нечего задаваться!
В раннюю весну, а то и в феврале, холмы одаривали горожан зелёным. Цвет этот был блёклым и недолгим за недостатком влаги. Но это был самый радостный для нас покров для холмов - покров надежды. Будет лето! Зелень призывала к жизни и волновала непредсказуемостью: что ждёт нас там, впереди?
А впереди было всё, что не пожелаешь: сотни нехоженных дорог, не избранных пока никем; тысячи встреч, приятных знакомств. Впереди нас ждала так и не разгаданная взрослыми любовь....
В апреле холмы, проверив наше внимание зеленью, вдруг громогласно вспыхивали алым: на их склонах распускались маки.
Маки символизировали непревзойдённую славу труда, как нас учили. На 1 Мая холмы всегда встречали нас маками, выражая солидарность с мировым пролетариатом.
Красная одежда не менялась до 9 мая, отмечая День Победы. Узбекистан защищал Советский Союз от фашистских захватчиков наравне со всеми республиками. Узбекские воины прославляли свою малую родину на полях сражений и не считали, что защищают чьи-то чужие земли. В ту войну Узбекистан потерял павшими лучших своих батыров и пополнился славой, привнесённой с русских полей героями-узбеками.
-Мы тоже с вами одной крови! - кричали холмы ветеранам, поздравляя их алыми маками с Днём Победы.
Нам же, школярам, эти маки с холмов говорили о другом. Красный сигнал утверждал окончательно, что лето прибудет вот-вот! Лето уже недалече, и вот уже завтра-послезавтра распустят нас на большие летние каникулы. Будут пионерские лагеря, горы, быстрые саи, походы. Будут новые знакомства, захватывающие игры, зарницы, ночное. Будут танцы с девчонками, кино про войнушку и шпионов....
Холмы же уставали семафорить вечно занятым от жизни людям. Они преобразовывались в свой привычный жёлтый и отдыхали от нас до следующей весны, занимались своими предначертанными делами: растили свою скудную, никем не повторимую жизнь.
***
Узбекистан остаётся многонациональным государством и по наше время. Таковым эта гостеприимная республика стала во время Отечественной Войны, когда в этот хлебный рай стали эвакуировать с оккупированных территорий заводы, фабрики, театры, семьи защитников нашей великой страны. Сюда после войны этапировали пленных для восстановления народного хозяйства, ссылали нелюбимые Сталиным народы, лишённые высочайшего доверия.
Сегодняшнее отношение некоторых политиков к Узбекистану вызывает некоторое недоумение: узбеки вечно будут напоминать нам о своём гостеприимстве 40-х годов, Россия им всё уже давно оплатила.
Почему мы не хотим помнить о хорошем? Почему вся скверна нашей величайшей истории сегодня приобретает большее значение, нежели наши достижения? Почему мы с таким сарказмом относимся к воспитанию советского человека, основаном на самых высоких моральных человеческих принципах? Зачем мы разрушили добрососедские отношения, основанные на равноправии и интересе к человеку? Сдаётся мне, нашей новой воровской элите потребовались на данном этапе услужливые люди. Лакеи сегодня в дефиците, воспитание из человека советского услужливого паразита проходит с далеко слышным скрежетом. Тяжело человека, познавшего социальную справедливость и приобщённость к жизни, перековать в бесправного крепостного.
Люди, попавшие волею судеб в далёкий Узбекистан, пускали здесь корни, привеченные добросердечным узбекским народом. Редко кто вновь решался вернуться в безводные Крымские степи с плодородных среднеазиатских земель. Чтоб возвратиться в благодатный Краснодарский Край, от бывшего сына Кавказа требовались недюжие возможности и связи. В тёплом Узбекистане жилось нисколь не хуже, чем в цивилизованном Поволжье, и в российские центра в те времена возвращаться никто не стремился. А люди везде в стране жили всё те же, советские люди.
