Убитая совесть 6

Валерий Рыбалкин
   Виктора Силина, десятилетнего мальчишку, приняли в пионеры 22-го апреля 1964-го года в небольшом волжском городке. Сын руководителя подразделения на одном из градообразующих предприятий, он рос, как и большинство его сверстников: пионерская, затем комсомольская организации, увлечение музыкой, радиотехникой, запуск самодельных ракет. Но было и другое – азартные игры в кампании хулиганов, драки, войны малолеток – всё это также наложило неизгладимый отпечаток на его характер. По окончании школы парень поступил в радиоинститут, где учиться было совсем не просто.

   Глава 6. Первая сессия. Вербовка. Частный сектор.
   1.
   Трудности не пугали Виктора. И хотя он немного запустил материал, но надеялся всё наверстать. Однако выяснилось, что к экзаменам допускались только те, кто вовремя сдал зачётную сессию. Большая часть студентов защитили лабораторные работы, отчитались по практическим занятиям и спокойно готовились к первому экзамену. Остальные в панике метались от одного преподавателя к другому, пытаясь наверстать упущенное. Причём, двое разгильдяев вместо того, чтобы заниматься делом, лихорадочно дописывали рефераты по истории КПСС, хотя должны были это сделать месяц назад. Виктор с друзьями только посмеивались, глядя на них.
 
   Кандидатов на отчисление оказалось слишком много. Часть из них пытались перевестись на заочный или вечерний факультеты. Некоторым удалось взять академический отпуск. Но даже те, кто благополучно преодолел все препоны, но сдал сессию на тройки, теряли два главных бонуса – стипендию и общежитие для иногородних.
   Экзаменов было пять – максимально допустимое министерством количество. Причём, камнем преткновения для многих стала математика, которую вёл доцент Борис Ильич Константинопольский.  Боб Ильич, как за глаза звали его студенты, был невысокого роста худощавый лет пятидесяти, он хромал на одну ногу, носил большие роговые очки и вдобавок ко всему плохо слышал. Однако слуховым аппаратом не пользовался, а прикладывал к уху кисть руки, сложив её лодочкой. Лекции Константинопольский не читал, а буквально диктовал так, что записать успевали все. На практике решение задач объяснял настолько доходчиво, что начинали понимать даже самые тупые. Но при этом сдать ему «на халяву» не удавалось практически никому.

   Приходил Константа (это ещё одно из его прозвищ) за полчаса до начала экзамена и лично, никому не доверяя, сдвигал столы буквой П. Сам он находился в нижней части этой своей любимой литеры, а студенты, готовясь к ответу, сидели по её внешнему периметру. Экзаменатор слушал очередного испытуемого, задавал ему вопросы, но в любой момент мог вскочить с места, прихрамывая пробежать за спинами у сидящих и уличить очередного обманщика в использовании шпаргалки либо в каком-то ином «смертном грехе». Сумки с книгами и конспектами, естественно, оставались в коридоре, а для подготовки каждый получал чистый лист бумаги с личной подписью экзаменатора. Неиспользованные эти листы впоследствии ценились на вес золота и применялись во всевозможных мошеннических схемах. Тем более что за время учёбы в институте математику сдавали четыре раза.

   Первой жертвой Константы оказался староста группы, в которой учился Виктор. Этот парень поступил по льготному списку после армии, и тот багаж знаний, который пытались вложить в головы студентов преподаватели, почему-то никак не хотел утрамбовываться в ограниченном объёме его черепной коробки. Бесполезными оказались и связи в деканате, и партбилет в кармане. Выяснилось, что перед Бобом Ильичом, как перед Господом Богом, все равны. И лишь праведники, затвердившие курс лекций Контантинопольского, могли рассчитывать на «царствие Божие» – диплом инженера.
   Билет на экзамене староста вытащил неудачно. Поэтому последней его надеждой была объёмистая «гармошка», которую несчастный, отчаявшись, писал всю предыдущую ночь. Лёгким движением руки молодой человек извлёк сей «запретный плод». Но лишь только он начал переносить замысловатые математические формулы на легальный лист бумаги с подписью доцента, как последний, будто коршун, прошуршал за спиной жертвы и когтистой своей лапой буквально впился в крамольный клочок бумаги.

