Они шли медленно, стиснув зубы и сжав кулаки. Ничего исправить было уже нельзя. Словно кто-то бросил их в темный тоннель и толкнул в направлении неясного мерцающего света впереди. Но что это, если не двери в рай, распахнутые для забитых до смерти?..
Лица ребят не выражали ни страха, ни отчаяния, ни замешательства. Вероятно, сознание просто отказалось выполнять свою работу: сложно представить себя через две-три минуты смятым и растоптанным толпой.
Касаткин, оттесненный более решительными товарищами на задний план, несколько раз машинально переложил сотовый телефон из одного кармана своего пиджака в другой, как бы ища, определяя ему более безопасное место. О том, что предстоит драться, Паша думал с паническим ужасом. Он испытывал сейчас примерно такую же растерянность, какую испытывал от своей близорукости в детстве. Но с того момента, когда однокурсниками было принято решение идти напролом, Касаткин почувствовал, не мог не почувствовать себя частью единого целого и поэтому не помышлял уже о каких-то самостоятельных действиях или трусливом бегстве.
По мере приближения к толпе скобарей студенты, наконец, сумели разглядеть то, что белело в руках у ожидавших их парней. Стало также ясно, что те искали в траве возле крепостной стены. Это были отвалившиеся от нее булыжники, природные камни. То есть, в рукопашной схватке сходиться, в общем-то, никто не собирался: двадцать восемь десантников для угрюмой толпы скобарей, которых не объединяло ничего, кроме желания расправиться с ними, казались слишком большой угрозой, чтобы не воспринимать ее всерьез. Сейчас, держа в своих руках камни и воровато озираясь по сторонам, что позволяло оценить обстановку в свою пользу, они чувствовали свою силу.
Местных было, по меньшей мере, человек двести. Мысль поставить на место зарвавшихся сверхсрочников из общеизвестной войсковой части не давала им покоя давно. Задавак считали именно сверхсрочниками, которые отслужив в армии положенные два года, решили, что им лучше всю жизнь отсиживаться на казенных харчах, чем честно трудиться на гражданке. В применении к таким нерадивым, не умеющим ничего делать своими руками молодым людям обидное определение «куски» звучало как нельзя кстати. Возможно, тут сказывалась генетическая предрасположенность, врожденное уважение скобарей к тяжелому физическому труду предков и неприятие ни в какой форме иждивенческого образа жизни. Но проблема состояла в том, что «куски» были прикомандированы к воздушно-десантной дивизии. А военнослужащие там, если и не умели держать в руках молот, то отличались своей исключительной способностью ломать шеи… Поэтому само собой подразумевалось, что подпускать их на расстояние вытянутой руки, да и ноги, нельзя.
Однако практиканты всей этой подоплеки не знали, они, конечно, не могли представить, что безоружных, ничем не провинившихся людей можно забить, как собак, камнями! Они просто не верили в это.
Наконец, группка студентов остановилась. От пестрой толпы гражданских их отделяли всего десятка полтора метров. Только теперь, разглядывая лица скобарей, Семенкин понял, что они решатся на все. И сейчас он искал взглядом Риту. Может быть, она стоит где-то в сторонке, не видит его среди ребят и думает, что он струсил, сбежал?..
Нет, они не имели права отступить, потому что в глазах стоявших неподалеку скобарей их форма свидетельствовала о принадлежности к несгибаемой когорте доблестных воинов, на шевронах которых горела эмблема непобедимых воздушно-десантных войск. Как могли они посрамить их честь, их славу?
Волков остановился, как шел, на шаг впереди своих товарищей. Он, расправив плечи и гимнастерку под портупеей, приготовился мужественно принять удар первым. Вспоминал мать, ее не тронутое еще старостью лицо и равнодушно размышлял о том, что за известие получит она о его смерти, от кого. Скорее всего, к ней придет «похоронка» из войсковой части. Ведь он на сборах, на нем военная форма… Это хорошо. Пусть думает, что ее сын погиб, защищая Родину. Время утихомирит боль. Его мать еще будет счастлива, потому что теперь она не одна.