В нашей школе учились почти все национальности с бескрайних просторов СССР. Я не был знаком только с ребятами с северов, пожалуй. Этим морозоустойчивым оленеводам и китобоям жарковато было бы в наших краях, однако, и они особо не стремились понежить свои замороженные телеса под жарким южным солнцем.
Со мной в классе учились узбеки, родителям которых удалось устроить своих чад в цивильную русскую школу, а не в узбекскую - кишлачную. Таджикам и киргизам я давал списывать диктанты по узбекскому языку. Мишкуц Вадим, литовец, сын лётчика - самый высокий парень в классе, недостижимая мечта наших одноклассниц и предмет зависти моих школьных друзей. Ванико Давиташвили - подающий надежды спортивный гимнаст, чемпион города в своём возрасте. Русских и украинцев мы не отличали. Лично я никак не мог научиться визуально различать бухарских евреев и крымских татар, хотя узбека от таджика отличаю достаточно точно. Да кто этим заморачивался тогда? Национальность для нас была делом десятым, и ребята с девчонками ценились по совсем другим качествам.
С Равилем в первых классах школы я особо не дружил. Не вспомню, по каким обстоятельствам мы сблизились с ним в седьмом. Да какие могут быть причины для знакомства среди пацанов? Ребята попросту подходят друг к другу и называют свои имена. Это потом, с возрастом, мы обрастаем условностями, и нам всё сложнее искать друзей.
В общем, мы с Равилем скрепили нашу дружбу пацанскими интересами и авантюрными поступками, а под Новый Год Равиль пригласил меня на свой день рождения.
Помнится, я купил Равилю в подарок плюшевую обезьянку. Равиль не любил болтаться на турнике. "Научит тебя подтягиваться", - заверил я. Дня рождения, по сути, не было - друг позвал меня к себе домой в ответ на подарок.
К нам вышли родители Равиля,познакомились. Отец задал мне несколько обязательных, ничего не значащих вопросов. Мать накрывала на стол с нестираемой улыбкой на добром лице - к взрослому сыну гость пришёл. Затем родители предупредительно вышли, чтоб не мешать нашему настоящему мужскому разговору.
А потом в гостевую комнату вошёл Ринат, старший брат Равиля:
-А ты здесь с какого балкона упал? Или русская пища приелась - дерьмо? Настоящй захотелось? Дома кормят плохо? Ты что, урус, не понимаешь, что тебя гонят отсюда? Кати, кати, давай. Да чтоб я больше не видел тебя здесь никогда. За пять метров до забора - запретная зона.
Наши отношения с Равилем нисколько не испортились после той нелицеприятной встречи. Провожая, друг извинялся передо мной:
-У кого пьяница в доме, у нас же - вот..., в семье не без урода. Домой гостей невозможно пригласить.
Национализм не искореним, с ним необходимо неустанно бороться. Это как хроническая болезнь, запрятанная глубоко внутри - пока не даёшь ей высунуться, она и знать о себе не даст. Бороться с этой напастью необходимо ни одно поколение, чтобы полностью избавиться от неё, чтобы национальная диаспора расцвела во всей своей ритуальной красе, на почве традиций и добрососедских отношений с соседними народами. Любое попустительство катализирует взрыв этой затаившейся дряни, и все усилия, положенные на становление дружбы народов, катятся насмарку.
***
Никто не придумает прозвище лучше, чем пацаны.
Учитель физики Борис Антонович, Баритон, входит в класс уверенно, с достоинством. А кто из ребят посмеет дурить в его присутствии?
Все дружно повскакивали, хлопнули крышками парт в один звук, поздоровались и дисциплинированно расселись по местам, закрепив тишину окончательным аккордом опускаемых крышек.
Санёк сидит на уроке физики впереди. Так-то заслуженное место второгодника - "камчатка", - где хулиганская натура спокойно могла шухарить и даже покурить в парту, играя на зависти одноклассников. Борис Антонович единственный из всех учителей доверил ответственное место за передней партой двоечнику: Санёк ходит в любимчиках у своего друга учителя.
