Огонь, воды и медные трубы.
Мое появление на свет сопровождалось протестным трехдневным ревом, прерываемым минутами кормления.
- Молодой человек, я Вас понимаю: сидеть в утробе матери на всем готовом куда приятней, чем беспокоиться о хлебе насущном, - заявил доктор, принявший роды. После его слов, поняв безвыходность своего положения и устaв от длительного протестного крика, я заснул и проспал три дня. Конечно, у меня не осталось в памяти ни одной минуты первых дней моей жизни. Это воспоминания моей матери.
Ожог обиды
Мне казалось, что жизнь это беззаботное веселое время развлечений. Помню, как я убегал от своей няни Вали, которая заствляла меня съесть сочный персик. Она просила мою мать разрешать нам погулять тiлько до дюрки (до ворот). На самом деле мы ходили в Александровский садик, где она кокетничала с молодым лейтенантом. Почему то ей хотелось быть старше своих лет.
- Да, я дама и это мое дитя!
- Оно дым любви от уже угасшего костра ?
- Да! Ведь нет дамы без огня!
- А нельзя ли прикурить от Вашего огня, краля- Валя?
И вдруг черный раструб громкоговорителя, установленный в Александровском садике сообщил о войне. Мне показалось, что внимание ко мне у взрослых погаслo. Я подошел к своему дворовому другу Алику, который был старше меня на четыре года и услышал от него: “Беги домой и скажи Вашим, что немцы скоро всех Вас сожгут!” Я заревел и прибежал к Вале, уткнулся в ее колени, но она, узнав причину моего плача, сказала: “Так Вам и надо! Кто помогал устроить голодомор на Украине?” Я ничего не понял, но почувствовал ожог обиды от самых близких мне людей и приближающуюся беду. Конечно, тогда я не понял: кто я и в чем виноват? Да и сейчас после сожжения заживо в артиллерийских складах евреев Одессы своей вины не осознаю в устроенном Сталиным голодоморе во время которого от голода понибли две мои тетки. Хотелось бы спросить Алика какое счастье принесли ему фашисты, которых, видимо, ждала его семья? Что можно было у меня взять кроме одноглазового плюшевого мишки которого не взяли в эвакуацию
Я помню, как моя мать вела меня в бомбоубежище, а город горел, пепел хлопьями падал под ноги. Какая то девочка в бомбоубежище плакала и кричала: “Мама, я боюсь!” после каждого разрыва бомбы. Одесса пылала. Я смотрел на пожары испуганными глазами пятилетнего ребенка. Нет, пожары это не шуточная песня одессита Утесова: “сгорел Ваш дом с конюшней, когда пылало все кругом! А в основном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!” Скорее это его песня: “Каховка”-“… гремела атака и пули свистели. И ровно строчил пулемет, И девушка наша в походной шинели горящей Каховкой идет!”
Испытание голодом и водой.
Мы эвакуировались в Киргизию. Нашлась работа для моей матери. Её пригласили работать в детском доме. Она взяла в детский дом и меня. Там у меня появились друзья: Шкелетик, Дистрофик, Щетинка. Конечно, это были прозвища, но они отражали внешний вид малышей. Однажды Щетинка подошёл ко мне и доверительно спросил:
- Жрать хочешь?
- Спрашиваешь!
- Я сразу догадался. Видишь, какой я умный! Я тебя угощу! Давай сделаем нож, чтобы сало резать. У меня есть гвоздик. Мы его расплющим и наточим на кирпиче.
Мальчики приготовили самодельный ножик и пошли добывать сало. Свинья Грация мирно спала в углу двора. Я сел ей на спину по рекомендации Щетинки, а тот, уверенный в своём замысле, попытался самодельным ножиком отрезать от Грации лакомый кусочек. Свинье это не понравилось. Она вскочила и с обиженым хрюканием понеслась по двору. Я скатился в лужу с ее спины. Это был мой первый в жизни опыт верховой езды, увы, неудачный! Щетинка горевал и обвинял в неудаче меня: ты не смог удержать свинью пока я отрезал сало, дохляк! Лучше бы я взял на помощь дистрофика. У Щетинки неожиданно возникло желание ловить рыбу в неглубоком пруду. Он увидел, как каждое утро старик- киргиз забрасывает в пруд сачок и ловит две, три рыбешки. Он предложил мне сесть с ним в лодку утром и ловить рыбку. Сачка у нас не было. Щетинка потребовал, чтоб я спрыгнул с лодки и посмотрел: где плавает рыбка, а он рубашкой их будет ловить. Рубашку он снял и завязал узлом рукова. Я спрыгнул и оказался на дне пруда, но вместо рыбок спугнул лягушенка. Далее я ничего не помню. Киргиз рыбак меня спас. Он добежал в чем был до середины пруда и вытащил меня на берег, вытряxнул из меня воду, которой я успел наглотаться. Щетинка был очень недоволен мной:- “Не только рыбу не поймали, а и из за тебя мог обеда лишиться!”
