Много шелухи, связанной с пьянкой, дачей у приятеля по-над взморьем с ужасными тетками, которых не сделали красавицами ни вино, ни водка.
Отпевание с молоденьким, бородатым батюшкой, смахивающее на бред сивой кобылы. Голова кружится от его фимиама.
Жара.
Как ей в гробу?
Лицо изуродовано до неузнаваемости. Когда забирали из морга, некоторые даже вскрикнули:
—Это не она! Забирайте ее обратно.
Буча, разборки. Узнали лишь по рукам.
Местные патанатомы постарались. С лица исчезли все черты той, которую здесь помнил каждый присутствовавший.
Впрочем, не они это постарались. Не они. Ясно — что…
Её положили в могилу отца. Он умер давно, и никто не задумывался тогда о других своих гробах. А теперь вокруг ноге ступить негде.
Деревянный крест перед его гранитным памятником. Цветы. Ну, всё, как водится.
Стремление увековечить родного человека естественно для любого у края его могилы.
Остановились часы в моей комнате.
А всего только несколько дней назад: мы все, самые близкие — в клинике. Завидев правнучку, бабушка улыбается.
—Закончила первый класс? Надо тебе что-нибудь подарить.
Настя краснеет:
—Спасибо бабушка.
Возможно, она тоже уже всё понимает.
—Когда я там лежала, Коля ко мне приходил Шашков. Поспи, говорит,здесь так хорошо!
Она — про реанимацию.
У нее вроде бы осмысленный взгляд, но Коля Шашков умер два года назад.
—Мам, какой Коля?
Ольга, сестра, толкает меня локтем в бок: молчи!
Жара.
Даже в палате. Кондиционера нет.
Лешка, мой старший, поит ее минералкой из чайной ложечки. Пила мелкими глоточками. Чувствовалось, что до нас ее мучила жажда.
Последние следы человека на Этом свете… Изнурительные, опустошающие для всех.
После ее ухода стало посещать ощущение собственного возраста. Грустное ощущение.
Смерть — не проблема усопших. У них уже нет и не будет проблем. Это проблема памяти у тех, кто ещё остался.
Забудут или будут помнить.