-Ну и что же ты дебил у нас такой? - голосу Баритона позавидовал бы сам Хворостовский. - Получится ли когда из тебя человека сделать, или останешься ты навсегда полным кретином?
-Кретин - умственно отсталый человек, - неожиданно проявил умственные способности Санёк. - Других недостатков у меня не наблюдается.
Баритон удовлетворённо осматривает свою притихшую паству и оборачивается к доске, намереваясь стереть дату, начертанную дежурным по классу, и записать мелом тему урока.
Учитель хватается за тряпку и мнёт её с омерзением: на пол из-под жёстких пальцев капает белая вода, насыщенная мелом.
-Кто дежурный?! - Баритон гремит шагами и голосом, нагоняя на нас нешуточный страх. Дойдя до "камчатки", разбушевавшийся учитель разворачивается грациозно и спортивно запуливает в доску тряпку, скатанную в меловой шар.
-Прилипла! Прилипла! - азартно поддерживает удачный бросок любимого учителя Санёк.
-Прилипает дерьмо к ботинкам, - уточняет учитель непреложные законы физики. - Тряпка - приклеивается.
Санёк берёт всю вину на себя, освобождая нас от ответственности, и бесстрашно выходит к рассерженному учителю. Баритон суёт грязную тряпку любимому ученику в руки и испачканной ладонью пачкает ему щёку, провоцируя класс на смех. Сам же идёт к раковине сполоснуть руки в меле.
-А что я?! - наивно оправдывается Санёк. - Я вчера дежурил.
Вот как бороться с таким неуспевающим разгильдяем? Смех один...
Не всегда Борис Антонович приходил на урок с "иголочки". Редко, но случалось, - Баритон втискивался бочком в полуоткрытую дверь, скрывая взгляд, затаив тоску. Молча садился за свой стол и прятался от нас в классном журнале, исподтишка подглядывая за затаившимся классом буйной, взлохмаченной шевелюрой.
-Борис Антонович! - Санёк предупреждал учителя шёпотом. Шептал во весь голос, дабы весь класс услышал. - У Вас ширинка расстёгнута.
Учитель кивал одобрительно предупредительному ученику и разворачивался к классной доске: одна рука в кармане, другая вычерчивает формулы мелом. Выведя результат, Борис Антонович разворачивается к нам уверенно: "Всем понятно"? Причёсан, на пиджаке ни одной складочки, и ширинка застёгнута.
***
Два гения естествоиспытателя сидели за партой в середине класса. Наука не терпит суеты. Это девчонки-отличницы рвутся в первые ряды, ближе к учителю, чтобы прилежностью и поднятыми руками сыскать к себе расположение и высокие оценки.
У нас со Славкой была цель в науке, и в достижении этой цели ничего гуманитарного не должно было нам помешать.
Физика - самая настоящая, мужская наука. С ней может соперничать только химия, если ей удаётся распалить интерес мальчишки взрывами и метаморфозами.
Недавно мы изучали трение: качение и скольжение. Прошли тему "Сопротивление воздуха и жидкостей".
Нет! Без нас Академии Наук не справится! Не прорваться консервативным учёным и конструкторам в удивительное фантастическое будущее! Ну что это за автомобили они конструируют - на технологиях кирпичной кладки! Брошенный с высоты кирпич рассекает воздух лучше, чем их скоростные автомобили!
Задачу века мы решали два часа. Полгода ушло на шлифовку нашего озарения. К тому времени поспело и подтверждение нашей со Славкой догадке: в "Технике Молодёжи" появилась статья, в которой говорилось, что дождевая капля приобретает самую аэродинамичную форму, просачиваясь сквозь атмосферу.
Мы пришли к этому величайшему открытию другим путём, чисто интуитивно. И всё же мы - гении!
Отец дал имя Славке, исходя из лозунгов "Слава труду!", "Слава КПСС!". Отпрыск интеллигентных родителей, Вячеслав особо не общался с одноклассниками, одной с ним национальности - крымские татары, - Равилем и Рустиком. Вообще-то и я из рабочей семьи, но вот привлёк чем-то Славку. Сблизились мы из общих интересов, обоюдной тяге к науке и увлечённости. Так мы сдружились со Славиком, и я стал вхож в дом его родителей: дом, заселённый работниками, обслуживающими Андижанскую телерадиоретрасляционную вышку. Отец Славки стоял у истоков Андижанского телевидения.