- А что бы ты сказал воспитательнице, если бы я утонул?
- Я его учил плавать, а он испугался лягушенка, которого я купал в воде. Известно, что лягушата снимают бородавки. Я им лечу ребят за пайку хлеба. Он сам пошел на дно, чтобы добежать до берега и пожаловаться своей маме.
Медные трубы
Мои медные трубы это не трубы славы. Это были настоящие медные и латуные трубы, используемые для изготовления гильз или поливки полей. Я поступил рaботать подручным прессовщика на кольчугинский завод по обработке цветных металлов давлением. Моей задачей было подцепить длинным металлическим прутком раскаленный до белого свечения прессостаток и отбросить его от гидравлического пресса в специальный ящик для прессостатков. Все просто, но когда за смeну этот процесс надо повторить 400 раз, а прессовщик командует: поторопись иначе не выполним норму. Есть такая поговорка: пот застилает глаза. Я не понимал раньше смысла этой поговорки. Рукавицами я каждые три минуты протирал свои глаза, болела спина, подгибались ноги. Я спросил у прессовщика: что делать со спиной- не могу разогнуться. Он ответил: нужна привычка, до свадьбы заживет! Я подумал до какой свадьбы заживет, когда я не могу пойти в клуб на танцы: ноги подгибаются от усталости. Труд сделал из обезьяны человека, а вот o работe у гидравлического трубного пресса такого не скажешь! Такая работа своей безисходностью может человека превратить в горькую пьяницу, который будет похуже любой обезьяны. Прессовщик пожаловался мне, что после ремесленного училища он много лет поработал на моем рабочем месте. А ведь купец А. Г. Кольчугин, который основал этот завод в 1871 году, платил за тяжелый труд большие деньги, а теперь платят не за труд, а за ответственность за сохранность оборудования: главный прессовщик, цеховой мастер получают куда больше разнорабочего, на котором держится вся цеховая работа. Так что выбирайся в начальство, учись!
- А Вы почему не учились?
- Мне мой отец советовал: мы потомственные киржaчские рабочие- самоварщики. Нас пригласил на свой кольчугинский завод еще купец А. Г. Кольчугин. Оставайся потомственным рабочим: не в свою лужу не садись! Эта лужа теперь не первой свежести. Там живут одни пиявки. Они то сосали кровь из нашего директора Евгения Ивановича Пархоменко. Мы его любили. Он старался для рабочих: организовал дом отдыха “Копылки”, закончил строительство лворца культуры, двухэтажной бани. В 1937 году его расстреляли, как растратчика и врага народа. Директором прислали нам Петра Фадеича Ломаку. Мы его не любили. Когда из Москвы прислали комиссию во главе с Борисом Михайловичем Жорно и комиссия шла по нашему цеху, то на Ломаку сбросили ведро с соляркой с цехового мостового крана. Ведро пролетело мимо и этот случай замяли по просьбе Ломаки, который ждал перевода в Москву на должность зам. Наркома.
Да я еще поверил в то, что учение Маркса Ленина верно: рабочий класс это гегемон и ему принадлежит все! Теперь то я понял: ни Маркс, ни Ленин не были в шкуре рабочего. Их руки не знают мозолей от работы. Бесплатная медицина, oбучение, дешевая квартира- созданы за счет нищенской платы за наш труд. Их учение есть обман для прикрытия жестокой эксплуатации государством беззащитного раба, лишенного права на протест!Когда рабочий трудится на честного предпринимателя, то у него возникает чувство сопричастности к общему с хозяином деле. Нет у рабочего классовой ненависти к якобы его эксплуататору. Конкуренция на рынке товаров и услуг толкает их к объединению. Хозяин и рабочий не хотят разорения, банкротства, гибели их труда. Когда рабочий трудится на государственном предприятии, руководимым присланным управленцем, то возникает ненависть к управленцу, как надсмотрщику за рабами.