27.03.2016.
/15:48/ Вчера за компом не была. Сегодня пришла, и едва нашла свободный, да и то, пока не для публикации. Так что, опубликую, если успею. Но уже стала серьёзно думать, что если так пойдёт дальше (в будни при такой «жизни» с утра писать не выходит, в выходные — нет компов), то я просто уйду с работы, и в будни буду только здесь, обходясь, как раньше, бычками и бесплатными кормёжками. Или — у меня опять получится ТАК, как получалось раньше, до всяких очередных «работ», или... мне вообще ничего, на фиг, не надо. Посмотрю ещё.
Тем более что там, «на работе», мне уже начали отказывать в перерывах, в то время как сами по себе «продвинутые» хунвейбины («продвинутые» в том единственном, в чём им позволено) «бьют по ногам», — то есть, меня пытаются физически «свалить с ног» («естественным образом»). Да ещё там и слишком посвящены в мои «дела» с «Персонажем»: почитала ему ночью свои стихи — назавтра о них отзываются «на работе», и пр. То есть, это — опять НЕ РАБОТА, а что-то другое.
Но — продолжаю «Вспышку», Часть 7. Опубликую, «как только, так сразу».
______________
Она встала, помылась, не торопясь, позавтракала яичницей с жареной докторской колбасой. Сегодня предстояло обрезать косички, но не прямо сейчас. Поэтому пока она их переплела.
Папы дома не было, а мама за это время, как раз, встала и собиралась на работу. Пока ещё их, научных сотрудников, отмечали с утра на проходной, так что долго возиться она не должна была. (Отмечать скоро перестанут, ещё до всякого Горби. Впрочем, никакого Горби теперь уже не будет, но и мама с папой, по логике вещей, скоро должны уехать отсюда совсем, следом за дочкой…) Только бы папа, сам себе хозяин на служебной «Волге», не нагрянул без предупреждения по каким-нибудь своим делам!.. Но не должен.
Алёна, как ни в чём не бывало, оделась в школьную форму, сказала маме, что чувствует себя уже нормально, взяла портфель и вышла из дома вместе с мамой (чуть раньше обычного, поскольку мама всегда выходила чуть раньше неё). Разошлись они, естественно, в разные стороны.
Возвращаться сию секунду было нельзя: мало ли что! — да ещё всякие спешащие, но не менее любопытные от этого соседи… Алёна пошла в сторону школы, но быстро юркнула за дом и — на Серебку, на пруд со сквериком. Внимательно глядя по сторонам, чтобы не нарваться ни на каких знакомых, она прошла дворами подальше, в сторону Лесотеха. Теперь можно было и переждать утренний соседский «час пик», чтобы тихонько вернуться, стараясь миновать всевозможных знакомых бабуль.
В дальнем малознакомом уголке она стала тихонько бродить между домами по тропинкам в снегу. Этот район, удивительно зелёный, сейчас был заснежен и производил впечатление зимнего парка, в котором почему-то иногда попадались жилые дома…
Алёна брела и любовалась, а на душе поднималась смутная знакомая тоска, тоска одиночества, накрепко связанная для неё с этим городом и районом… Сейчас немножко спасали шифровки, которые она периодически проверяла в своей памяти, — это настраивало на деловой и торжественный даже лад. Народу почти уже не мелькало, потому что школьники и родители в основном только что разбежались по своим будним делам, а мамаши и няни с колясками ещё не появились: было самое начало десятого. Она потихоньку направилась в сторону дома, хотя ушла уже довольно далеко.
Вдруг из-за дома по достаточно узкой тропинке в снегу навстречу ей вывернул невысокий сутулый дядька. Лицо у него было пакостное, а рука — в самом нехорошем месте. Так и есть: расстегнул ширинку… Маньяк, короче. Алёна помнила, что, особенно в ранне-подростковом возрасте, на таких нарываться изредка приходилось, особенно если гулять в «нештатное время» и в «нештатном месте»…
«Надо же, пакость какая! Главное, не до тебя мне, придурок, уж совсем!..»