Юрий Мальян, ведущий первого, андижанского, известнейшего в республике телерадиоканала "Золотая Долина", в то время ещё не родился. Когда поднимали вышку на холме Беш Баш в 58-60 годах, родились наши со Славкой ровесники.
Мы со Славкой часто выполняли домашние задания вместе, у него дома. Его родители приветствовали нашу дружбу и увлечения, а отец постоянно приглашал меня посетить телевышку. Но всё как-то не выходила наша поездка, откладывалась по причинам склочного невезения - то мест в "РАФ"-ике не хватало, то дежурство не совпадало с воскресным днём, то ещё какая каверза подкатывала, прикидываясь напастью.
И вот, наконец, пришло то долгожданное воскресенье - едем!
***
Лес легко настраивает на радость и любовь. Речка та же, озеро - они предназначены для жизни человека и принуждают нас любоваться красотой, даря нам счастье и вечную жизнь.
Влюбиться в пустыню способен не каждый. Здесь людей не ждут. Попавший сюда, обязан при себе иметь всё, здесь не получить ни радости, ни счастья, ни жизни. Зашёл в пустыню с безнадёгой - получай тоску да печаль о своей безвременно загубленной жизни. Ничего хорошего в пустынных краях для пессимиста не светит.
В перенаселённой Ферганской Долине, где каждый метр земли ухожен и живородящ, пустуют обширные пространства Андижанских холмов. Сюда даже чабаны не гоняют свои стада, холмы не прокормят скот. На этой земле установлен карантин для человека на несколько миллионов лет.
Наш "РАФ"-ик врезался в холмы, оставляя за задним бампером гладкое шоссе, окаймлённое зеленью, завилял по грунтовке, извивающейся по изгибам ущелий.
Однотонный пейзаж утомляет не хуже нудной книги, слипает взор, кличет дрёму....
Да разве заснут когда наши бравые ребята в дальней дороге?! Нам интересна любая мелочь:
-Смотри! Да вон же! Кулёма! Во, во! Побежал! Гляди, гляди!
Вышка-жеманница заходит то справа, то спереди, красуется, дорогу нам указывает. Да знаем мы! Не в первой здесь. Приелась модница-вышка своей стройностью! Каждое утро в окне, спросонья: "Вот видишь - я снова здесь! Опять не ушла, как обещала".
Ещё поворот и - чудо! Мираж! Под вышкой - зелень! Клочок всего, маленький зелёный пятачок на сплошной желтизне без горизонтов....
Бывает, растёт дерево, - для человека, вроде. Пыль на себя собирает, чтоб дышалось нам свежее. Никто и не взглянет на это дерево, обросшее порослью: ни подойти, к стволу не прикоснуться. Разве закинет кто пустую бутылку в заросли - вот и всё внимание.
Дерево, посаженное с любовью, грациозно раскинуло свои ветви, красуясь перед нами, призывая. Как не зайти в эту живительную тень?!
А если на обихоженной поляне, под деревом тем, ещё скамеечка стоит, заботливо скроенная - вовек не уйти! А тут ручеёк зажурчал под ногами, пчела зажужжала.... Эх! Жить хочется!
Только человеку может забрести в голову идея освоить пустыню: завезти землю на мёртвый песок, воду вести чёрти знает откуда. Будто природа обделила нас местами для жительства. Вон их сколь, живи - не хочу! Здесь же, в безводье, нам быть не положено.
Оазис, мираж, чудо!
Тогда я принял эту живительную тень, как должное, не удивился стойкости жизни по молодости лет и неопытности. Залез на урючину и объелся от пуза любимым немытым фруктом, не оставив места для обиженной без внимания, переспелой вишни.