   – Так, шпаргалка! – радостным фальцетом во всеуслышание воскликнул доцент.
   Двумя пальцами он извлёк из рукава экзаменуемого исписанное мелким почерком произведение прикладного искусства и назидательно показал его всем присутствующим.
   – Придётся нам, молодой человек, встретиться ещё раз. Я так полагаю, в последний. Вы – нерадивый студент. Да к тому же староста. Хотели обмануть преподавателя?! Не вышло? Думаю, вам не место в советском вузе. Впрочем, всё зависит от решения деканата и от того, как вы подготовитесь к пересдаче…

   Забегая вперёд скажу, что на этот раз декану удалось отстоять своего ставленника. Но через полгода Боб Ильич окончательно «завалил» нерадивого, как он выражался, студента. Тот перевёлся на вечерний факультет, но и там у него что-то не заладилось. В конце концов парень плюнул и ушёл мастером на завод. Тогда это было в порядке вещей, особенно на первых курсах. Причём, из первоначального состава группы дипломы вовремя получили лишь несколько человек. Остальные либо совсем бросили учёбу, либо завершили её спустя несколько лет.  Система высшего образования в те годы поставляла народному хозяйству исключительно качественные кадры…

   Возмущённый Константа ещё минут пять читал присутствующим лекцию о вреде шпаргалок, а в это время другой студент, воспользовавшись моментом, извлёк из недр пиджака лист бумаги с подделанной подписью доцента, на котором был написан подробный ответ на вопросы его билета. С задачей он справился сам и сумел объяснить экзаменатору ход её решения. Кроме того с трудом, но всё же ответил на один из дополнительных вопросов, тем самым заработав твёрдую тройку. Виктор же получил четыре балла, и радостные чувства по этому поводу переполняли его душу. Однако следующим экзаменом была химия – тоже весьма крепкий орешек.

   2.
   Профессор Гарин считался одним из ведущих специалистов страны в области электрохимии. Кроме того, он причислял себя к советской интеллигенции и регулярно, два раза в год, давал фортепианные концерты, на которых собиралась вся институтская элита, а также студенты, знавшие о столь необычном увлечении профессора.
   И хотя Гарин считался светилом химической мысли, однако лекции он читал отвратительно. Увлекаясь, перескакивал с одной темы на другую, цитировал многое и многих. И, как результат, слушатели покидали аудиторию воодушевлёнными, но записать что-либо вразумительное не могли. К экзамену готовились по методичкам, которых катастрофически не хватало. А незадолго до описываемых событий вышел из печати учебник по электрохимии, с помощью которого профессор надеялся решить вышеописанные проблемы.

   – Господь Бог знает химию на пять, – любил он повторять на лекциях, – я – на четыре. Ну, а студентам остаются тройки. Но теперь моя новая книга поможет вам проникнуть в тайны материи…
   Известно, что учёный мир долго не мог понять теорию относительности Эйнштейна, а Менделеев увидел свою знаменитую таблицу во сне. Вот и учебник Гарина был недоступен для заурядного студенческого разума. Испещрённая формулами и графиками, ужасная в своей запредельной мудрости книга навевала на учащихся смертную тоску. Понять её до конца было в принципе невозможно, но вызубрить от корки до корки – пожалуйста! Однако времени у Виктора было в обрез, и когда на экзамене профессор, копнув чуть глубже, чем следовало, осознал всю глубину невежества студента Силина, учёного вдруг охватил приступ благородной ярости. Ведь он так надеялся, что его фундаментальный труд облегчит первокурсникам тернистый путь к знаниям.

