Псков, зима 1700 года.
После разгрома русских войск под Нарвой.
Древний князь, ныне сержант пехоты, главный полковой писарь Второго Новгородского полка Феодор Переславский был вызван в штаб. Прибыл в форменном пехотном зеленом (обтрепанным после Нарвы) кафтане, с красными обшлагами, такими же отворотами, жилете, воротнике. Черная треуголка. Обритое усатое лицо, длинноватые волосы. Парика не полагалось, да Федор и не любил их.
Полковник Алексей Переславцев сразу принял, показал на кучу записок и проектов.
- Господин главный писарь, приведите это все в нужную форму, перепишите и немедленно представьте мне на подпись. Пока свободны.
К вечеру Федор был с портфелем и охапкой документов для подписания.
Полковник быстро разобрался, все подписал, передал на исполнение. Распорядился:
- Господин сержант, надеюсь Вы поняли из содержания документов, что мы с полком перемещаемся в Новгород в распоряжение генерала князя Никиты Репнина, кроме того, в некотором нарушении устава, Вам присваивается звание подпоручика?
Да, все было ясно написано, но не все ясно понималось. Полковник и сержант (теперь подпоручик), были одни в комнате. Полковник поднял голову:
- Отец, это ты?
Если бы только отец, подумалось Федору. Даже не прадед. Но объяснить это было невозможно.
- Да, сынок.
- Отец, сколько лет мне тебя не хватало.
Взялись за руки, помолчали. Затем молодой полковник, засмущавшись своих чувств, более официально сказал:
- Господин подпоручик, подготовьте документы немедленно.
- Есть, Ваше превосходительство, разрешите идти?
- Идите. Имейте в виду, выступать надо завтра с утра.
Утром полк нестройной колонной двинулся к пункту сбора. Немногие офицеры ехали верхом, имелось небольшое количество повозок. Разгромленная армия. Пушки и обозы все были потеряны под Нарвой. По обочинам их обгоняли конные казаки, нахально посвистывали.
В Новгороде их разместили по квартирам. На отдых дали ровно сутки, затем стали налаживать службу.
Главный полковой писарь - это почти начальник штаба. Работа весьма хлопотливая. С сыном почти не виделись, тот был занят собиранием разрозненных отступающих частей.
Зато часто видел командующего генерала князя Никиту Ивановича Репнина. Бывал у него с докладом и документами на подписание. Как-то генерал спросил:
- Господин подпоручик, а Вы, случайно не родственник полковника Переславцева? Похожи на него и лицом и фамилией.
- Никак нет, ваше превосходительство, - не дрогнув, ответил Федор. Не объяснять же свою многовековую историю.
Войска собирались, учились. Подвозились обозы, артиллерия, боеприпасы, хорошие мастрихтские и люттихские ружья, отличное тульское оружие. Кормежка стала неплохой. Боевой дух армии улучшился. Готовились к боям.
Зато увидел кое-кого. Как-то проезжая верхом по кривой новгородской улице, заметил женщину с коромыслом, нагруженную полными ведрами. Закутана в платок, одета не роскошно, но добротно, молода, красива. В Федоре дрогнуло. Это была Елена.
Федор обмер, замер. Конь что-то почувствовал, тоже остановился. Елена, не глядя ни на кого, прошла со своими ведрами мимо. Шла сильно, красиво.
Федор задумался. Может ли такое быть? Ведь им обоим давно пора под курганом лежать, а не с ведрами ходить, да на коне ездить. Женщина удалялась. Федор, подумав, потихоньку поехал за ней.
Она пришла на улицу Розважа на Неревском конце рядом с Волховом, в баньку на берегу. Федор соскочил с седла, завел коня за какой-то сарай, сам стал рядом наблюдать из-за угла. Конь все понимал, стоял смирно. Затем показались какие-то люди.
Три всадника. Они переговаривались по-немецки, раздавался жесткий хохот. Были навеселе. Подъехали к бане, привязали коней, оживленно переговариваясь, вошли вовнутрь. На них была форма драгунского полка полковника Шневица.
Одного драгуна Федор признал. Это был командир первого эскадрона штаб-капитан Рихард Зюсс. Наслышаны, навидались, весьма опасный сильный тип. Тогда понаблюдаем. Дым из трубы бани шел вовсю.
Федор, привязав послушную лошадь, прокрался поближе к этой бане, вгляделся в окошко. Оттуда чувствовался жар. Внутри были голые немцы, за столом пили пиво. А рядом, возле печки, была голая женщина. Когда она обернулась, Федор обмер. Это была его Елена. Распаренные, расслабленные немцы ей что-то приказывали. Она, покорно склоня голову, встала на пол на четвереньки. К ней сзади подошел Зюсс. Мускулы бугрились у него на плечах, половой член стоял, как ствол мушкета.