Это какую скважину для подъёма воды пришлось здесь пробурить, если только до подножья Беш Баша 400м! Неиспользованная почва под долгим паром должна быть здесь плодородна, для трав, хотя бы; но деревьям почва холмов не подойдёт, они не растут здесь.
Так разве не чудо этот оазис?!
Освоение холмов уже давно заложено в планах местных руководителей, хакимов и раисов. Бередит эта необходимость умы и сердца аксакалов и простых дехкан, да вот нет места этой зелёной мечте в сухих распоряжениях сверху. Многотомные планы народного хозяйства огромной страны никак не опустятся до этой маленькой сельскохозяйственной проблемы.
А ведь как здорово смотрелась бы здесь виноградная лоза! Холмы, прорезанные террасами, словно перенесённые сюда со Средиземноморья, или же Закавказья! Здесь, на склонах, виноградные гроздья наполнились бы солнечным лучом ничуть не хуже, чем во Франции или же в Испании.
Гряда холмов протянулась на 20км от Ленинска (Ассака) до юго-восточной окраины Андижана, где высится холм Бабура - Боги Шамол, Сад Ветров. Вот где можно найти примеры трудолюбия узбеков и доказательства их талантов в ландшафтном дизайне.
Здесь, в Саду Ветров, Бабур поставил худжру с айваном, когда собирался походом на завоевание Индии и прощался с родным городом, обозревая его с высоты холма.
Знаковое место, заполненное историей и судьбами людей - Боги Шамол, Сад Ветров. Стало традицией проводить здесь вечера выпускников школ. Отсюда молодые андижанцы выходят в большую жизнь.
Беш Бош - разум Андижанских холмов, Боги Шамол - их душа.
Высота Беш Бош - 892м над уровнем моря. Вышка - 180м. Всего - 1072м над уровнем моря. Телебашня в Останкино - 540м.
Телевышка питает Беш Бош информацией со всей необъятной страны. Холм непроизвольно полнится случайными знаниями, реальными и нереальными.
Человек ест всё, к чему приводит его разгорячённый ум в поисках истины. Все эти наслоения выводов, мистических и материальных, верных и ошибочных, раскрашивают эволюцию человека в изменчивые цвета.
У человека есть выбор: он может верить в Большой Взрыв, в бесспорное механическое движение, доказанное опытом; а может и просто верить, наслаждаясь божественными откровениями.
У Беш Бош подобного выбора нет, он перемалывает все человеческие накопления, балансируя на грани познания и безумия. Пока холм справляется с потоком противоречивой информации. Он огромен и стар, а его многомиллионный опыт пережил и не такие бредни, что попытался всучить ему человек, столь разный и непредсказуемо наивный в своих непродуманных фантазиях.
Боги Шамол - сама гармония! Он соткан нитью мыслей из "Бабур-наме". Над образом этого очарованного сада трудились десятки поколений искусных садовников, вляблённых в землю и жизнь, восхищённых силой ростка.
Здесь, в Боги Шамоле, правит лозунг "Вода и жизнь - едины!", "Су - бу хаёт!". Холм полон человеческой любви и мудрости восточной поэзии.
А может, неверно сравнивать холмы с человеческими качествами? У холмов должен быть свой, особый дух, неповторимый, непознанный. Если вдумчиво смотреть на холмы долгое время, пытаться разобраться в своих чувствах, холмы начинают рябить, трястись, искажаться в разогретом воздухе.
Чувства отражаются от холмов, словно эхо, и несут обратной связью ответные чувства, насыщенные новыми мироощущениями и внезапными озарениями.
У холмов есть своя мудрость, а растили её люди в течении многовековой своей истории; копили знания долгое, долгое время....
Люди копят в холмах мудрость веков и черпают её, бездонную, по надобности, не скупясь.
***
Каждый юноша, входя в большую самостоятельную жизнь, принимает ответственное решение; своё, самостоятельное, первое, серьёзное, самое главное на сегодняшний день решение. Был и у меня такой порыв в жизни, когда во мне проснулась вдруг необходимость доказать всем, что "я - сам". Я решил покинуть родной город, родителей, и начать новую самостоятельную жизнь.