   «Разгильдяи! Балбесы! Лентяи безмозглые!», – эти недостойные мысли одолевали учёного и толкали его на безрассудные поступки.
   Однако произнести их вслух Гарину не позволяло воспитание. А посему, выслушав путаный ответ Виктора, он схватил его зачётную книжку и, что было силы, швырнул её в открытую дверь.

   Как выяснилось позже, кроме всего прочего Силин случайно озвучил на экзамене некую крамольную теорию, с которой наш профессор боролся всю свою сознательную жизнь. А когда Виктор заявил, что прочёл об этом в каком-то старом календаре, то окончательно вывел Гарина из себя.
   – Не учите химию по календарям, – вспоминая этот случай, наставлял впоследствии профессор студентов, – тем более что у вас теперь есть моя замечательная книга!

   А ещё злые языки болтали, что глубокие знания однажды сильно подвели учёного. Пришлось ему как-то сдавать экзамен на право вождения своего нового автомобиля. И, как назло, попался светилу науки вопрос об устройстве аккумулятора. Два тетрадных листа исписал он математическими формулами, пытаясь втолковать лейтенанту милиции, откуда из небольшой чёрной коробочки, размещённой под капотом, появляется электрический ток. Но страж порядка – кстати, бывший студент радиоинститута – заставил учёного трижды пересдавать экзамен. Видимо, припомнил профессору его старые грехи.

   3.
   Смех – смехом, но вызубрив от корки до корки знаменитую гаринскую книгу, Виктор сдал экзамен с большим опозданием и всего-то на три балла. А это означало, что полгода, как минимум, у него не будет стипендии, а из общаги придётся переезжать на квартиру в частный сектор, где оплата за жильё в те годы была значительно выше.

   В институте действовала так называемая система МАРС (система максимальной активизации работы студентов), согласно которой сдавшие сессию на четыре и пять гарантированно получали все материальные блага. С одной тройкой и без дисциплинарных взысканий тоже можно было на что-то рассчитывать. Но большей части троечников, однако, приходилось затягивать пояса потуже и усиленно готовиться к следующей сессии.

   Когда Виктор пришёл в деканат, чтобы сообщить о сдаче последнего экзамена, декан попросил его зайти в кабинет.
   – Значит так, молодой человек, – начал он прямо и в лоб, – у нас освободилась вакансия секретного сотрудника – сексота…

   От этих слов у Силина вдруг засосало под ложечкой, а голова слегка закружилась, будто он вытащил на экзамене самый трудный билет. Сексоты… их, как правило, не знали в лицо, но презирали и боялись одновременно. Опасаясь доносчиков, студенты наотрез отказывались разговаривать на политические и иные «скользкие» темы. Прошло двадцать с лишним лет после смерти Великого Вождя всех времён и народов. Но не выветрился пока ещё страх, въевшийся в души людские с тех мрачновато-достопамятных времён, когда сажали за анекдот, за непочтительное отношение к портретам вождей, к знамёнам. Кроме того, отец-коммунист, как бы предупреждая, не раз напоминал Виктору, что молчание – золото, а болтун – находка для шпиона.

   Все эти мысли мгновенно пронеслись в голове у «нерадивого» студента. А декан, будто дьявол, соблазняющий праведника, говорил о том, что его регулярные отчёты будут оплачены, что стипендию и общежитие Силин будет иметь независимо от оценок на экзаменах, что после окончания института он сможет занять достойное место в системе КГБ…
   Но видимо вербовщик что-то сделал не так, чего-то не рассчитал. Ведь в народе нашем, в полукриминальной среде, в которой, что ни говори, с детства вращался Силин, доносительство презиралось. А доносчику во все времена полагался первый кнут. И согласись Виктор за деньги и прочие блага стать «информатором», он потерял бы всякое уважение к самому себе. Ведь далеко не каждый способен творить зло, в глубине души считая себя при этом последним подонком и мразью.