У Александра предательски дрожали ноги. Как ему не хватало сейчас подбадривающего возгласа отца, который одну и ту же поговорку мог интерпретировать в зависимости от ста жизненных ситуаций: «Ну-ка покажи им, сынок, где раки зимуют»! Хотя показывать, собственно, было нечего. Что толку от того, что он был старше своих товарищей на два-три года? Что толку от того, что физически он был крепче большинства из них и из тех, кто стол напротив? Камни одинаково больно бьют как слабых, так и сильных. Они не разбирают, кто прав, а кто виноват. И главный аргумент в данном случае не его, а их убойная сила.
Молчаливое противостояние продолжалось всего несколько мгновений. Но не секундами измерялись эти мгновения, а глубиной отчаяния, степенью ощущения страшной несправедливости, горечью осознания конечности жизни.
Вдруг, раздвигая стоящих в первых рядах плотного эллипса парней, от них оторвалась стройная фигура девушки. В своем платье с белым воротничком она напоминала хрупкую школьницу, которая, не обращая внимания на сотни изумленно уставившихся на нее глаз, гордо вскинув голову, в полнейшей тишине зацокала по асфальту своими каблучками в сторону тех, чья судьба, чей злой рок были уже предопределены. Это Рита, как и другие девушки, затертая, отодвинутая на задний план, решительно вырвалась из тугой, местами дышащей противным водочным перегаром толпы и пошла к своему избраннику. Она не думала о последствиях, она не видела никого вокруг, кроме своего единственного дорогого и любимого ей человека, оказавшегося в беде.
Ребята расступились, пропуская ее в самый центр своей сиротливой группки, и она нежно и крепко прижалась к Борису, словно прощалась с ним навсегда. Однако объятия их были не долгими. Они не успели еще ни растрогать, ни вызвать слез, как кто-то из местных противным пьяным голосом выкрикнул из толпы:
– Ну, что, братва, рты разинули? Бей их камнями!
В это время стоящий рядом с Семенкиным Аверкин, посмотрев своему приятелю в глаза, только и успел проговорить:
– Ты прости меня, Борька! За все прости!
Теперь понятно, что у той разъяренной толпы были свои правда и свой резон отказаться от рукопашной драки, но град камней, обрушившийся на головы студентов, значительно перевешивал все резоны и аргументы.
Семенкин все-таки успел оттолкнуть Риту к деревьям, растущим у бордюра.
Касаткину первый же угодивший в него камень рассек голову, и кровь хлынула из нее по волосам, по лицу, оставляя на его красивом светлом костюме широкую красную полосу. Он быстро отскочил в сторону, упал в кусты и чудом не привлек внимания беснующихся молодчиков, пролетевших мимо. Наверное, потому, что они никого не видели перед собой, кроме тех, в форме бурого цвета, в пилотках, портупее и сапогах. Это и был как раз тот случай, когда рост помог ему избежать серьезных неприятностей, а, возможно, и спасти жизнь. Ведь вырасти он к четвертому курсу сантиметров на пять-десять выше, полевая военная форма для него в каптерке у прапорщика Вахромеева обязательно бы нашлась…
Студентов гнали до самой мутно-зеленой реки Псковы. Конечно, по дороге, кто-то из них пытался оказывать сопротивление. Волков, например, заскочив в открытую калитку частной усадьбы, вылетел оттуда навстречу оголтелой троице местных парней с вилами, чем привел их в неописуемый ужас. Семенкин, увидев, что у настигавших его скобарей руки уже пусты, решил взять их на испуг. Он вдруг остановился и, резко развернувшись, побежал им навстречу. Страх от мысли о неотвратимости рукопашной драки заставил преследователей пуститься наутек. Аверкину представился-таки случай отстаивать свою честь один-на-один. И в этой драке он вышел победителем.
Однако подавляющее большинство ребят серьезно пострадали. У Сени Разбежкина надорвали ухо. Леше Головину выбили два зуба. Джавиду Байрамову оставили внушительный синяк под правым глазом. Троим студентам рассекли брови и губы. Почти у всех поголовно от многочисленных ударов болело тело. Но каждый из них после этого происшествия поверил в чудо. В невероятное чудо, вырвавшее их из объятий той, которая является в минуты отчаяния к немощным духом…