Алёна понимала, что в достаточно пустынном сейчас месте убегать от него опрометчиво, поэтому она уверенно пошла навстречу, придала полудетскому голосу побольше хрипотцы и громко, нагло, разнузданно обложила его, как могла, с высоты своего тяжелого 50-тилетнего опыта.
«Хорошая девочка», школьница, в Советском Союзе не могла подобным образом ругаться никак. Маньяк ожидал от ребёнка, пионерки, чего угодно, но только не такой брани, на которую оказывался способен не всякий взрослый мужик. (Такие наглеют, когда чувствуют силу и свою безнаказанность, и уж точно не выносят шума вокруг своей персоны, огласки.) Шок у дядьки был очевиден, — он застыл в болезненном недоумении, а когда она решительно и даже чуть угрожающе пошла по тропинке прямо на него, в лоб, он шагнул назад, оступился и свалился спиной в сугроб. Тут где-то открылось окно, — любопытствующие, оказывается, наблюдали эту сцену (как-никак, но всё-таки — город, а не лес), — и тут Алёна кинулась уже бегом, петляя, но, в целом, в направлении своего дома.
Отвязаться от маньяка такая выходка помогла хорошо, но привлекать к себе внимание было совершенно ни к чему и ей, тем более — показывать, на что она, оказывается, способна «в свои 10 лет»… В спешке она, разумеется, совсем забыла о сообщениях про обилие ненормативной лексики у больных детей, в частности, твердивших непонятную «сакральную фразу» про Советский Союз…
Когда её в достаточно скором времени объявят в розыск, эта история всплывёт и окажется сигналом для милиции сообщить о вопиющем инциденте — и в КГБ, который уже начал собирать непонятные пока материалы о детской брани. Таким образом, через сутки в КГБ уже будут знать о её существовании на сколь угодно высоком уровне.
Тем временем, она добралась до своего дома, беспрепятственно зашла в пустую квартиру и начала быстрые приготовления к побегу. Сняла, разумеется, школьную форму и вытащила ножницы. Её опыт «из будущего», оказывается, был достаточным для того, чтобы стрижку она сделала себе самой, как хотела, — что-нибудь, вроде помеси дворового хулиганчика и «Незнайки на Луне». Телефон, благо молчал, то есть, никто ещё никого нигде не хватился, а её вчерашнее школьное «недомогание» позволяло никому не беспокоиться и пока не звонить её маме.
Она вытащила из маминой сумки найденную вчера денежную заначку, положила туда заготовленную записку, оделась так, как решила вчера, и села писать самую главную записку маме с папой «по запасному варианту».
«Будущие» «ФСБ-шники-нелегалы» нашли в Выборге (в противоположной, то есть, стороне) адрес тогдашних, в 70-е годы, мужа и жены, реально там проживавших, но именно в это время находившихся в длительной командировке в одном из секретных НИИ, связанных с оборонкой, где-то в Сибири, непосредственно у полигона, на котором проводились некие испытания.
В общем, эти муж и жена реально проживали и были прописаны в Выборге, были с кем-то знакомы, и о них знали, что они в отъезде на долгое время, но где они сейчас — этого вразумительно не мог сказать почти никто. Розыски были возможны, но требовали определённых усилий. Вот этот-то выборгский адрес Алёна и указала в записке родителям о том, что ей надо «срочно отлучиться по каким-то делам» вместе с некоей («таинственной») подружкой.
То есть, её розыски с милицией, которую сразу же поднимет отец, должны быть изначально направлены по ложному следу и в противоположную сторону, а к тому моменту, как прояснится «подлог», она уже должна оказаться в Москве на Площади Дзержинского, — и разговор начнется уже совершенно другой. На всё, про всё у неё — как раз, сутки…
Алёна опять выскочила из дома и, «неузнаваемая», отправилась на метро, на площадь Восстания, на Московский вокзал.
(Продолжение следует.)
______________
На сегодня — всё. /17:31/
(Сегодня, от начала даты и до времени ухода включительно:
слов — 1 143,
знаков без пробелов — 6 302,
знаков с пробелами — 7 669.)
...