   – Нет, я не смогу быть тайным агентом, – импульсивно прервал наш герой монолог декана. И тут вдруг его осенило:
   – В пьяном виде я болтаю, что в голову взбредёт. Все об этом знают, спросите любого. А вдруг выдам какие-то важные секреты? Нет, шпиона из меня не получится. Вы уж извините!
   В кабинете повисла неловкая тишина. Декан был человек умный – иных в КГБ не держали. Он молча прикинул возможные варианты, встал, подошёл вплотную к Виктору, взял его за верхнюю пуговицу пиджака и произнёс негромко, но значительно:
   – Хорошо, дружок, уговорил. Ты не будешь нашим сотрудником, но заруби у себя на носу: если хоть в трезвом, хоть в пьяном, хоть в каком ином виде… хоть слово, хоть намёк, хоть полунамёк кому-то о нашем сегодняшнем разговоре…

   – Всё, всё, я понял, – с дрожью в голосе ответил несчастный студент. – Буду молчать, как рыба об лёд. В общем, могила!
   И действительно, слова декана произвели на Виктора надлежащее впечатление. Тем более, знал он – компетентные органы не любят шутить, а очень даже просто могут сотворить с любым человеком всё что угодно.

   4.
   Рядом с корпусами института раскинулся так называемый частный сектор. Разнокалиберные одноэтажные домики, узкие улочки без асфальта – в лучшем случае со старинной булыжной мостовой – настолько кривые, что порой пересекали сами себя. Кто сумел, получили квартиры в новых пятиэтажках-хрущёвках. А здесь доживали свой век старики-пенсионеры, многие из которых сдавали жильё иногородним студентам.

   Виктору приглянулся не старый ещё домик, хозяин которого всю жизнь работал на севере и приехал в этот город доживать отпущенный ему век. Человек восемь пацанов он поселил в двух больших проходных комнатах, оставив себе с женой тесную спаленку. И если в общежитии ребята могли позволить себе некоторые вольности, то здесь Дед, как между собой звали хозяина студенты, пресекал их на корню.

   Ближе к десяти часам вечера окна, выходившие на улицу, закрывались ставнями, а высокие железные ворота – на большой амбарный замок. Затем выкручивались электрические пробки, которые почему-то находились в спальне хозяев, и наступала полная темнота. Те, кто не успевал подготовиться к занятиям, специально покупали и жгли стеариновые свечи. Сначала ребята спорили с домовладельцем, но потом привыкли. Стали высыпаться, а утром почти не опаздывали на лекции.

   Однако дедовский аскетический образ жизни претил восемнадцатилетним юношам. У Виктора появилась зазноба – красавица Светлана – студентка соседнего педагогического института. И после того как они познакомились, жизнь его преобразилась. Ах, эти прогулки в вечерней полутьме по едва освещённым улицам весеннего города! Разговоры ни о чём, когда каждое слово собеседницы кажется значительным и важным для твоего будущего, когда ты готов идти хоть на край света, едва касаясь нежной руки прекрасного, обожаемого тобой существа!

   Но лишь только окрылённый любовью, опьянённый чистотой прощального поцелуя молодой человек поздним вечером подходил к своему жилищу, он вдруг вспоминал о неприступных воротах, о заборе с колючей проволокой и о том, что надо как-то добираться до своей тёплой койки. Ключ от ворот грозный дед не доверял никому, а будить его ребята не решались. Таким образом, дорога была одна – через детский сад, расположенный в соседнем дворе. Два забора молодой человек вполне мог преодолеть, но ночью сторож спускал с цепи овчарку, убежать от которой было весьма проблематично.
   Однако бродить по улицам до утра тоже не хотелось. Поэтому, улучив момент, когда собака Баскервилей, как прозвали её ребята, была далеко, Виктор с разбегу перепрыгивал один за другим оба забора и, оказавшись дома, победоносно улыбался бесновавшейся за изгородью зверюге.