Он что-то властно скомандовал стоявшей на четвереньках женщине, затем без прелюдий и церемоний резко вошел в нее. Она не застонала, а закричала. Зюсс хлопнул ее по заду, как лошадь, та немного успокоилась. Затем Зюсс стал ее сильно иметь. Долго.
Потом подошел еще один немец, стал ласкать ее рот. Она покорно взяла. Стала покачиваться в такт с их движениями и постанывать, да покрикивать. Третий сидел, пил пиво и посмеивался. Так продолжалось долго, затем они поменялись местами. И тоже продолжалось долго. Затем по команде Зюсса женщина перевернулась, они продолжали.
Обратно Федор шел пешком, ведя за повод коня. Неужели это была его Елена, или он ошибся? Елена, гордая наездница, княгиня, со звездами в глазах? Наверное, ошибся.
На столе был ворох неразобранных бумаг. Федор не мог заниматься делами. Сон тоже не шел. Федор был не в себе.
Бумагами все же пришлось заняться, после доклада в штабе Федор поехал уже знакомой дорогой к Розваже, ближе к Волхову. На берегу реки увидел одинокую женскую фигуру в темной шубке и платке. У него дрогнуло сердце. Она.
Федор подъехал, спрыгнул с коня, подошел. Она повернулась. Лицо было в слезах. Это была точно Она. Вдруг бросилась к нему на шею, уткнулась лицом в грудь, зарыдала.
- Милый, любимый, где же ты был столько лет? Я так тебя ждала!
Федор нежно, но крепко обнял ее и поцеловал. Она подняла лицо и сверкнула звездочками в глазах.
- Милый, прости меня за все. Не могла я быть столько лет одна. Давно надо в своем кургане лежать подле тебя, да не мрется мне! Жива я, не то что твоя холодная Хильга.
Детки наши давно разбрелись, счастье свое нашли, я замужем за Иваном была, вдовая теперь, дом просторный здесь остался, огород да банька.
Как полки расквартировали, этих немцев на постой поставили. Пуговицы, да мундиры им подшивала, порты стирала, они деньги платили, а как жить то?!
Баньку топила для Гриши Зюсса. Это капитан конный германский, сильный. А они такой народ! Обычай у них есть немецкий. Группен секс называется. Ой, что было!
Долго целовались.
Затем, Федор обратно пошел пешком с конем на поводу.
Я тебе покажу группен секс, немчура проклятая. С нами такой номер не пройдет. С этим гришей немецким мы разберемся.
В квартире полковника Переславцева горел свет. Федор, поставив коня на коновязь, осторожно постучался. Адъютант выглянул.
- А, господин писарь, извольте пройти. Его превосходительство еще не почивали.
Полковник сидел, разбирая бумаги, что-то писал. Впрочем, перед ним был самовар и чашка ароматного свежего чая. Поднял глаза.
- Господин подпоручик, спасибо, что зашли. Давай без церемоний, отец. Сейчас чаю налью.
- Не до чаю мне теперь. Знаешь капитана Рихарда Зюсса из полка Шневица?
- Это штаб-капитан, что первым эскадроном у них командует?
- Он. Я буду вызывать его на поединок, будем драться.
Сын отставил чашку, побледнел. Встал, начал прохаживаться.
- Отец, может ты не знаешь? Этот Зюсс профессиональный наемник. Считался как первая шпага Вюртембергского полка. Служил голландцам, саксонцам, кому угодно. Нанимался на поединки. Настоящий бретер. Вояка. Насколько знаю, поражений у него не было. Не надо. Прошу.
- Сын, я его завтра вызываю!
- Не надо, прошу!
Назавтра Федор подождал возле казармы драгунов полка Шневица. Когда стали выходить офицеры, подозвал штаб-капитана Зюсса. Тот сперва удивился:
- Что за дело, господин писарь?
- Дело касается одной дамы, коя Вам известна. Я требую, чтобы Вы ее покинули, либо это дело закончится поединком!
- Чтоо?! Может Вы имеете в виду фрау Хелен? Не отдам. Поединок! Но Вы понимаете, господин писарь, на что Вы идете?
В ответ Федор резко, сильно стукнул кулаком в челюсть. Зюсс упал на спину, но зашевелился и как-то поднялся. Вокруг столпились немцы, некоторые держались за рукояти шпаг. Зюсс сделал успокаивающий жест.
- Господа, разойдитесь. Мы сами разберемся. Геррен Отто унд Шмидт, прошу остаться.
Немцы, недовольно ворча, разошлись, двое остались. Рихард Зюсс, держась за челюсть, повторил.
- Надеюсь, понимаете, на что Вы идете? И про указ Государя про запрет поединков знаете? Но примирение меж нами уже невозможно. Поскольку я есть оскорбленный сторона (опять подержался за челюсть) то мой есть выбирать условий. Война со свеем есть, обойдемся без формальность. Оружие меня устраивает мое, свое выбирайт сами аналогичный.