Меня не пытались отговорить, родители отнеслись к моему решению мудро, с должным уважением.
Я уезжал от холмов, покидал своих советчиков и попутчиков по жизни, разменяв холмы на горы. В Фергане в мои окна теперь глядели голубые скалы, настоящие, с вечными белыми шапками.
Старые добрые холмы. Они провожали меня, торопя жёлтой тоской:
-Уезжай скорей! Это тебе надо. Там - твоя жизнь. И никогда не забывай вернуться! Здесь твои корни.
Я приезжал в Андижан зимой, и холмы хвастали передо мной своими модными снежными шапками - как у настоящих гор. Я подгадывал время навестить холмы в недолговечной зелени, всегда старался повидать их во всей красе, в маках. Но чаще всего холмы встречали меня в своём обычном естестве: в безводье, в пожухлой траве, месяцами ждущей своего часа, живительного часа с проливными дождями.
Я рассказывал холмам о Фергане, о настоящих горах, заглядывающих ко мне в окно. Рассказывал о своих поездках в горы, об их суровой красе, голубоглазых озёрах, стремительных саях с чистейшей морозной водой.
Холмы знали про горы: они видели старших братьев со своих небольших высот. Видели заоблачные выси и по хорошему завидовали мощи несокрушимых скал.
Холмы тосковали. Они хотели расти, одеваться каменной бронёй, купаться в облаках. К сожалению, суть холмов заключается в их неизменности и недвижимости. Этим холмам миллионы лет, и они пролежат здесь ещё столько же, пока движения льдов после очередного оледенения не сотрёт эти складки местности с лица Земли.
Быть может, в этом месте вместо холмов появятся озёра. А может, Ферганская Долина через века превратится в море. Ведь когда-то в необозримые времена здесь плескались волны.
Время по жизни несётся галопом, не разбирая дорог. По пути нас ждут ясные поляны, сладкие кущи беспросветная темень и непроходимые буреломы. Страна тем временем влезала в мракобесие Гермеса. Продавалось всё, что под руку попало: честь, родина, дружба. Люди перестали верить друг друг. Рушилось и разворовывалось всё, нажитое непосильным трудом советского человека: и материальные ценности, и идеологии, производственные отношения и искусства. А обвинялись в этом всём бедламе в первую очередь самые непонятные люди - иноверцы, гяуры - как нас стали называть..
Мне пришлось покидать Среднюю Азию, оставлять здесь легендарное восточное гостеприимство, рвать свои корни. Перед выездом в Россию я в обязательном порядке заехал в Андижан, чтобы запомнить на всю свою оставшуюся жизнь город, поднявший меня на ноги.
Холмы встречали меня хмуро, лениво разлёгшиеся на благодатных просторах Ферганской Долины, прикрывшись старыми рваными осенними тучами:
-И зачем ты припёрся? Прощаться? Мне твоё прощание...!
-Нужен ты здесь! - поддакивала своим предержателям телевышка. Она впитала в себя за последнее время всю грязь, всю дикость разнузданных человеческих чувств, свободно разыгравшихся в прогнившем зле торгашеских девяностых. Телевышка харкала ядом со своей высоты на шуршащий город, самодостаточно пополняясь учениями унижений со всего постсоветского пространства. Уважительное отношение к людям сменилось обидными высказываниями, кои в безмерных количествах изобретались преступным людом.
-"Миллион, миллион кизил гуллар", - нервировала меня телевышка приевшимся шлягером местной попзвезды; и тут же, вдогонку, добивала злословием. - Ну и что ты припёрся? Прощаешься-прогибаешься? Никто тебя здесь прощать не собирается! Ты кто такой, вообще-то? Самолётных дел мастер, твою ...! Вот поэтому и падают самолёты, что допускают таких как ты к сборке. Лётчики-пилоты! Знаем таких, видели! То нагадить на меня норовят, то бутылкой пустой целятся. Тьфу на тебя! (Еле увернулся).