   А чтобы гарантированно опережать злую псину, наш герой-любовник договорился с однокашником, койка которого стояла возле окна. Возвращаясь после отбоя, парень негромко стучал по ставне, друг выходил во двор и отвлекал «баскервильскую» собаку, пока Силин совершал свой коронный бросок, пулей пролетая над двумя оградами. Но однажды, выполняя этот манёвр, он зацепился за гвоздь, и обозлённая зверюга в клочья порвала штанину его модных расклешённых портков, чем поставила донжуана в весьма затруднительное положение. Ведь в его скромном бюджете не предусматривалась покупка новой одежды, а других выходных брюк у него попросту не было.

   Лишённый возможности встречаться со Светланой, Виктор во всех своих бедах винил прижимистого Деда, который экономил буквально на всём – на отоплении, на электричестве, на воде. Причём, удобства у него, в отличие от общаги, находились на улице. Деревянный туалет стоял рядом – стенка в стенку – с соседским. И чтобы кто-нибудь чужой случайно не зашёл в суверенное помещение, Дед повесил на него замок, «золотой» ключик от которого всегда находился на гвоздике в прихожей. Этим обстоятельством и воспользовался Виктор, надеясь отомстить за свои мучения.

   Все знали, что у хозяина был отдельный чайник, в который Силин в тот вечер, исхитрившись, высыпал лошадиную дозу слабительного. А после того как несчастный пенсионер принял несколько чашек «гремучей смеси», золотой ключик незаметно был изъят из оборота. Оставалось ждать и наблюдать. Ночь прошла спокойно, и только под утро Дед, кряхтя и невнятно матерясь, появился в дверях своей спальни в одних подштанниках, что для него было весьма необычно. Несколько наблюдателей тут же проснулись и лежали, зажимая рты, чтобы  не расхохотаться и не обнаружить себя.

   Пик безудержного веселья наступил, когда Виктор, будто в немом кино продемонстрировал обществу «золотой ключик». Тот самый, который его тайный враг безуспешно пытался найти в прихожей. Кровати пробудившихся от сна студентов тряслись мелкой дрожью, едва не подпрыгивая вместе с теми, кто на них лежал. Парни с неимоверным трудом сдерживали рвущийся наружу хохот. 
   Видимо времени на поиски Деду было отпущено совсем немного. Нелёгкая подгоняла его, и бедный хозяин, не найдя ни ключа, ни даже галош, быстро, но по понятной причине очень-очень осторожно вылетел босиком во двор и засеменил в сторону туалета. Ребята наблюдали за ним из сеней через приоткрытую дверь. Вот он достиг заветной цели, дёрнул зачем-то за дверную ручку, застонал в бессильной злобе и исчез за дверью СОСЕДСКОГО(!) сортира, окончательно ломая веру наблюдавших за ним студентов и в справедливость этого мира, и в порядочность своего домохозяина.

   Такого хохота Земля не видела со времён Гомера. Прямо в коридоре, заикаясь, всхлипывая и подвывая, отомстившие ненавистному тирану ребята лежали пОкатом! А на следующий день сосед, узнав о случившемся, торжественно повесил на дверь своего помещения новенький блестящий замок. Мол, знай наших! На чужой каравай – рот не разевай!
 
   Деду же пришлось сделать несколько «золотых ключиков», один из которых с тех пор он всегда держал при себе. Конечно, несносный старик догадывался о проделках Виктора, но сразу выгнать обидчика не мог – он ведь неплохо зарабатывал на студентах, а выгода для подобных людей всегда была на первом месте. Так и жили эти двое рядом до конца учебного года, до летних каникул, превозмогая взаимную неприязнь. Мол, стерпится – слюбится!
   Продолжение следует.


Часть1: http://www.proza.ru/2014/03/14/1638
Часть2: http://www.proza.ru/2014/03/24/1485
Часть3: http://www.proza.ru/2014/04/30/1081
Часть4: http://proza.ru/2015/08/17/962
Часть5: http://www.proza.ru/2016/01/27/1179
Часть6: http://www.proza.ru/2016/03/27/2118
Часть7: http://proza.ru/2016/06/24/1884