Он показал на свою внушительную боевую драгунскую шпагу, что была при нем.
- Завтра, в восемь утра призываю Вас за вал в рощу с секундант. И надеюсь на благородство и конфиденциальность. И на Ваш нобилитет.
Потом, когда разошлись, Федор опробовал свою шпагу. Да, слабовата, такой только честь ею отдавать на параде. Пошел к сыну.
- Господин полковник, сынок, покажи свою шпагу!
Полковник Переславцев бешено вскочил.
- Значит поединок?!
- Да. Дело касается твоей матери, сынок. Так надо.
- Но ты же знаешь, сколько народу этот бретер положил на платных поединках?!
- Шпагу покажи.
Что ты знаешь, сынок, о поединках? - подумалось.
Шпага оказалась маловата и легковата. Ладно, обойдемся своей.
Утром велел денщику запрягать, поехал легкой рысью за вал в рощу. Но по пути услыхал позади стук копыт, сзади нагонял всадник в плаще, треуголке, знакомом пехотном мундире. Это был сын. Нагнал.
- Отец, я буду с тобой. У тебя даже секунданта нет.
Дальше поехали вместе шагом, молчали. Опоздание на место дуэли более, чем на 15 минут признавалось отказом и трусостью, но поскольку было уже сказано, что идет война, на эти формальности не глядели. На опушке рощи стояли три фигуры, один из них держал в поводу коней.
Зюсс нетерпеливо прохаживался.
- А, здравствуйте, господа. Приступим немедленно.
Он скинул кафтан, камзол, остался в рубашке. Вынул свою боевую шпагу, отбросил ножны. Поиграл мускулами. И палашом, то есть шпагой.
Секундант, прапорщик Отто вмешался:
- По правилам, покажите оружие. Другим пользоваться не позволяется.
Федор пожал плечами, показал. Его оружие явно уступало. Зюсс нагловато засмеялся:
- Ничего другого не нашлось? Герр Отто, одолжите ненадолго шпагу герру писарю.
Отто вынул такую же драгунскую шпагу, что и у Зюсса, передал Федору. Мощное оружие, настоящий палаш или длинный меч.
Федор скинул лишние шмотки, остался в рубашке.
Он вдруг вспомнил свои древние навыки. Все его устраивало. Заточка оружия никакая, но в руке лежал хорошо. Махнул туда-сюда, привыкая и разминая кисть.
А немец сразу перестал улыбаться и насторожился.
От него последовал мгновенный выпад слева, справа, в корпус. Федор автоматически отбил, как в древности учили, только клинки стучали и звенели.
Зюсс стал совсем серьезен. Его движения стали мягкими и кошачьими. Он пошел немного вбок. Его вооруженная рука стала описывать шпагой какие-то восьмерки в воздухе, а взгляд был хищный и острый.
Затем был быстрый, незаметный выпад, боль обожгла Федора.
- Отец, берегись! - послышался крик сына.
Федор отступил, сделал успокаивающий жест в его сторону. Да, левое плечо и рукав заливался кровью. Зюсс пока не нападал. Он сделал приветствующий жест своим мечом, спросил:
- Вы удовлетворены?
Если бы он знал, как дрались на древних поединках!
Нет, все только начиналось. Федор почувствовал, как внутри его просыпается древний демон. И этого демона остановить было нельзя. Он поиграл мечом в руке. Изготовился.
- В позицию!
Зюсс удивленно поглядел на залитого кровью противника. Поглядел в глаза, и во взгляде появился страх.
Федор пошел вперед. Древний демон повел мечом вокруг носа врага, затем мгновенный присед, выпад, прыжок под рукой, он оказался за спиной Зюсса, поднял меч и коротко свистнул.
Враг растерянно обернулся. Резкий удар сверху в голову.
Зюсс закрыл глаза. Кровь полилась по его лицу. Он выронил шпагу, упал на колени, завалился набок.
Демон бросился на добитие, готовя страшное острие меча. Его схватили за руки секунданты. В одно ухо громко прозвучал шепот сына Алексея:
- Отец, не надо, пожалей, за это дыба бывает.
С другой стороны немецкий шепот:
- Вы честно победили, добрый господин. Не надо больше крови. Я ручаюсь честью официра, что весь правил поединок будут соблюден. А герр Зюсс хороший человек и знает честь. Это нобилитет. Пощадите его.
Федор, успокоившись, отдышавшись, умывшись снегом, отдав шпагу, спросил немецких секундантов:
- Есть водка?
Те, напуганно:
-Я, я. Яволь. Дас ист шнапс.
Этим шнапсом залили довольно глубокую головную рану Зюсса и свою руку. Тот лежал без сил, морщился от боли, но терпел. Остаток шнапса Федор просто допил сам.