-Зря ты сюда пришёл, - если холмы начинают рассуждать, их не остановить. Они не торопятся с мыслями, впереди у них вечность. Холмы размерены в суждениях и гудят однотонно. Нудят всё и нудят. - Считаешь, мы будем ломаться в тоске? Наив! Ты нам не нужен! Мы мудрому Бабуру советы давали, что ты нам хочешь сказать? Нет, не нужен ты нам, это мы тебе нужны. Мы - твои корни, а ты их рубишь. Ты не уживёшься без корней на новом месте. Можешь покупать себя, продавать, но полноценной жизни у тебя нигде не свяжется. Не будут тебе верить! Всё - езжай! Раз решил рвать, не надо тут тоской брызгать - своей хватает!
По какой причине ускоряется время? Может, это явление - один из факторов развития Вселенной? Или же наша Земля входит в зону с более активным Пространством-Временем?
Не к месту сейчас заниматься поиском ответов на эти извечные вопросы. Нам сейчас важен сам тот неоспоримый факт - время летит всё быстрее. Люди не успевают обживаться на земле обетованной. Понятие "малой родины" всё больше теряет свой смысл.
Человек всегда путешествовал, переселялись народы. Но всегда переселение это случалось вследствие катастроф. Сегодня миграция стала понятием повседневным. Больше четверти людей на планете живут там, где им приспичит на данный момент. Но и вынужденная миграция существует по наше время, и этот факт в современном мире особо страшен, он сравним с ужасами войны: сломленные судьбы, таланты; порушенные семьи, разбитые мечты и былые достижения.
Это какая человеконенавистническая власть взялась сегодня рубить людские корни, закрывать от них родные места под непререкаемые запреты. Власть сеет ненависть в своих адептах и разносит это зло по миру в своём же отрезанном и отброшенном ломте.
Взываю к эмигрантам: раз не осталось в душах ваших тепла к местам, породившим вас, если только ненависть чёрная гложет ваши сердца - не разносите вы по миру дурную славу о родине, помолчите лучше.
Россия. Оболганная не раз, попранная и перевёрнутая с ног на голову неоднократно, разворованная и взорванная, долготерпеливая Россия. Она больна сегодня, на бюллетене от эволюции.
В Гражданскую войну начала XX века Россия была расколота надвое, на белых и красных, на наших и чужих. Всё ненужное для новой России, чуждое, отсеялось тогда, и страна быстро справилась с болезнью, поднялась и расцвела, могучая.
В одурманенных девяностых Россия рассыпалась на эгоистов и рвачей. Разрушительные идеи батьки Махно воплотились в жизнь. Собрать разбросанное Лего нашей страны - это не одна светлая голова понадобится, не одна мерка добра. Пока же Россия злом полнится и расколом.
Больна Россия и лечат её заграничными примочками с логотипами статуи Свободы. Во вред только это неприемлемое лечение! Не подходит России иностранщина.
Так не усугубляйте ситуацию, граждане бывшие! Не позорьте вы Россию! Без вас найдутся очернители. В противном же случае, позвольте вас считать предателями.
Рецензия на «Андижанские холмы. Глава III» (Игорь Бородаев)
Игорь! Прочитал Ваши "Андижанские холмы". Это выражение благодарности тем далёким годам, когда все мы жили одной огромной и дружной семьёй, которая называлась "советский народ". Но вот пришло время и новые хозяева жизни называют нас презрительно "совками". А мы тоскуем по тому далёкому от нынешних реалий разрушенному государству, в котором мирно и уважительно друг к другу жили представители всех национальностей. И тогда героем был рабочий человек.
Понравилось.
Стас Литвинов 19.03.2016 12:19 • Заявить о нарушении / Удалить
Спасибо Стас. Я не удивлён услышать от Вас слова одобрения. Так и должно быть. Люди, знающие о существовании реальной правды, верящие в возможность всеобщей справедливости, легко понимают друг друга. Наше мышление не захламлено современными мутными идеологиями.