Общими усилиями Зюсс был погружен на сани, которые предусмотрительно оказались рядом в чаще.
Вечером, Федор, подлечившись сам по древней науке, зашел к своему побежденному противнику.
Тот лежал в доме Елены, как ему и полагалось на постое, в постели, страдал, кряхтел, стонал.
Федор почтительно обратился:
- Ваша милость, господин штаб-капитан, разрешите обратиться?
- Да ты уж обратился, герр подпоручик, палашом по голове. Обращайся.
- Господин штаб-капитан, поскольку теперь не затронута наша честь, а Вы достойно отстояли свою, разрешите оказать Вам услугу. Хочу Вам помочь.
- Интересно, обычно меня после поединков и боев старались прикончить. И сейчас голова чертовски болит после Вашего удара.
- Разрешите осмотреть Вашу рану.
- Отчего же нет? Посмотри, добрый господин, что сам сотворил.
У Федора была своя мазь, изготовленная по древним рецептам. На основе дегтя, с добавками трав, собранных в середине лета, на Ивана Купалы. Тысячелистник, зверобой, куча других, подорожник да ромашка, рецепт был непростой, но от ранений помогало. Это надо было определенным образом настоять, сделать правильную вытяжку. Такую старинную науку Федор помнил много лет, она его выручала. Самое сложное, размотать, да разрезать присохшие тряпки на голове Зюсса. Тот морщился от боли. Тряпки Елена побежала кипятить, а ранение обильно смазали нужной мазью, и перебинтовали снова. Сверху Елена умело примерила на него вороной парик, так, что ничего не было заметно. Потихоньку похлопала по щеке. Вот же амазонка.
Последствия были. Вызвали в штаб. Там во главе стола присутствовал сам генерал Репнин с офицерами. Вызваны были все участники дуэли. Генерал грозно сказал:
- Так, все знаете про указ государя, чтобы кровь проливать на государевой службе, а не просто так, по дури?
Отто серьезно сказал:
- Это был неудачный охота. Герр штаб-капитан неправильно задел кабан.
Затем немцы стояли шеренгой и молчали. Усатые суровые морды. Федор стоял рядом, такой же усатый, суровый и молчал.
Генерал еще раз внимательно осмотрел их. Задумался. Надолго.
- Так, на сегодня достаточно. Но имейте в виду, если на охоте кабан еще раз так неправильно саблей рубанет, то будет следствие по государеву указу. Пока полечите господина штаб-капитана после неудачной охоты, он хороший командир, а на наших лекарей я не очень надеюсь.
На выходе Рихард Зюсс вдруг схватил Федора за локоть. Горячо сказал:
- Господин подпоручик, отойдем в сторону, я хочу сказать по-доброму.
Отошли.
- Господин подпоручик, это был честный поединок. Я их имел очень много, но не проигрывал. Вы меня непонятно победили. Но честно. Не надо реваншей. Только скажите, то, в конце, удар был фалькон?
- Да, тот прием можно так назвать. Хотя все сложнее. Я, вообще-то не бретер. Я штабной писарь.
- Позвольте мне об этом судить. Я встречал разных бретеров. Я бы хотел иметь Вас фройнд, как это по-русски? Если кто-нибудь приблизится к вашей женщине Хелен, то будет иметь дело со мной. А со мной иметь дело опасно. А с Вами я хочу дружить. Вы есть майн фройнд, как это по-русски, друг!
И сильно сжал его руку.
На днях вечером после службы Федор пошел прогуляться. Ноги его понесли к улице Розважа. На берегу Волхова он вдруг увидел одинокую женскую фигуру в черном. На фоне белеющих снегов она была хорошо видна. Она!
Федор ускорил шаг. Елена обернулась:
- Ты?
- Я, милая.
- Боже, сколько лет!
Федор обнял и прижал ее. Она уткнулась и долго тыкалась головой ему в грудь. Потом подняла лицо. Опять глаза на мокром месте. Федор утер их.
Елена, немного успокоившись, заговорила как-то деловито.
- Любый, ты на Гришу Зюсса больше не гневайся. Он же солдат немецкий, да и обычаи у них есть такие срамные. А так он не злой. Кстати, они сьехали с моего домика. Гриша поклялся, что ко мне не приблизится, но станет охранять, и солдаты его тоже. А я ему на голове ранение промыла, новую мазь наложила. перевязку сделала. Ох, крепко ты его приложил!
И сверкнула знакомыми звездочками в глазах.
- Любый, а ведь домик мой теперь свободен от постоя. Тут в городе солдат полно, не ровен час, подселят. Ты же муж мой, зачем тебе по чужим квартирам скитаться? Переезжай ко мне немедля. А я баньку истоплю.
И опять сверкнула звездами.
Загорянка, март 2016г.